Но не выли волки, и не выскочили разбойники. Я медленно пошел обратно к машине. Здесь стояли они — со своими ружьями, стрелами и дубинками, сюда гнали запуганных, затравленных волков. Уже в старых местных законах содержалось положение, обязывавшее крестьян иметь «три сажени сетей от волков».

Я поехал дальше. У излюбленного убежища нарушителей закона и разбойников с большой дороги Стигманспассет неосознанно прибавил скорость, но все же успел свернуть налево, вниз к Каменному источнику — сердцу тиведенских троллей. Почти сюрреалистический ландшафт: с огромными каменными глыбами, капризно разбросанными рукой великана по чисто отшлифованным плитам. Глубокие трещины. По стенам грота течет вода. Как описывал Тиведен Хейденстам? Я попытался вспомнить свой парадный номер на школьных вечерах:

Дальше вспомнить не мог. Там есть еще что-то о

Нет, не помню, но вполне возможно, что вдохновение пришло именно здесь. Невероятно! Языческое настроение усугублялось одиночеством и приближающейся грозой, придававшей облакам черно-синюю силу.

Вскоре я повернул обратно и медленно подъехал к Ундену. Погода не располагала к купанию, но мне захотелось вернуться к длинному белому песчаному берегу вытянутого овального озера с кристально чистой водой. Если бы здесь росли не сосны, а пальмы, можно было бы подумать, что оно — лагуна южного моря.

Через полчаса я остановился прямо перед деревянной церковью. Правда, копией, но в предгрозовом мраке она казалась натуральной, старинной, покрытой просмоленной дранкой. Здесь и должно находиться место жертвоприношений, источник, используемый еще с языческих времен. Ибо это было культовое место еще задолго до прихода Белого Христа в лес. Тур и Один получали здесь свою дань. Да и другие боги тоже. Пожертвования приносились еще долго и в христианские времена. Да что мы знаем об этом?

Я медленно прошел по высокой траве, заглянул в темную церковь. Увидел посеребренную ряпушку, поблескивавшую над кафедрой. Жертвенный подарок.

Где-то вдали послышалась грозовая канонада. В церкви стало совсем темно. Я обогнул ее низкое здание и нашел сам жертвенный источник. В темном таинственном глазу среди папоротника и яркой зелени отражалось небо. Я отыскал блестящую монету в пять крон, стал спиной к источнику и по старинному обычаю бросил ее правой рукой через левое плечо. Раздался глухой звук разбитого зеркала воды, в тот же миг сверкнула молния, уже ближе, как выстрел из ствола, направленного на волка, и с ветром я почувствовал слабый запах дыма. Где-то пожар, или дым все еще висит над подсеками финнов в лесу?

Я совершил жертвоприношение источнику по всем правилам. Но об одном я забыл. Я не загадал никакого желания. Об этом я вспомнил позже. Мог бы, по крайней мере, пожелать найти указатели в деле Густава.

Сзади зашуршала трава. Неужели вернулся путник из старины, чтобы принести жертву?

Нет, это был не финн с пустыми глазницами, занимавшийся когда-то подсечным земледелием, и не перепуганная жена крестьянина в грубошерстной рубашке. Позади меня стоял Бенгт Андерссон в плаще и с зонтом. Он так напоминал обитателя большого города с автобусной очереди у Нюбруплан, что я начал хохотать.

— Чего хохочешь? — спросил он недовольно. — Не вижу повода веселиться.

— Я тоже, но ты выглядишь как-то странно. Здесь, в этой церкви посреди леса.

— Ты считаешь, что мне надо было надеть сапоги и взять туесок из бересты? — улыбнулся он. — Нет, я предпочитаю городскую одежду. Ты все же нашел. Я не был уверен в этом.

— Нет, все в порядке. Даже немного просветился. Огляделся в самой южной пустоши Европы. Разве не так вы, местные патриоты, называете Тиведен?

Он кивнул.

— Вот именно. И мы очень рады, что здесь сделали национальный парк, хотя он мог бы быть и побольше. Но надо быть благодарным и за малое. Надеюсь, ты принес жертву? Я каждый раз это делаю.

— И помогает?

Он пожал плечами.

— Кто знает? Но не повредит.

Тут гроза разразилась прямо над нами. Разорванная линия молнии осветила темноту под деревьями. Грохот раздался через какую-то долю секунды, и начался дождь. Сначала осторожно покапал, пошумел в траве. Потом сильнее, чтобы излиться до конца.

Бенгт раскрыл зонт над нами. Согнувшись под его черным сводом, мы побежали к церкви. Но не успели добежать до двери, как он схватил меня за руку и повел к одному из надгробных камней на маленьком кладбище. Я удивленно посмотрел на него. Он показал на камень: «Эльза Даль. 1.5.1906—26.11.1966» и дальше над номером псалма: «Господь да присмотрит за своими».

Я ничего не понимал, вопросительно смотрел на него, чувствовал, как дождь пробирается под рубашку по загривку. Он покачал головой, показал на церковь, и мы побежали к низкой деревянной двери, наклонили головы, чтобы не удариться о поперечную балку, и уселись на одну из скамеек.

Внутри было почти темно. Дождь колотил по крыше, гроза уже тянулась над Унденом, глухо грохотала над старым морским заливом ледникового периода. В темноте я с трудом различал бледное лицо Бенгта. Он снял с себя плащ, а зонт повесил на край скамейки.

— Вот видишь. Городское оснащение иногда бывает полезным. И в глухомани.

— Ключ. Ты говорил об убийстве и ключе к загадке. Ты что, спрятал его в церкви?

Но он не улыбнулся в ответ на мою попытку шутить, серьезно посмотрел на меня.

— Ты видел там надгробный камень?

Я кивнул.

— Эльза Даль. Она умерла 26 ноября 1966 года. Ясно?

— Это я видел. Но все еще ничего не понимаю. Она же не могла иметь ничего общего с убийством Густава или самоубийством Сесилии? Она умерла более двадцати лет назад.

Казалось, он не слышит, о чем я говорю, или не хочет слышать.

— Ее сбило машиной на дороге недалеко отсюда. У Финнерёдья. Это было поздно вечером. Дождь, плохая видимость. Она гостила у дочери и возвращалась домой на велосипеде. А тут машина.

Я молчал, не хотел прерывать своими вопросами, давал ему время.

— В темноте водитель ничего не видел. Бац — и она лежит под своим смятым велосипедом.

— Случается. — попытался было я вставить. — К сожалению.

— Но дело не только в темноте и дожде, — продолжал он. — Еще один фактор. Водитель был нетрезв. Пьян в стельку. Водитель часто водил машину в нетрезвом состоянии.

Мой интерес пробудился. Нетрезвый водитель? А может, Густав? И поэтому его убили?

— Тому, кто вел машину, было тогда девятнадцать. Он проходил военную службу в Гётеборге, и когда это случилось, он ехал туда. Погулял на каком-то празднике и спешил.

— Как его звали?

Дождь уже стих и больше так сильно не бил по брусчатой крыше церкви. Но сама гроза продолжалась с неослабевающей силой.

— Леннарт Карлссон.

— Карлссон, — разочаровался я. — Леннарт Карлссон? Что у него может быть общего с Нильманном? И с Сесилией.

— Больше, чем ты думаешь. Потому что тот парень сменил фамилию. Ну не совсем. Он взял одно из своих остальных имен. А фамилию — матери. И в этом нет ничего необычного. Лучше, чем Йонебьер или Финкельторф, во всяком случае.

— А сейчас?.. Как его зовут?

Тут молния разорвалась совсем над нами, залив низкий свод ослепляюще белым светом. Ряпушка над кафедрой заблестела, словно была из чистого золота, а гроза вывалила свой каменный воз на крышу.

— Андерс Фридлюнд, — дошло до меня, когда грохот уменьшился. — Он сменил свою фамилию, и его можно понять.