— Ну что на это скажешь? — Андерс вздохнул. — Разве ты сам не слышишь, как фантастически все это звучит?

А потом, умоляюще глядя на нее, добавил:

— Не забудь, черт возьми, Густав был отравлен! Он не был застрелен! Зачем мне нужен был пистолет?

— Ты взял и несколько капсул с ядом. Для верности. А вдруг тебе не захотелось бы воспользоваться пистолетом? Он ведь не совсем беззвучный. Может, ты хотел попытаться его переубедить? Но не вышло, и ты перед уходом тайком вложил капсулу в его бутылку.

— А откуда же пистолет? — я посмотрел на Андерса. — Ты что-нибудь знаешь об этом?

Он сидел молча и смотрел на меня, размышляя, говорить или нет.

— О’кей, — медленно сказал он. — Расскажу. Но все было совсем не так. Я не имею никакого отношения к его смерти. Да, в тот вечер я встречался с ним. Я понял, что он собирается что-то написать в своих мемуарах. Так он, по крайней мере, намекал. И даже в тот самый день. Да, его издатель был там тоже, когда мы приехали. Такой большой, бородатый парень, — он слабо улыбнулся мимолетному воспоминанию. Потом замолчал.

— Ну и?..

— Я хотел поговорить с Густавом, обсудить его книгу, но случая для этого не представлялось. Было слишком много народа. Я знал, что по вечерам он всегда сидит в беседке, и я пошел туда где-то сразу после семи.

— А пистолет? Он был с тобой?

Андерс кивнул мученически.

— Конечно, это было ужасно глупо, но я знал, что пистолет находился в сейфе, и взял его. На время, после ланча. Не знаю, чего я собственно хотел, наверное, напугать его. А потом я не решился положить его обратно. Конечно, надо было бросить его в озеро.

— Что сказал Густав, когда ты встретил его?

— Ничего. Он был мертв. Когда я подошел к беседке, — да, я шел туда через лес, — он уже лежал с белой лилией в руке.

— И что ты сделал?

— Убежал, конечно, — обрезал он. — Вниз, к машине, и пулей оттуда.

— А ты видел еще кого-нибудь?

Андерс кивнул.

— Какую-то машину. По дороге туда, а она не очень широкая, я чуть не попал в канаву. К счастью, обошлось. Машину я узнал. Хотя водителя и не разглядел, пытаясь удержаться на дороге.

— Чья машина?

— Бенгта Андерссона. Парня Сесилии.

— Поздравляю! — Стина с иронией смотрела на него. — Какая удача! Ты приходишь, Густав уже лежит мертвый на полу, и тебе не надо использовать пистолет. Убийцу ты тоже видел. И можешь на блюдечке с голубой каемочкой преподнести его нашему собственному мастеру-детективу. Но сейчас не предвыборное собрание, — резко заметила она. — Не надо нас недооценивать. Ты был там в тот вечер, ты знал, что капсулы с ядом хранятся в сейфе. И ты забрал и рукопись, и пистолет.

— Пистолет — да, но не рукопись, — он умоляюще посмотрел на меня. — Там не было ни одной бумажки, имеющей отношение к рукописи.

— Мне, конечно, придется все рассказать полиции.

— Сделай это, — сказала Стина, зажигая сигарету. — Но кто поверит тебе?

Я удивился:

— Но ты же сама все рассказала?

— Тебе — да. Чтобы мой божественный муж почувствовал хоть чуть-чуть, как дрожит под ногами земля и каковы его перспективы оказаться в башне из слоновой кости. Но кто сказал, что я расскажу все это кому-нибудь другому? — Она улыбнулась. — Этим я смогу держать своего любимого муженька. Наша жизнь, наверное, сложится немного иначе в дальнейшем.

— Я чувствую что-то вроде освобождения, — медленно проговорил Андерс, словно не слышал, что она сказала. — От того, что ты все знаешь. Эти годы были ужасны. Даже когда мне удавалось загнать все вглубь, все равно все сидело во мне. По ночам снились кошмары. Что-то мелькнет в темноте, идет дождь, я слышу звук упавшего тела. И она лежит там, а я стою на дороге. Абсолютная тишина, и только дождь. Она лежала совершенно неподвижно. Единственное, что двигалось, — переднее колесо ее велосипеда. Вертелось, вертелось… — он проглотил комок в горле. — В листве дуба замерцали огоньки … — и замолк.

Домой я возвращался на метро, идти пешком всю дорогу не было сил. Долго пришлось ждать поезда во влажном каменном склепе-станции: прошло почти десять минут, прежде чем щелкнуло на путях и замерцал свет в туннеле.

«Неужели все это было так?» — раздумывал я, бродя по перрону. Густав что-то сказал своему бородатому издателю, и Андерс еще больше испугался. Он видел, где лежит ключ, отправляется незаметно туда и забирает рукопись. Сует в карман и несколько капсул, и пистолет Веннерстрёма. Интересно, он все это спланировал заранее или сделал импульсивно? Он знает, что вечерами Густав сидит в беседке. Возможно, они даже договорились там встретиться. И вот Андерс пробирается через лес, чтобы поговорить с Густавом, попытаться уговорить его отказаться от разоблачений в мемуарах. В кармане у него пистолет. Там же несколько капсул. Но Андерс утверждает, что, когда он приходит туда, Густав уже мертв. И что он встречает машину Бенгта, мчащуюся по узкой лесной дороге.

Много ли в этом правды? Почему Стина отреагировала так? Неужели она хотела показать, кто сильнее, отомстить за то, что столько лет стояла в тени, отбрасываемой Андерсом? Но она же сказала, что ничего не подтвердит. Будет отрицать все, что я смогу утверждать. Мой покерный набор из единственной королевы и четырех королей сократился до двух джокеров: Бенгта и Андерса.

Придя домой, я позвонил Калле Асплюнду на его виллу на острове Экерё. Он только что поставил перемет. Я знал, как это делается, сам однажды принимал участие. На сотни крючков нанизываются червячки, осторожно и медленно спускается сам перемет. Но очень многое зависит от того, кто гребет. Лодка должна идти не очень быстро и не очень медленно.

Калле внимательно слушал и, в виде исключения, не перебивал. Наконец, заявил:

— Я все это знал. Но это официальная тайна для узкого круга в полиции — тот несчастный случай со смертельным исходом и то, что Фридлюнд управлял машиной пьяный.

— Но все так и осталось в тайне.

— Не было повода все это раскрывать. Он предстал перед судом и понес наказание. Отсидел всего месяц. Прав лишили. Но это же было двадцать лет назад, и разгребать это сейчас, особенно когда он стал видным политиком, нет никакого резона. Нельзя же подвергать его дискриминации только за то, что у него в жизни все сложилось удачно. Другие же преступления не раскрываются и не становятся достоянием широкой публики. Наказание же дается для того, чтобы напугать и исправить. Если ты переехал кого-нибудь, все равно всю жизнь будешь помнить об этом. А потом, подумай о политических последствиях, если бы кто-нибудь из нас позволил просочиться этому в прессу.

— Вот именно, — возмутился я. — Ты сам назвал мотив преступления! Если бы мемуары Густава были опубликованы, никому не было бы так худо, как ему.

— Это неизвестно. Пока еще ведь рукописи так и нет. А то, что ты рассказываешь об Андерссоне, тоже интересно. Кроме того, ты ведь знаешь, как, собственно, отреагировал бы Габриель Граншерна на угрозу разоблачения своего нацистского прошлого. Может, просто пожал бы плечами, а может, и нет. Кстати, а кто знает, нет ли в этих архивах еще чего-нибудь похлеще? Да, если бы Йенса Халлинга разоблачили как тайного торговца оружием и неплательщика налогов, имеющего тайные банковские счета в Швейцарии, то ему светила бы невеселая перспектива, тем более когда он становится шефом ИМКО, а?

— Значит, ты не веришь, что это был Андерс?

— Веришь — не веришь. Оставь это для церкви по воскресеньям. Когда речь идет о расследовании убийства, надо знать, а не верить и гадать. Мы не имеем права спекулировать на том, у кого был повод радоваться смерти Густава и почему. Нужно гораздо большее: доказательства и свидетели. Лучше всего — признание. Вот практически и все.

— Ты думаешь о Сесилии Эн?

— Вот именно. Романтическая юная девушка, которую он использовал и отверг. Отчаяние, горе, злость. Прощальное письмо от Густава, возбужденный разговор в беседке. Она лучше, чем кто-нибудь другой, знает, что находится в сейфе, где лежит яд. А потом раскаяние, раскаяние и печаль. Отчаяние. И она, не выдержав, кончает жизнь самоубийством. А в качестве наказания использует тот же яд, каким она отравила Густава. Он пишет прощальное письмо. А она, умирая, берет в руку лилию как символ того, что их объединяет. Добавь заколку, которую ты нашел в воде, где растут белые лилии, и в довершение тот факт, что все засовы и запоры были закрыты изнутри. Вот это факты, дорогой мой. И мы должны исходить из этого. С какими бы гениальными рассуждениями и предположениями ты ни пришел. Объявляйся снова, когда появится какое-нибудь мясо. А сейчас я должен посмотреть спортивное обозрение. Привет, — и он положил трубку.