Как выяснилось позднее, немцы около двух часов ночи, после короткого артналета, внезапной атакой выбили морских пехотинцев с позиций, отбросили и рассеяли бригаду. Сам полковник Парафило чуть не был захвачен на своем КП. Отстреливаясь из автомата, с группой офицеров своего штаба он укрылся в каком-то леске на окраине города, потеряв управление бригадой и не имея никаких средств связи, чтобы доложить о случившемся. Нарочные, посланные генералом Николаевым, не нашли полковника и не вернулись назад.

А между тем машина со всем высшим командованием морской и сухопутной обороны Таллинна, сопровождаемая полуторкой с полувзводом автоматчиков личной охраны Трибуца, выехала на то место, где по вчерашним данным должен был находиться КП полковника Парафило. Это была не машина с эвакуируемыми детьми из пионерлагеря, случайно обнаружившая, что уже два часа едет по территории, занятой противником. Это была машина с опытнейшими военными, выше которых по должности не было в осажденном Таллинне. Никто лучше этих людей не знал общей обстановки на распадающемся фронте вокруг города. Они знали, что с полковником Парафило уже несколько часов нет связи, что нарочные, посланные на его КП, не вернулись, что противник наступает со всех направлений.

Можно ли было на основании этой информации предположить, что полковник Парафило убит или попал в плен, а его КП разгромлен или захвачен? Или, скорее, можно было предположить, что полковник Парафило не выходит на связь, экономя электроэнергию, а нарочных не отпускает, не накормив обедом? Почему же всё-таки два генерала и два адмирала поехали на КП полковника Парафило? На КП, который, что должно было быть им совершенно ясно, уже был в руках противника. Смирнов, Николаев и Москаленко могут сказать, что это им приказал сделать Трибуц. А зачем поехал Трибуц? Чтобы лично убедиться в невозможности выполнить приказ главкома Северо-западного направления, или чтобы избежать ответственности за невыполнение приказа? Или, поняв, что командование направлением решило пожертвовать им в большой стратегической игре, адмирал решил принять какое-то собственное решение? Или...

Реальная обстановка грубо нарушила ход мыслей Трибуца. Взрывы мин легли почти у самой машины. Еще серия взрывов — поодаль у обочины. Осколками были ранены несколько автоматчиков, сгрудившихся в кузове полуторки. Немцы, закрепившиеся на отбитых у морских пехотинцев позициях, вели спорадический огонь из минометов в направлении отхода бригады. Увидев машину Трибуца, они, не поняв в чем дело, усилили огонь. Не ожидая приказа, шофер развернул машину и, объехав полуторку с охраной, из которой сыпались на землю, расползаясь по обочине, автоматчики, помчался обратно в город, не веря до конца в чудо — осколки мин не разорвали у машины скаты...

Вернувшись на свой КП, Трибуц бегло просмотрел пришедшие без него сводки. Сухопутный фронт трещал и рушился: прервалась связь с бригадой полковника Костикова, командир 156-го пехотного полка полковник Бородкин требовал артогня и подкрепления, откровенно грозя бросить позиции, одна батарея 242-го отдельного артдивизиона X корпуса прямо на марше была захвачена противником, в районах расположения других зенитных батарей повсеместно идут рукопашные схватки. Оперативные сводки сообщали Трибуцу то, что он сам отлично знал: гарнизон Таллинна держится из последних сил. Еще день-два и всё развалится...

Командир зенитно-артиллерийского дивизиона правого борта крейсера «Киров» лейтенант Александровский, находясь в башенке стабилизированного поста наводки (СПН) правого борта вместе с двумя наводчиками и дальномерщиком, не успел дать никакой команды на подчиненные ему три одноствольные универсальные артустановки стомиллиметровых орудий. Пробив низкую облачность почти прямо над кораблем, два «юнкерса», как ястребы, камнем устремились вниз, ревя моторами и завывая сиренами. Два огромных грязно-бурых столба воды обрушились на палубу и надстройки «Кирова». Корабль подбросило, он резко накренился на левый борт, выпрямился и также стремительно повалился на правый. На какой-то миг Александровскому показалось, что крейсер перевернётся, но он быстро понял, что «Киров» кренится не столько от ударной волны упавших вблизи авиабомб, сколько от резко положенного на борт руля, что и позволяет ему избегать прямых попаданий.

Прильнув к визиру и положив руку на лимб кратности, Александровский напрягся в ожидании нового налета. Уже достаточно большой боевой опыт молодого лейтенанта подсказывал ему, что ждать придется недолго. Вслед за первой парой пикировщиков высоко под прикрытием облаков уже, конечно, разворачивается и ложится на боевой курс вторая.

В башенках СПН, возвышавшимся над правым и левым бортами «Кирова», было тесно, но уютно. Создавалась какая-то непонятная иллюзия безопасности. В них была смонтирована первая на советском флоте система управления зенитным огнем, без которой невозможно было решить задачу встречи снаряда с целью. Война развеяла всю методику предвоенных учений. Очень быстро комендоры-зенитчики поняли — немцы по заученным таблицам не летают: они маневрируют скоростью, высотой и курсом, атакуют стремительно, оставляя расчетам «универсалок» доли секунды для реагирования.

На пульте управления перед Александровским был «магический» выключатель: поворот-ревун — автоматически встали на место трубки дистанционных взрывателей... И вот они снова. Почти в том же месте, пробив облака, стремительно падая на левое крыло, в вое, визге и грохоте, еще одна пара «юнкерсов», выставив хищные когти пятисоткилограммовых авиабомб, устремилась на крейсер. Поворот выключателя — залпом грохнули стомиллиметровки. Огромные шапки разрывов встали далеко позади приближающихся с невероятной скоростью самолетов. Гром взрывов, на этот раз за кормой, стон и лязг извивающихся в смертельных напряжениях конструкций, уходящая из-под ног палуба, белые; клочья дымзавесы, клубы откуда-то валящего черного дыма, мечущийся около борта буксир, далекие пожары на рейде и берегу — все в какой-то калейдоскопической мозаике пронеслось перед глазами Александровского, и только одна чёткая мысль не выходила из головы: как это «юнкерсам» удается выскакивать из облаков прямо над крейсером?

Этот вопрос не в меньшей степени занимал и находившихся на мостике «Кирова». Капитан 2-го ранга Сухоруков отлично понимал, что какие бы четкие и нужные команды он ни отдавал опытнейшему рулевому, главстаршине Андрееву, как бы филигранно ни выполнял эти команды главстаршина, но если немцы вот так будут вываливаться из туч прямо над крейсером, не давая возможности зениткам выставить завесу заградогня, сегодняшний день вполне может стать последним в истории крейсера «Киров». Кто так точно наводит на корабль авиацию противника? Радисты «Кирова» уже в течение нескольких дней в диком хаосе военного эфира пытались определить и запеленговать таинственную станцию наведения. Перекрестия пеленгов засекли, наконец, передатчик с непонятными сигналами в той части гавани, где стояло несколько каботажных пароходиков и эстонское рыболовное суденышко. Выбрали последнее.

Двенадцативёсельный крейсерский баркас, наполненный вооруженными матросами под командованием военкома Столярова, подошел к эстонскому суденышку. Восемь человек команды не оказали сопротивления, держались молчаливо, никаких вопросов не задавали. На судне был обнаружен передатчик — редкость в общем-то на рыболовецких баркасах. Улика несомненная. Пытались допросить — эстонцы молчали; то ли делали вид, что не понимают по-русски, то ли действительно не понимали. При обыске у двоих были обнаружены пистолеты. Всех восьмерых свезли в Пириту, в лес, и расстреляли. Без суда и следствия. Никто из них не просил пощады. Вторая несомненная улика.

Возвращаясь с матросами на «Киров», комиссар Столяров увидел свой корабль весь окутанный дымом залпов и всплесками немецких снарядов. Вдруг тройка «юнкерсов», снова пробив облачность прямо над крейсером, устремилась на него почти в вертикальном пике. Три огромных столба выросли перед носом и с обоих бортов корабля, совершенно скрыв его из вида. Водяные столбы оседали мучительно медленно, но когда они, наконец, осели, комиссар увидел свой корабль снова без видимых повреждений, с башнями главного калибра, развернутыми в сторону берега. Ослепительно полыхнули огнем все девять стовосьмидесятимиллиметровых стволов и тяжелые снаряды с гулом понеслись туда, где истекала кровью сухопутная оборона главной базы Балтийского флота, прижимая противника к земле, останавливая его танки и мотопехоту, не давая им возможности окончательно опрокинуть обороняющихся и, ворвавшись на их плечах в город, захватить 50 тысяч пленных и более двухсот кораблей и судов, которых каждая минута задержки приказа об эвакуации все более и более обрекала на плен или гибель.