– Теперь я понимаю: не в силах управлять своей жизнью, он пытался управлять нами. Он считал, что во всех его неудачах виноваты мы. Я-то понимаю, только от этого не легче.

– И что же случилось? Он ведь теперь не с вами, – осторожно спросила Марго.

– Однажды вечером он цеплялся к маме. Ничего особенного, как обычно. Мне шел тринадцатый год, я догнал его по росту, и мне надоело молчать.

Уилл рассказал это Роланду только на четвертом сеансе. На первом он вообще не мог говорить. Сейчас было легче. Особенно когда Марго держала руку у него на сердце.

– Я встал между ними и сказал: «Не смей так разговаривать с мамой. Она этого не заслуживает».

Марго прижалась к нему еще теснее.

– И что же он сделал? Ты ведь говорил, что он вас и пальцем не трогал?

– Маму не трогал, а меня швырнул через всю комнату.

Это оказалось к лучшему: Мэри наконец пробудилась от темного заклятья, которое наложил на нее Питер. Но прежде случилось страшное.

– У нас был пес. Матли. По-моему, отец любил из всех нас только его. Собаки ведь не осуждают людей. Он всегда бесился, что Матли больше любит меня, и когда он меня ударил, Матли бросился меня защищать. Маленький песик не смог бы причинить ему существенный вред, но отец в ярости схватил его за шкирку и ударил о стену, после чего выбежал из дома, заорав, что мы его больше не увидим. Мы подождали, пока не убедились, что он не вернется, но было слишком поздно… Матли… Мы похоронили его в саду.

– О боже!

Было три часа дня, а казалось, что утренние события произошли с кем-то другим сотни лет назад. В окна светило солнце, хотя день начинался с облаков и тумана, без всякого намека на скорую весну. Марго подняла голову и вытерла глаза краешком одеяла.

– Я очень тебе сочувствую. Какое ужасное детство!

– После этого все наладилось, – сказал Уилл и сел, нашарив за спиной подушку.

Марго, зажав под мышками одеяло, последовала его примеру.

– Мы уехали еще до его возвращения. Мама позвонила Берни и Мо, своим родителям, с которыми все эти годы почти не общалась. Ей было стыдно, и она не хотела их огорчать. В общем, на следующий день, вернувшись из школы, мы с Роуэн застали Мо и Берни, которые укладывали наши вещи в фургон. Вот и все.

Не совсем так. Через пару недель Питер появился в Масуэлл-Хилл, но доблестная Мо встала во все полтора метра своего роста и велела ему убираться. Правда, впоследствии Уилл с Роуэн догадались, что Берни и Мо, вероятно, заплатили Питеру, чтобы тот навсегда исчез из их жизни. Вскоре после их приезда бабушка с дедушкой продали свой второй магазин в Уинчмор-Хилл, с двумя квартирами наверху.

– Спасибо, что поделился, – сказала Марго, взяла его руку в свою и поцеловала. – Я кое о чем догадывалась… после Рождества… Только не хотела выспрашивать. Подумала, что сам расскажешь, если захочешь.

– Вот и рассказал.

Уилл не закончил. Порой ему казалось, что он никогда не отделается от прошлого.

– Ты – вторая, кому я рассказал. Первый – психотерапевт.

– Понимаю, – Марго крепче сжала его руку.

– Мой отец сказал бы, что настоящим мужчинам не нужны психотерапевты.

Он искоса взглянул на Марго, пытаясь вычислить ее реакцию. Та закатила глаза.

– Твой отец – отвратительный мерзавец, и его мнение не должно тебя интересовать.

– Значит, ты не считаешь, что я псих, если хожу к психотерапевту?

Никто из его знакомых не лечился у психотерапевта, кроме Роуэн, у которой была послеродовая депрессия. Нью-Йорк, разумеется, не в счет – там люди не представляют своей жизни без психотерапевтов. А в Лондоне – нет.

– Послушай, что здесь такого? Если у человека что-то болит, он идет к врачу. Когда я вывихнула плечо, то лечилась у остеопата, а если болит душа, я иду к Оливии, и она помогает мне вернуть радость жизни. Или найти новую, – слабо улыбнулась Марго.

– Я больше не лечусь, – уверил ее Уилл.

Он принял правильное решение – если это не глубокая эмоциональная связь с человеком, то что тогда? Тем не менее его удивило, что Марго ходит к психотерапевту. Вернее, что она рассматривает терапию как постоянный процесс, а не так, как он – вылечился и иди дальше.

– Ты ходишь к психотерапевту регулярно?

– Нет, по мере необходимости.

Марго сдула упавшие на лицо кудряшки.

– Когда умерла мама, я чувствовала себя одинокой и потерянной. Дело не только в горе… Много всего накопилось, и я не знала, как разобраться в тяжелых чувствах, которые мешали мне жить.

Уилл прошел через многое, но у него были мама и Роуэн. Он никогда не страдал в одиночестве.

– Страшно представить, как тебе было тяжело.

– Да, врагу не пожелаешь. Я начала ходить к Оливии в двадцать с небольшим, а позже, когда мне перевалило за тридцать, у меня вновь начался тяжелый эмоциональный кризис, такое, о чем я не думала, когда умерла мама…

– В смысле? – как можно более деликатно спросил Уилл.

Марго отвернулась. По тому, как напряглись ее плечи, он понял, что не следует переходить границу – пока. Уилл тоже устанавливал границы, поэтому уважал чужие.

– Вещи, за которые мне стыдно, а еще все, с чем сталкивается одинокая женщина, стремящаяся найти семью взамен той, что потеряла. К тридцати годам начинаешь понимать, что не становишься моложе…

Уилл вздрогнул, вспомнив разговор в пабе несколько недель назад. Марго сказала тогда, что у нее нет времени целоваться ради поцелуев. А теперь они не просто поцеловались. Черт возьми, намного больше. Но ему надоели сожаления. Правда, он гораздо чаще жалел о том, чего не сделал.

– Я не жалею о том, что случилось, – мягко сказал он, проведя рукой по ее спине. – Просто мы хотим от жизни разного, и я пойму, если ты захочешь вернуться к прежним отношениям – мы просто друзья, у которых одна собака на двоих.

Произнося эти слова, он отдавал себе отчет, что вернуться не получится. Во всяком случае, у него. Только не знал, куда идти дальше, если Марго мечтает о семье, а он сам не понимает, чего хочет.

– О господи, я сижу голая в твоей постели, а ты уже думаешь, как от меня избавиться! – ткнула его локтем под ребро Марго. – Неужели тебе было так плохо?

Уилл был на девяносто девять процентов уверен, что она его поддразнивает.

– Конечно, нет. Сегодняшний секс войдет у меня в пятерку лучших. Может, даже в тройку.

Он накрутил на палец ее непокорный локон – мечтал сделать это с их первого поцелуя.

– Так что, останемся друзьями?

Марго сначала не ответила. Она сидела прямо, вполоборота к нему, так, что он мог видеть ее озабоченно нахмуренный лоб.

– Да, – отозвалась наконец она. – Я по-прежнему хочу того, чего хочу, и не могу этого изменить. Пусть это будет… так сказать, последняя вечеринка? Мы взрослые люди и можем относиться к этому, как взрослые.

На самом деле все было не так просто. Слишком много подвижных элементов. Еще больше противоположно направленных сил. Потребности Марго. Его собственные проблемы. Но Уилл не мог думать обо всех этих сложностях, глядя на прекрасную обнаженную Марго у себя на кровати. Она вновь прилегла, явно не собираясь уходить, улыбнулась и сказала:

– Теперь, когда мы все прояснили, я бы не отказалась от чашки чаю.

После чая они, вероятно, уснули: Уилла разбудил стук в дверь. Слава богу, не в дверь спальни, а в квартиру. Марго испуганно высунула голову из-под одеяла.

– Уже почти! Секунду! – крикнул Уилл, натягивая джинсы.

– Час назад я кричала то же самое, – подтрунила над ним Марго.

Ее кудри торчали в разные стороны, а помятое со сна лицо все равно выглядело прекрасным.

Уилл поспешил в прихожую. В замке уже поворачивался ключ. Распахнув дверь, он увидел на пороге Мэри с Флорой.

– Наконец-то, – возмутилась мать, глядя куда-то ему за спину. – А Марго еще здесь? Я не видела, чтобы она уходила.

Уилл решил не сообщать Мэри, где в данный момент находится Марго.

– Я, наверное, отключил телефон. Извини, что повесил на тебя Флору. Забрать ее?