Флора (то есть Сейдж) отвечала: «Даже не сомневайтесь! Я самая послушная девочка на свете!»

– Какая прелесть! – со слезами на глазах воскликнула Марго, хлопая в ладоши. – Можешь сделать мне копию?

– Это будет твой рождественский подарок, – пообещал Уилл, хотя до той минуты не собирался ничего ей дарить. Он даже открыток никому не подписывал. – Хочешь кофе?

– С удовольствием, – сказала Марго, взволнованно сжимая руки.

– Там, через дорогу, есть кафе…

– Послушай, – наконец решилась она, – хоть это и твоя неделя, не мог бы ты отдать мне Флору на Рождество? Я понимаю, это большая жертва, только для меня это невероятно важно.

– Пойдем, возьмем кофе.

Уилл видел, что Марго терзается неведением, но не хотел говорить на улице. Он ненавидел себя за то, что заставляет ее ждать, пока купит кофе и бейглы, и все же ответил лишь в квартире, когда Марго, не сняв пальто, села на диван.

– Не подумай, что я из упрямства или назло, – начал он, и Марго поняла, каким будет ответ.

Она как-то обмякла и съежилась, несмотря на объемную куртку.

– Значит, нет, – бесцветным голосом произнесла она.

– Я не могу, ведь вся моя семья с нетерпением ждет Рождества с Флорой, – попытался объяснить Уилл.

Флора показалась из кухни, где перед этим шумно хлебала воду, отрыгнула и, заскочив на диван, прижалась к Марго. Та погладила собаку по спине, но ничего не сказала. Просто сидела и невидящим взглядом смотрела на стаканчик с кофе.

Обычно Марго не стеснялась выражать свои чувства, и ему стало неловко.

– Я думал, ты отмечаешь Рождество с семьей, – сказал он. – Ты ведь из Лондона?

– Вообще-то из Госпел-Оук, – сдавленным голосом произнесла Марго.

– Послушай, тебе ведь будет неудобно тащить в Госпел-Оук кучу подарков, да еще Флору, – заметил Уилл. – Понимаю, это первое твое Рождество с Флорой, и ты хочешь, чтобы оно стало особенным, но…

– Я не встречаюсь с родными на Рождество, – сказала сквозь слезы Марго. – Я буду одна.

– Извини, – искренне произнес Уилл.

Он прекрасно ее понимал. Бывают такие родственники, которых лучше не видеть и даже не знать, живы они или нет.

– Ты давно не поддерживаешь отношений с семьей?

Марго подняла брови и, к его удивлению, грустно улыбнулась.

– Не в этом дело.

Она поставила стаканчик на столик и наконец сняла анорак, точно готовясь к долгому разговору. Уилл приготовился слушать.

– Они умерли.

Все объяснялось просто.

– Извини, – повторил он. – И мать, и отец? Тяжело тебе, должно быть, совсем одной.

– Я привыкла.

Марго обняла Флору, прижала к себе и поцеловала в морду. Та не проявила обычного восторга – так, стерпела.

– Я поздний ребенок. Мама родила меня в сорок пять, а отцу было пятьдесят четыре.

Уилл временами задумывался, отважится ли когда-нибудь иметь детей. Он знал, что пора принимать решение. Чем раньше покончить с прошлым, тем лучше. Пока он еще способен играть в футбол, ходить в походы и делать много всего другого, что делают хорошие, добрые, великодушные отцы.

– Пятьдесят четыре – солидный возраст, – осторожно произнес он.

– Мик Джаггер и Род Стюарт стали отцами еще позже. Правда, им вряд ли приходилось вставать на ночные кормления и менять подгузники, – сказала Марго. – Я любила своего папу, хотя он был старше, чем отцы моих подружек. Он водил меня на плавание после школы, и в музеи, и мог дожить до преклонных лет, если бы его не сбила машина в шестьдесят один год.

Ей тогда было семь. В свои семь Уилл хотел, чтобы его отец был мертв – тот не водил его на плавание или в музеи.

– Тебе, наверное, было очень больно, – неловко произнес он.

– Да, – кивнула Марго. – Даже если бы он был много моложе, его все равно мог сбить на переходе пьяный водитель. Мы остались с мамой вдвоем, она тоже была удивительной, и я до сих пор по ней скучаю…

Голос Марго прервался, и она отвернула голову, чтобы Уилл не видел ее лица. Флора залезла ей на колени, встала на задние лапы и начала слизывать слезы.

Уилл поднялся, беспомощно постоял рядом и вышел на кухню. Вернувшись, он протянул Марго несколько бумажных полотенец.

– Я старый холостяк. У меня нет салфеток.

Она грустно улыбнулась и попыталась сдвинуть Флору.

– Фло, ты весишь целую тонну.

Флора легла и положила лапы ей на колени. Марго поморщилась и вновь попыталась сдвинуть собаку.

– У нее такие острые локти.

Они долго возились, пока Марго не уложила собаку рядом. Флора положила голову ей на колени и посмотрела укоризненным взглядом.

Уиллу не хотелось возвращаться к тяжелому разговору, и все же он не мог не спросить.

– А мать?

– Мне было восемнадцать. Рак.

– Жестко, – сказал Уилл.

Он не умел утешать, да Марго и не нужны были его неуклюжие соболезнования.

– Это было ужасно. Не только потому, что мы с мамой очень дружили. Мама и папа тоже были единственными детьми, и у меня совсем никого не осталось, – слабо улыбнулась она. – Я последняя в нашем роду и не вижу в этом ничего страшного. Вот только на Рождество…

– Понятно.

Уилл посмотрел на Флору, которая перевернулась на спину и толкала Марго лапой: «Почеши пузико!»

– У меня нет настоящей семьи, зато в моей жизни есть много людей, которые меня любят, и я их люблю. Живых и мертвых…

– Это здорово.

Имея семью, вынужденную с ним мириться из-за кровного родства и общего прошлого, Уилл не подпускал никого постороннего достаточно близко.

– В жизни каждого человека должны быть такие люди, – добавил он.

– Обычно я отмечаю Рождество с друзьями, только в этом году они все уезжают из города, – нахмурилась Марго. – Если бы ты согласился отдать Флору, мне было бы не так одиноко. Может, передумаешь? Всего на денек?

Говоря, что у него каменное сердце, бывшие девушки Уилла ошибались. Он тоже иногда испытывал настоящие чувства. И он сделал то, что считал единственно правильным.

– Я не позволю тебе отмечать Рождество в одиночестве, – решительно сказал он. – И не дам тебе Флору. Ты проведешь Рождество с моей семьей. И да поможет тебе бог.

Марго с удовольствием отметила бы Рождество наедине с Флорой, а не с Уиллом и его семьей. И все-таки она шагала по Саутвуд-Лейн, стараясь держать коробку прямо. Уилл уверял, что не нужно ничего приносить, но она тоже не в лесу выросла – ее воспитали любящие родители. Сегодня утром, как всегда на Рождество, она сидела в ванне и плакала, вспоминая маму и папу. Боль от потери никогда не проходила.

После свадьбы Роджер и Джуди Миллвуд купили ветхий дом в Госпел-Oук, который собирались отремонтировать и наполнить детьми. Первую часть плана они успешно выполнили, со второй возникла непредвиденная задержка – на целых пятнадцать лет. А в один прекрасный день гинеколог сообщил ошарашенной Джуди Миллвуд, что у нее не ранняя менопауза, а пятый месяц беременности. Так их стало трое.

«Нас трое, счастливых героев», – часто повторял Роджер.

Он преподавал английский язык и увлекался поэзией абсурда. Всякий раз, когда Марго снимала носки и туфельки, с чувством декламировал «Реймскую галку»: «Кардинал побагровел, чулки снять с себя велел и мгновенно побелел…»

Джуди преподавала изобразительное искусство, и каждое Рождество они развешивали по дому сделанные своими руками украшения: гирлянды из разноцветной папиросной бумаги, разрисованные шарики на елку и чулок с вышитым крестиком именем Марго над камином.

Судьба отвела счастливой троице всего семь лет вместе, но Марго до сих пор помнила рождественские дни с родителями, хотя очень боялась, что воспоминания постепенно истончатся и рассыплются в прах.

А семья Уилла жила неподалеку, и Марго часто задумывалась, где проходит другая жизнь Флоры. С кем она проводит время, как они устанавливают границы.

«Понимаешь, моя мама считает Флору своей третьей внучкой…» Если честно, Марго подозревала, что с границами там не очень строго, и это, черт возьми, многое объясняло.