— «Пока на это уговорила я ее» — что это означает?

— Потерпи. Все скажу. Девушка — это не сладость, чтобы я могла взять да положить ее тебе в рот.

— Да что ты так тянешь, мать! Ведь только сейчас ты сказала «Турсунташ готова», а теперь…

— Турсунташ готова, но с одним условием.

— С условием?

— Да есть у нее, оказывается, одно условие. И высказала она его без стеснения. Оказывается, она не такая уж простачка. Взяла да смело все и сказала. Уж раз дело начато, придется тебе согласиться с ее условием.

— Да что она такое сказала?

— Она говорит, что, если уж так суждено, то согласна стать твоей женой, но она не согласна с бракосочетанием, совершившимся тайком, в комнате. Она это бракосочетание считает недействительным и молитву, прочитанную лекарем, тоже считает недействительной.

— А что же мне делать?

— Свадьбу придется делать, многолюдную свадьбу с пловом, с песнями, с танцами, чтобы было много народу… Тогда она придет и ляжет рядом с тобой, как жена.

— Это ты сама, наверное, придумала, не хватило бы ума у девчонки сказать такое.

— Зачем мне придумывать? Только безумный становится между мужем и женой. Ну, ладно, сейчас я введу ее на салом, спроси у нее самой… да не сердись на нее. Сегодня не согласится, после свадьбы согласится. Долго терпел, потерпи и еще немножко. Турсунташ не убежит и никуда не денется. Даже лучше, если состоится пышная свадьба. Что ты хорошего видел, родившись на свет. Праздники продлевают жизнь, оказывается. Человек радуется… На этом свете человек, живет мечтой и желаниями. Если сама девушка говорит «подожди», значит, надо уж подождать. У невесты только одно ведь условие, надо с ним согласиться. Если человек терпелив, он дожидается, когда зеленые фрукты созревают и становятся сладкими. Конечно, наша ягодка уже созрела, но это говорит только о том, что со свадьбой надо поторопиться. Нельзя тянуть и откладывать. А уж потом Турсунташ будет твоя и с головой и с ногами. Она будет принадлежать тебе и во всем будет поступать так, как ты захочешь. Ты выполнишь одно лишь ее условие, а потом она всю жизнь будет выполнять твои условия… А теперь приготовься, сейчас я выведу ее на салом…

Старуха ушла в ичкари.

Между тем Хатам бежал, что было сил по ночной степи к дому Додхудая. Он спрямил путь и оказался не около ворот, а около задней стены двора. Воспользовавшись ножом, он наделал зарубок в глиняном дувале и быстро перелез через дувал. Залаял пес. Хатам не растерялся и позвал его: «Бурибосар, Бурибосар», собака-волкодав узнала Хатама и замолчала.

Юношу охватил страх, ноги его сделались словно ватные, коленки дрожали, и весь он был как в лихорадке. Пробежав двор, он подошел к задней двери. Тихо и ни души. Время уже за полночь. Турсунташ должна ждать его, но у Додхудая все еще горит свет. В передней, где спит бабушка Халпашша, — темно. С замиранием сердца Хатам посмотрел через окно в комнату Додхудая. Додхудай спал один. Где же Турсунташ? Не спит ли она вместе со старухой. На мгновенье Хатаму подумалось, не привела ли она в исполнение свою угрозу, и он похолодел. Но уже независимо от самого себя он теперь решительно действовал, прислушавшись еще раз и ничего не услышав, кроме храпенья старухи, он постучал ногтем в стекло. Вдруг послышалось бормотанье Додхудая. Хатам сначала испугался еще больше, но скоро понял, что калека просто бредит во сне. Он бормотал: «Саркор… ишан-хаким… Не нужен мне этот парень в доме…» Хатам подождал немного и постучал в стекло еще раз. Дверь вдруг с легким скрипом приотворилась, и на двор выскользнула Турсунташ. Юноша схватил девушку за руку и почувствовал, что она вся дрожит.

— Скорее… сюда… — Хатам повлек Турсунташ к дувалу. Присел на корточки. — Становись мне на плечи, взбирайся на дувал… скорее.

Турсунташ, чтобы ловчее было действовать обеими руками передала Хатаму небольшой, но увесистый узелок.

— Что это у тебя?

— Надо. Держи крепче, не потеряй! — прошептала девушка, проворно вскарабкиваясь на дувал. Она легко спрыгнула на землю уже с той стороны дувала, на свободе, и позвала:

— Давай скорее, я уже выбралась.

Юноша распрямился и огляделся вокруг. На земле тишина, на небе чисто. Луна, как бы хвалясь своей красотой и яркостью, заливала мир своим щедрым прохладным светом.

Чем дальше уходили беглецы от усадьбы Додхудая, тем выше поднималась луна. Небо светлело, а звезды меркли. Потом небо начало светлеть не только вокруг луны, но и с восточного края — приближался рассвет. Облака, висевшие над черными скалами вокруг Чертова моста, засеребрились.

— Не страшно тебе, Турсунташ?

— Страшно, боюсь… — девушка помолчала, словно переводила дыханье и спросила шепотом, — а правда ли все это?

— Что ты такое говоришь, о чем? — юноша обнял девушку за плечи.

— Правда ли, что мы ушли оттуда, освободились?

— Ну, а как же! Видишь же — мы в степи и совсем одни…

Они достигли страшных размывов и ущелий с отвесными стенами вокруг Чертова моста. Хатам не шел, а летел, как на крыльях. Он тоже не мог поверить, что Турсунташ, красавица Турсунташ, увидеть которую хоть мельком он почитал за великое счастье, теперь с ним рядом и навсегда.

— Куда мы идем? — спросила девушка.

Хатам словно бы сразу отрезвел и опомнился. Ведь он и сам не знал, куда они идут.

— Уж, наверное, для двоих найдется где-нибудь место, Турсунташ… Сейчас мы выйдем к мечети имама Хасана, имама Хусана. Уже недалеко, можно сказать, мы уже добрались.

— Мечеть? А кто у тебя там?

— Все равно, что отец. Прямо к нему и зайдем.

— Вместе? Но я стесняюсь…

— Сейчас не время стесняться. Юноша ласково погладил волосы девушки, заплетенные в сорок тонких косичек.

Несмотря на полуночное и даже предутреннее время, Ходжа-бобо не спал. Он сидел и читал, какую-то книгу. Увидев на пороге своей каморки Хатама, держащего за руку незнакомую девушку, он изумился так, словно перед ним возникло привидение. В растерянности он спросил то, что видно было и без вопроса.

— Это ты, сынок мой Хатамбек?

Юноша вторично поклонился Ходже и еще раз произнес все полагающиеся слова приветствия.

Турсунташ поклонилась, как полагается невесте кланяться родителям жениха.

— Ваалейкум ассалом, — обрел наконец дар речи Ходжа, — что привело тебя сынок в такой час? У тебя все в порядке. Где ты пропадаешь? Кто эта женщина, что рядом с тобой?

Хатам рассказал обо всем, что случилось. Чем дальше он рассказывал, тем озабоченнее и мрачнее становилось лицо Ходжи. Он задумался и долго молчал, словно не решаясь заговорить.

— Жаль. Нехорошо получилось. Очень нехорошо.

Турсунташ смотрела на хозяина лачуги одновременно и с надеждой и с испугом. Что значит это его «жаль» и «нехорошо». Уж не стал бы он отговаривать Хатама… Ведь вернуться назад в ту тюрьму — хуже смерти. Юноша почувствовал волнение девушки и жестом — мол, не бойся ничего, — успокоил ее.

Ходжа-бобо сидел в глубокой задумчивости. Он весь съежился, будто на него должен свалиться камень. Казалось, он хочет сказать что-то решительное, но не хочет говорить этого в присутствии девушки. Хатам подумал, не попросить ли Турсунташ выйти из комнаты на некоторое время, но тотчас отказался от этой мысли: он боялся всяких случайностей и не мог уж допустить, чтобы Турсунташ находилась где-нибудь не у него на глазах.

Наконец Хатам нарушил затянувшееся молчание:

— Ходжа-бобо, — сказал он, — мы просим, чтобы вы прочитали молитву бракосочетания. Из невесты и жениха мы хотим стать мужем и женой. Если вы хотите не греха, а благодеяния, не отвергайте нас.

— Сын мой, Хатамбек, — заговорил не спеша Ходжа-бобо… — Странно как-то все у вас вышло. А кроме того, подумал ли ты о том, что будет дальше, какие из всего этого могут произойти последствия?

— Теперь поздно уж думать о последствиях. Будь что будет. У нас не было другого выбора, не было времени и посоветоваться с вами, извините уж нас. Что поделаешь? У тех, кто сидит в одной лодке — одна судьба. Мы вместе, вдвоем решали… и ко всем бедствиям мы готовы. Но вы единственная наша надежда. Я пришел к вам за помощью…