Не имея флота, противник вытеснял мощное соединение Дрозда из Рижского залива, а вчера, 23 августа, был отдан приказ, отзывающий из Рижского залива два последних корабля: эсминцы «Суровый» и «Артём». В середине августа контр-адмирал Дрозд, сдав командование Отрядом Легких сил (ОЛС) капитану 2-го ранга Солоухину, подал рапорт о болезни: он был на грани нервного коллапса, болела раненая нога, давала себя знать контузия, полученная при гибели «Сердитого», а, главное, - его не оставляла мысль найти того, кто подставлял его корабли под бомбы и наводил их на мины[1]...

Зябко кутаясь в шинель и отхлебывая остывший чай, контр-адмирал Дрозд, постаревший за эти два месяца лет на двадцать, впервые по-настоящему осознал масштаб трагедии, обрушившейся на его отрад, на флот, на всю страну... Корабль рвануло. Жалобно зазвенела ложечка   37 в стакане. Грохот бортового залпа неприятно ударил по тяжелой голове адмирала. «Киров» открыл огонь — значит немцы возобновили наступление на Таллинн. Дрозд взглянул на часы: было 3 часа 55 минут.

Капитан 1-го ранга Сухоруков, командир крейсера «Киров», выскочив на левое крыло ходового мостика, с тревогой наблюдал, как четыре огромных грязно-серых столба воды, поднятых немецкими снарядами, медленно оседали в каких-нибудь 50 метрах от левого борта крейсера. Было совершенно ясно, что за ночь противник подтянул к городу тяжелую артиллерию, видимо, 152 или 203-миллиметровые орудия, и с рассвета начал обстрел гавани.

После того, как 22 августа в 20 часов 25 минут «Киров» открыл огонь орудиями главного калибра по стремительно наступающему на Таллинн противнику, капитан 1-го ранга Сухоруков, как, впрочем, любой из его подчиненных, практически не спал, забываясь только в тревожной дремоте в плетенном кресле на мостике. Беспрерывно сыпались заявки сухопутного командования, просящего, молящего, взывающего об артиллерийской поддержке. Стоило крейсеру хотя бы на полчаса прекратить огонь, как радиорубка корабля взрывалась от панических запросов и истерических просьб: «Огня! Огня!» И три трёхорудийные 180-миллиметровые башни «Кирова» непрерывно извергали огонь. Командир дивизиона главного калибра старший лейтенант Шварцберг, недавно переведенный на «Киров» с эсминца «Сметливый», подтвердил свою репутацию лучшего артиллериста на флоте: огонь крейсера был очень эффективным, и прорваться через него было фактически невозможно. Во всяком случае, войдя в зону поражения артиллерии «Кирова», немцы очень заметно замедлили темп своего наступления.

Но «Киров» был единственным крейсером на Таллиннском рейде и единственным советским крейсером на Балтике — его однотипный собрат «Максим Горький», искалеченный в первые дни войны, ремонтировался в Кронштадте. И не мог один «Киров» обеспечить все участки сухопутного фронта, а поскольку он был один, было несложно нейтрализовать его, а при удаче — тяжело повредить или даже утопить. Ещё вчера полевые орудия противника навязали крейсеру контрбатарейную борьбу, отвлекая его внимание от поддержки сухопутных войск, выпустив по кораблю более 600 снарядов. Тесна была для маневра такого корабля как «Киров» акватория таллиннского рейда, к тому же перегороженная от Пириты до Пальясаара противолодочными боновыми сетями.

Но капитан 1-го ранга Сухоруков недаром слыл одним из опытнейших и самых решительных командиров на всем флоте. Награжденный еще в 1936 году «Орденом Ленина» за проводку Северным морским путем через арктические льды эсминца «Войков» во Владивосток и «Орденом Боевого Красного Знамени» за участие в ожесточенной зимней войне с Финляндией, он маневрировал вверенными ему 9500 тоннами стали на тесном рейде так, как не всякий командир мог бы маневрировать эсминцем и сторожевиком. Для помощи в маневрировании был придан «Кирову» маленький буксир, «С-103» под командованием капитана Гаврилова, который суетился то с правого, то с левого борта крейсера, то толкал его в корму, то появлялся у носа, помогая крутиться чуть ли не на одном месте и избегать прямых попаданий. И продолжал крейсер греметь своими орудиями, выбивая стекла в таллиннских домах, тяжелым басом включаясь в общий гул непрерывной канонады, висящей над городом, рейдом и гаванью, а 23 августа зенитные батареи правого борта крейсера даже подбили самолет-разведчик противника, который совершил вынужденную посадку на остров Прангли, попав в плен вместе с пилотами...

«Киров» — первенец советского большого флота — первый крупный корабль, построенный в советское время — был обязан своим появлением на свет, главным образом, тому, что Иосиф Виссарионович Сталин, как и большинство диктаторов всех времен, до конца своей жизни страдал гигантоманией. Не имея военно-морского, как, впрочем, и никакого другого образования, находясь в плену придуманных им же самим примитивных схем как внутренней, так и внешней политики, Сталин искренне считал, что на пути к мировой революции имеется только одна помеха — Англия с ее огромным флотом линкоров и линейных крейсеров. Почему именно Англия, а не Америка? Этого не знает никто. Возможно, что вождь об американском флоте вообще ничего не слышал до вступления США во вторую мировую войну. Но Гранд-флит Великобритании давил на его воображение. Именно на Гранд-флите зиждется императорская мощь Англии, считал он, а когда рухнет Британская империя, тогда до мировой революции уже и рукой подать.

В своем личном кинозале Сталин чуть ли не каждую неделю смотрел старую хронику Ютландского боя. Лес мачт огромного количества английских и германских дредноутов, черное небо от дыма из бесчисленных труб, залпы громадных орудий. Смелый вызов немцев британской имперской мощи, к сожалению, закончился неудачно. Следующий вызов бросит он, Сталин. Его воображение рисовало ему ютландские армады под советским флагом, идущие на битву с Гранд-флитом. Линкоры, линейные крейсеры, равных которым нет в мире, окруженные эскадрами легких крейсеров и бесчисленными флотилиями эсминцев, громят англичан и разносят знамя пролетарской революции по всему миру. Вот авианосцев Сталин почему-то не любил, просто терпеть их не мог, считая их «буржуазными штучками», и никто даже не осмеливался произносить само слово «авианосец» в его присутствии.

К сожалению, между столь амбициозными планами товарища Сталина и их выполнением лежала полная неготовность промышленности начать строительство крупных кораблей, даже легких крейсеров. Огонь первой и гражданской войн, послевоенная разруха и революционные чистки почти полностью уничтожили специалистов-кораблестроителей, раскидали по весям опытных рабочих; да и сами судостроительные заводы находились в жалком состоянии. Однако мечта — это мечта: ее надо претворить в жизнь. И вот в годы, когда страна еще не успела подняться на ноги после нокаута 1914-1921 годов, когда целые области СССР вымирали от голода, когда по карточкам выдавались рубашки и дрова, в сухопутной стране начала осуществляться гигантская программа военного кораблестроения, не имеющая ничего общего с нуждами, истинными нуждами государственной обороны.

Советские эмиссары, легальные и нелегальные, ринулись в Западную Европу и США в целью приобрести или раздобыть другим способом проекты современных боевых кораблей. Основные морские державы мира, которые в те годы, наоборот, резали свой флот согласно положениям Вашингтонского договора, встретили советские предложения с некоторым смущением. Правда, «другим способом» проектов раздобыть удалось достаточно, но толку от них не было — в жизнь их все равно воплотить было невозможно без технической помощи с Запада.

Помогли новые друзья — Германия и Италия. Немцы готовы были продать нам проектные чертежи «Бисмарка», но нас это не устраивало — слабый линкор: артиллерия, смешно сказать, всего 381-миллиметровая. Да и дорого немцы драли за проект. А вот итальянцы сходу нам предложили купить у них проект тяжелого крейсера типа «Пола» по дешёвке, обещая при этом самим его и построить. Нет, уж, построим мы сами, а вы давайте проект и комплектующие детали. Итальянцы согласились: они не меньше нашего нуждались в деньгах. Однако выяснилось, что «Полу» с ее 203-миллиметровыми орудиями нам не осилить. Пришлось сторговаться на легком крейсере типа «Раймондо Монтекукколи» с шестидюймовой артиллерией, что было до обидного мало.