— Ты можешь встать? — не могу определить степень тяжести полученных ранений.

— Соня, уходи, я сам разберусь.

Даже в таком состоянии ведет себя как неблагодарный говнюк. Из последних сил приподнимает туловище и прислоняется спиной к стене.

— Я помогу тебе, — протягиваю ему руку. Подбитые глаза Киселёва плохо фокусируются, тело бьет нервная дрожь.

— Отстань, Феникс, сказал же, без тебя разберусь, — продолжает гнуть свою линию, как упрямый осел.

— Я не могу оставить человека, истекающего кровью, на улице. Даже такого, как ты, — слышу усмешку на свой комментарий и последующий стон боли из-за разбитой губы.

— Принцесса, теперь ты меня преследуешь? — своим вопросом приводит меня в бешенство.

— Да пошел ты! Вот и подыхай тут.

Пелена ненависти застилает глаза. Лучше уйду, пока сама сверху не добавила. Успеваю пройти метров пять, как слышу в след разочарованный вздох.

— Ладно, помоги мне, — безысходность так и сквозит в его хриплом голосе.

Подхожу к Киселёву и вижу в его руках разбитый вдребезги телефон.

— Давай вызовем скорую? — предлагаю наилучший вариант. Но не для Кирилла. Отрицательно качает головой.

— Дай свою мобилу, позвоню своим людям, — слышу приказной тон.

Вот и спасай после этого, ни капли благодарности. Но телефон все же даю. Набирает номер по памяти. Трубку берут быстро. Киселёв просит приехать и забрать его.

— Смогут только через час, — сообщает итоги разговора.

— Хорошо, тогда пойдем ко мне, обработаю тебе раны. Я здесь недалеко живу, — другого выхода не вижу. Помогаю бедолаге встать на ноги и хватаю за талию.

— Если бы я знал, что таким образом могу прикоснуться к тебе, непременно позволил бы избить себя раньше.

На свою глупую шутку Киселёв получает легкий тычок в бок. От чего начинает смеяться и сразу же жалеет. Хватается за грудь. Видимо, отбили ребра.

Дальше идем молча. Каждый думает о своем. Удивляюсь, как меня угораздило вляпаться в такое. Я просто магнит для приключений.

Десять минут до дома превращаются во все тридцать. Хорошо хоть лифт работает. До пятого этажа его тяжелую тушу точно не дотащу.

Долгожданный звук отпирающегося замка радует, как ничто в этом мире в данный момент.

Завожу парня сразу в ванную комнату, чтобы смыть запекшуюся в некоторых местах кровь.

Достаю из шкафчика чистое полотенце и кладу на стиральную машину, забираю куртку с обувью. Аккуратно умывается холодной водой, старясь не задеть поврежденные участки кожи. При свете раны кажутся ещё более глубокими и серьезными. Один глаз опух настолько, что не видно радужки. Бровь над левым глазом рассечена сантиметра на два, откуда и хлестала кровь.

— Кто тебя так? — интересно, что он не поделил с теми людьми.

— Да так, мелкая шпана. Хотели мобилу и деньги отжать, — говорит с шипением, терпя боль. Припухлость на губе увеличивается.

— Как ты оказался в моём районе? Ты же не здесь живешь.

— Тебя хотел увидеть, — рассмеяться бы над его шуткой, но как-то не до этого. Не хочет говорить — не надо. Меньше знаешь — крепче спишь.

— Заявление будешь подавать?

— Нет, с ними разберутся и без полиции, — в этот момент в глазах Киселёва загорается что-то звериное, таящее в себе опасность.

С его связями даже не сомневаюсь, что найдут и накажут. И не дай Боже никому оказаться на их месте. Про главу семейства Киселёвых ходят разные слухи. Поговаривают, что он бывший криминальный авторитет. Но я, как человек косвенно связанный с полицией, понимаю, что бывших криминальных авторитетов не бывает. Только если вперед ногами.

— Откуда у тебя пистолет? — перескакивает на другую тему парень.

— Стас подарил. Как раз для таких случаев.

— Мент чтоль твой, которым ты меня пугала? — Киселёв неосознанно напоминает о прошлом, которое безумно хочется забыть.

Киваю головой и ухожу за аптечкой в свою комнату. По возвращении застаю его на кухне у окна, разглядывающего улицу.

— Садись, обработаю раны, — указываю на стул рядом с ним. Повинуется как послушный раб. Бывает же такое.

— У тебя здесь уютно. С кем ты живешь? — обычный, казалось бы, вопрос поднимает во мне бурю негативных эмоций и болезненных воспоминаний, напоминающих об абсолютном одиночестве. Чтобы отвлечься, начинаю копаться в аптечке.

— Одна, — мой холодный и грубый тон отлично показывает недовольство чужаку, влезшего не в свое дело.

Достаю перекись, вату и лейкопластырь. Начинаю обрабатывать рассечение над бровью и заклеиваю пластырем.

— А ты храбрая, мне всегда в тебе это нравилось. У тебя есть стержень, — делает неуместные комплименты. Кажется, кому-то по голове сильно попало. Больнее надавливаю ватой на ранку возле губы, чтобы глупости больше не слетали. Понимает, что специально. Его янтарные глаза смеются. Становится похож на мальчишку.

— Зачем ты приставал ко мне в школе? — доля обиды всё же осталась в моем сердце.

— Ты извини меня, принцесса, — опять называет это дурацкое прозвище, — я не в себе тогда был. Можно я закурю?

Хотя бы разрешение спрашивает. Киваю в знак согласия.

— Только форточку открой, — не хочу отравлять свои легкие.

Дрожащими руками Киселев подносит сигарету ко рту, делает затяжку и медленно, наслаждаясь никотином, выдыхает в форточку. Хоть и побитый, но в этот момент похож на адекватного человека, с которым можно нормально поговорить.

Сколько лет существую, до сих пор не могу понять, что за странная штука эта жизнь. Вчера ты его ненавидишь, а сегодня помогаешь.

— Что с тобой тогда случилось? — меня все время интересовала причина его поведения.

— Подруга детства, которую я любил, выходила замуж. Вот крышу и снесло. Я тогда много дел натворил, поэтому и в школе не был. Родаки отослали подальше, — с тоской в глазах называет причину, которая никогда не приходила в мою голову.

У нас с ним, оказывается, много общего. Дикая боль, неподдающееся контрою сумасшествие, невыносимое одиночество, потеря любимого. Можно продолжать бесконечно.

— А от меня ты что хотел, раз другую любил? — не понимаю его мотивов.

— Сам не знаю. Задевала ты что-то внутри меня. Твоя смелость, недоступность, неподчинение заводили не на шутку.

Парень докуривает сигарету и бросает бычок на улицу.

— За мной приехали, — закрывает форточку и ковыляет в прихожую. Иду следом.

Помогаю ему одеться. Сам бы не справился. Киселёв напоследок достает из внутреннего кармана визитку и протягивает мне.

— Если что-то понадобиться, звони. Не люблю быть в долгу.

Убираю визитку во внутренний карман куртки, висящей под рукой. Но не думаю, что когда-нибудь воспользуюсь предложением.

— Выздоравливай, — искренне желаю ему на прощанье и закрываю за ним дверь.

Вечер тридцать первого выдается суматошным. Приходит Даша Смирнова, и мы вместе собираемся в клуб. Накручиваем друг другу волосы, наносим убийственный макияж, распиваем на двоих бутылку шампанского, которую одногруппница прихватила с собой из дома. И всё это под аккомпанемент бесконечного смеха и русской попсы. Дарья — высокая, полноватая шатенка. Но лишний вес её совсем не портит, даже идет ей, придает особый шарм. Благодаря её бесконечным шуткам поднимается настроение, и грустные мысли оставляют меня. Сегодня оттянусь по полной, заполню разъедающую пустоту танцами и смехом.

К восьми вечера мы уже готовы. Перед выходом звоню Виктору Александровичу, поздравляю с наступающим. Он встречает Новый год у своей младшей сестры в Саратове. Про Стаса ничего не говорит, а я не собираюсь спрашивать. Лучшая подруга уехала со своими родителями в Германию на две недели. Я осталась одна, хоть Волков старший звал с собой.

В клуб мы приходим ровно к девяти. «Черная орхидея» встречает дикими танцами, ужасно громкой музыкой, прошибающей насквозь, и пьяными телами, непопадающими в ритм.

Поднимаемся на второй этаж к арендованной комнате, которую староста успела забронировать в последний момент за кругленькую сумму. В помещении около двадцати человек. Среди них не только мои одногруппники, но и их друзья.