— За счет фирмы. В отчете назову тебя мистер Смит. Английский антикварий из Ливерпуля.

— Если ты попытаешься сделать меня соучастником своих налоговых махинаций, то я сообщу в полицию. Торговец антиквариатом! По крайней мере хотя бы из Лондона.

— Не беспокойся. Самое большее, что ты сможешь, — привлечь меня за сбыт краденого. Кроме того, я не чувствую себя преступником. Распутать дело и при этом накормить руководителя расследования — это не повлечет за собой строгого наказания. Да и свидетелей-то нет. Слово — за слово.

— В таком случае, — сказал он медленно и с удовольствием, — в таком случае, я попросил бы начать с икры уклейки и водки «Бэска дроппар». А потом не откажусь и от шабли или мерсо.

— О’кей, о’кей. То, что вкусно, то денежек стоит. В этой жизни за все надо платить. Придется тебе поделиться своими кровавыми тайнами.

— Ты невыносим, — улыбнулся он. — Может, нам стоит взять тебя на работу, на такое место, где мне тебя легко достать? Например, ассистентом в полиции нравов? Будешь ходить как гражданский патруль по Мальмшильнадсгатан. Куда легче стала бы и моя жизнь, и моя работа.

— Прекрасная идея. С моим быстрым интеллектом и умением выпытывать я бы сделал головокружительную карьеру. Представь себе день, когда я стану твоим шефом. «Асплюнд!» — закричу я в трубку. «Асплюнд, зайди в мой кабинет, быстро! Нечего сидеть часами за чашкой кофе с марципаном. Кофейничать можно и дома. Здесь мы работаем!»

Я шумно рассмеялся, но Калле Асплюнд, кажется, остался недоволен. Дискуссию о моем будущем в полиции прервал официант.

После того как одним взмахом мохнатой руки Калле опрокинул рюмку с темно-янтарной «Бэска», а затем медленно и с любовью смешал сметану, рубленый лук и зерна икры уклейки и намазал масло на поджаренный хлеб, он стал общительнее.

— Так вот, кое-что мы уже успели сделать, но, честно говоря, пока ходим наощупь в темноте. Откуда это, из Библии или из Шекспира? Я где-то читал, что в своих работах он использовал тридцать четыре тысячи слов, а в Библии всего восемь тысяч. Какой же он был гений! Создавал новые слова и выражения.

— Третья альтернатива для цитат — народные приметы, — заметил я и отпил глоток пива. — В девяноста из ста случаев цитата окажется из одного из этих трех источников. Но если отвлечься от Шекспира, насколько я понимаю, Густав Нильманн был отравлен.

Калле кивнул.

— Он лежал на полу в беседке в парке. Желтая, с белыми углами и белыми подоконниками. Черная крыша и железный флюгер. Восьмиугольная. Очень милая, между прочим. Интересно, можно скопировать и поставить такую на своем участке, а? У меня есть такой участок на острове Экерё. Да ты знаешь, ты же был там. Так вот, после обеда Нильманн отправился туда. Его жена должна была прийти попозже. Она хотела посмотреть последние известия в половине восьмого. А девушка, которую они взяли на лето, школьница по имени Анна, отнесла туда кофе и ликер. Да, она не пьет, я имею в виду его жену, а Нильманн имел обыкновение пропустить рюмочку с кофе. Абрикосовый ликер. На мой вкус — немного приторно, но для убийцы это было именно то, что нужно.

— Почему?.

— Так ведь он был отравлен цианистым калием. Синильной кислотой. А у него очень специфический вкус и запах. Примерно как у горького миндаля. И такого же типа запах у абрикосового ликера, хотя немного слабее, конечно. Рецепта я не знаю, но в процессе изготовления ликера добавляются толченые ядра абрикосовых косточек. А у них тот же вкусовой состав, что и в цианистом калии. Ближе к горькому миндалю. На то, чтобы лишить жизни одного человека, достаточно пятидесяти зерен горького миндаля.

— А ты не думаешь, что это было самоубийство? Нет, он, конечно, не производил впечатления человека, способного на это, но точно никогда не знаешь.

В этот момент прибыл голец на серебряном блюде, эскортируемый серьезнейшим метрдотелем и услужливым официантом. Последовала милая голубоглазая официантка с салатницей дышащего паром картофеля. Как аристократа водных глубин, гольца встретили с подобающим вниманием.

— М-да, — заметил Калле, с интересом разглядывая прелестно уложенную порцию. — Нет никаких признаков самоубийства. Кроме того — лишать себя жизни цианистым калием — метод не из приятных. Быстрый, правда, но невероятно мучительный. Действие яда таково, что организм перестает усваивать кислород из крови. Начинаются обморок и судороги. Затем ты не в силах дышать. Симптомы усиливаются спиртным. Все это очень специфически — с профессиональной точки зрения. В большинстве случаев наши убийства очень утонченны и совершаются людьми, знающими свою жертву. И почти всегда присутствует спиртное. Или наркотики. Ревность, деньги и старые дрязги. Ты сидишь с дружком и ругаешься с ним, слово за слово, и тут появляется кухонный нож из ящика или топор из чулана и — трах по тыкве. Но тут, знаешь ли, случай исключительно тонкий, — Калле был почти воодушевлен, взлохмачивая пальцами седые волосы.

— Но мне кажется, что Нильманн заметил что-то. Ведь невозможно вливать в себя смертельную дозу цианистого калия и не обратить внимания на странный вкус?

— Именно об этом я и толкую, — ответил Калле раздраженно. — Если ты умеешь слушать. «Априкот» — это ликер, и чтобы получить правильный вкус, толкут ядра, содержащие цианид. Чуть-чуть, правда, но достаточно для того, чтобы получить характерный вкус и запах, которые есть у цианистого калия. Он, конечно, невероятно сильнее, но идея та же, если ты понимаешь, что я имею в виду.

— Ты думаешь, что если бросить цианистого калия в абрикосовый ликер, то это не будет заметно?

— Конечно, разница чувствуется. Но не настолько ясно, чтобы ты, начав пить, тут же среагировал. То есть яд не придает напитку ни иного запаха, ни иного вкуса. Усиленный и огрубленный, но не настолько, чтобы ты швырнул бокал об пень: что, мол, за лисий яд подлили тебе. Кроме того, цианистый калий настолько силен, что совсем не надо вливать в себя слишком много, прежде чем будет поздно. Когда он почувствовал, что пьет что-то не то, отреагировать он уже не смог. Непоправимое свершилось.

— Неужели такое быстрое действие?

— А помнишь военных преступников? Некоторые из них всегда ходили с капсулой цианистого калия, и как только их хватали, они кончали самоубийством. Геринг, например, перед тем как его должны были повесить в Нюрнберге.

— Геринг! — Я положил нож и вилку на большую тарелку с эмблемой отеля.

— Что значит «Геринг»?

Калле зачерпнул голландского соуса серебряной разливной ложкой и чуть ли не утопил в нем несчастную рыбу. А я без всякого удовольствия смотрел на почти опустевшую соусницу.

— На днях я что-то слышал об этом, — ответил я задумчиво.

— О Геринге?

— Не совсем, но почти. Ты же знаешь, что Нильманн несколько лет назад был шефом СЭПО.

— Знаю ли я! Как раз за полчаса до нашего обеда я говорил по телефону с одним человеком оттуда. Они послали сюда собственных парней.

— Он, кажется, сохранил часть «воспоминаний» от тех времен. В том числе несколько капсул с ядом, конфискованных у одного шпиона.

— Сохранил, говоришь ты? Ты думаешь, он хранил их у себя дома?

— Вот именно. И даже любил показывать свои сокровища любопытным зрителям. Так что это не было никакой тайной.

Калле замолк, задумчиво глядя в окно.

— Его жена ничего об этом не сказала.

— Просто не подумала об этом, она была в шоке.

— А может, и нет. Ну да ладно, как бы там ни было, убит он был примерно между семью и половиной восьмого вечера в среду. Мы знаем, что Анна принесла поднос с термосом, чашками и ликером примерно без четверти семь и что Густав Нильманн пошел в беседку сразу же после семи. Мы знаем также, что пройти туда можно незамеченным из усадьбы, так как беседка находится на пригорке в парке и скрыта деревьями и кустами. Значит, убийца отравил ликер перед тем, как Нильманн пришел туда, или после, когда он уже сидел там. В таком случае, он должен был знать убийцу. Ведь не подойдешь к незнакомому человеку и не нальешь в его бокал яду. Затем, нам известно, что все было спланировано заранее.