С момента выхода из Таллинна Богаченко не отходил от операционного стола. Раненые шли конвейером. Единственной анестезией была водка. Сестры давали стакан водки раненым минут за десять до операции. Затем два санитара-матроса клали раненого на операционный стол, один наваливался ему на ноги, второй прижимал к столу голову и руки. Два других матроса поддерживали Богаченко, и он приступал к операции. Раненые заходились криком от боли. Это было хорошо: крик — лучшая гарантия от шока. Богаченко не реагировал на крики. Кричали оперируемые, кричали и стонали те, кому уже была сделана операция. Они лежали на тонких, пропитанных кровью, гноем и мочой матрицах, а некоторые и прямо на палубе — живые, еще живые и уже умершие.

Осколки и пулеметные трассы, пробив без труда тонкие переборки, искромсали почти всех находящихся в операционной. Богаченко уцелел чудом, двое его ассистентов были убиты. Вспыхнул пожар. В густом дыму Богаченко выскочил из помещения. Плотный дым стоял в поперечном коридоре. Казалось, что весь теплоход охвачен огнем. В дыму метались матросы пожарного дивизиона. Мощные струи воды сокрушили остатки операционной, обмыв трупы только что прооперированных Богаченко. Теплоход дрожал, грузно раскачиваясь. В дыму слышался голос начальника госпитального судна Лещева, отдающего распоряжения медперсоналу. Судя по его командам, и вторая операционная была также разрушена. Разбиты были перевязочные и пункты первой помощи.

Богаченко выскочил на верхнюю палубу. Жадно глотнул сырой воздух, успев заметить, что почти все корабли конвоя сгрудились у какого-то тонущего корабля. Подбежавшая медсестра, радостно выразив свое удивление по поводу того, что Богаченко остался жив, сказала, что его ищет Лещев.

Решительный и энергичный начальник госпиталя уже разворачивал в нижних помещениях новые операционные и перевязочные пункты. В помещениях еще стоял дым, пахло горелой краской и горелым мясом. Медсестры и санитары проверяли оставшихся в разбитых операционных. Это было чудо войны, что хоть кто-то из них еще был жив. Палубой ниже Богаченко встретил Лещева. Доктор был мрачен, измазан в копоти и крови. Обе установки по переливанию крови разбиты, сообщил он, погибло много лекарств и медикаментов. Кончается перевязочный материал. Кровь на повязках разлагается, увеличивается опасность заражения. Нужно спасти, кого можно еще спасти. Кислород, кислород! Больше использовать кислород... и спирт.

Во вновь развернутой операционной Богаченко продолжал оперировать раненых. Двое поддерживали его, двое — раненого, двое — ассистировали. Кто-то вошедший рассказал, что погиб «Энгельс», танкер, «Даугава» и еще какой-то пароход. Богаченко взглянул на часы. Семь часов вечера. Это значит, что он уже 15 часов не отходил от операционного стола. Перед ним положили нового раненого. Медсестра прочла карточку: Медведев Никанор Васильевич, 1922-го года рождения, проникающее ранение в грудь, задето легкое, контузия живота, левая нога перебита в голени. Ранен 18 августа, поступил в госпиталь 24 августа.

Кто-то бежал по коридору, крича: «Налёт! Налёт!» «Бомбить сейчас будут, товарищ военврач», — сказал один из поддерживающих Богаченко матросов, с тревогой глядя в потолок. «Крепче держите меня», - приказал хирург, склоняясь над раненым.

Палуба под ногами задрожала, судно заходило ходуном, стон людей слился с жалобным стоном бортов и переборок. Мигнуло освещение. Рука Богаченко со скальпелем застыла в воздухе. В следующий момент страшный удар сбил с ног и его, и державших его матросов. Раненого сбросило с операционного стола. Теплоход резко повалился на левый борт. Прооперированные, ужасающе молча, покатились и сползли к левому борту. Свет погас. Послышался звон разбиваемого стекла, крики. Кто-то упал на Богаченко, он стукнулся обо что-то головой и потерял сознание.

Придя в себя, он почувствовал, что теплоход выпрямляется и тут же ложится на правый борт. Вскочив на ноги и ступая в темноте по чьим-то телам, хирург выскочил в коридор. В синем свете блеклых ламп аварийного освещения, похожие на призраков из самых страшных фантасмагорий Уолесса, по коридору, извиваясь, ползали раненые. Считая, что судно гибнет, они смяли санитаров и бросились в коридор, надеясь добраться до верхней палубы. Тщетно санитары пытались остановить их. Паника передалась медперсоналу. Все пытались добраться до трапов, ведущих наверх. Отчаянные крики, тяжелый мат, звон, скрежет металла — все слилось для Богаченко в единый вой. Теплоход снова подбросило. Палуба вновь ушла из-под ног хирурга. Он упал, ударился о переборку и снова потерял сознание...

Приходя в себя, Богаченко почувствовал, как чьи-то руки поднимают его с палубы. Где-то вдалеке, как ему показалось, слышался голос Лещева: «Кислород! Всем тяжелораненым кислород! Навести порядок! Мертвых на верхнюю палубу!» Зажегся свет. В операционной царили хаос и разгром. Живые и мертвые лежали вперемежку друг на друге. Откуда-то лилась вода. Теплоход еще тяжело раскачивался, но шел на ровном киле. Богаченко подошел к операционному столу. Никанор Медведев был сброшен на пол и лежал лицом вниз. Богаченко приказал снова положить его на стол и приготовить инструменты. Боец был без сознания, но еще жив. Склоняясь над ним, Богаченко подумал, что столько пережив, сколько пережил этот солдат, заслуживаешь право на жизнь...

Старший лейтенант Радченко не верил своим глазам. Сплошная стена водяных столбов, поднятых немецкими бомбами, медленно осела, и перед взором всех на мостике «Аэгны» предстал совершенно невредимый теплоход, выходящий из циркуляции на курс. Все еще не веря собственным глазам, Радченко запросил «Жданов»: «Нуждаетесь ли в помощи?» Елизаров ответил: «Нет!» Немецкие бомбардировщики, на ходу строясь клином, гудя, как разозленные шмели, уходили куда-то на юго-запад. Один из них, набирая высоту после сброса бомбы, низко пронесся над «Аэгной», сопровождаемый свистом и улюлюканьем стоявших на палубе. Ни бомб, ни боезапаса у немца, видимо, уже не оставалось. Проводив взглядом скрывающиеся за горизонтом самолеты противника, Радченко снова приказал передать на «Жданов»: «Следовать курсу. Возвращаюсь к танкеру». «Аэгна» легла на обратный курс, направляясь к месту гибели танкера №11...

На подходе Радченко увидел, что танкер №11 все еще лежит на борту, упорно не желая тонуть. От эстонских пароходиков не осталось и следа. Верхние палубы «Гидрографа» и «Октября» были до отказа забиты людьми. Оба судна сидели в воде почти по клюзы. Набитые людьми спасательные шлюпки направились к «Аэгне». Приказав боцману расставить матросов вдоль правого борта и приготовиться к приёму людей, а находившемуся на борту флагманскому врачу бригады подводных лодок Кузьмину — развернуть пункт первой помощи, Радченко малым ходом подвел свое судно к «Гидрографу».

Капитан-лейтенант Лисица сообщил, что все его судно забито до отказа. Очень много раненых, особенно с потопленных торпедами каботажников. Практически все нижние помещения «Гидрографа» превращены в лазареты. Перевязочных материалов не хватает. У него на борту, не считая собственного экипажа и взятых в Таллинне пассажиров, 308 спасенных. 350 человек принял «Октябрь». Осадка у «Гидрографа» сейчас более четырех метров. Он не может идти головным. Радченко должен взять на себя старшинство в конвое. Радченко согласился, но, глядя на поток людей, поступавших на «Аэгну» со спасательных шлюпок, вздохнув, подумал, что и у «Аэгны» будет такая осадка, что под ней начнут рваться мины, поставленные для тяжелого крейсера. Чтобы отделаться от этих мыслей, он спросил Лисицу: «Что будем делать с танкером? Буксировать? Врагу же ничего нельзя оставлять. Есть приказ».

Дрейфующий на борту танкер ветром и волнами сносило к южному берегу. То, что буксировать танкер невозможно, было ясно, и почему Радченко спросил об этом, он и сам не знал. Быстро порешили, что танкер нужно добить, а единственный способ это сделать — использовать семидесятипятку на «Октябре», который остался единственным вооруженным судном конвоя. Нужно спешить, чтобы успеть все сделать до наступления темноты...