Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Ну, йигит наш устал? — заговорила она.

— Да еще как устал!

— Разве йигиты устают? Вставайте, расскажите мне сказку, которую вы услышали от моею отца.

Ходжа приподнялся на постели.

— Что пользы повторять сказку, слышанную от вашего отца?

— Нет! — с твердостью и капризно настаивала девушка. — Вы расскажете ту сказку, которую я не слышала от отца, а вы слышали.

— Какая же это сказка, которую вы не слышали, а я слышал!

— Какой хитрец, будто ему непонятно. Ну давайте начинайте рассказывать, я уже слушаю!

— Не понимаю! Если вру, то умереть мне моментально у ваших ног!

— Вай, не пугайте меня… Какой вы, оказывается, мастер запутывать разговор…

— Вот не сойти мне с места, никак не могу догадаться, какую сказку хотите вы.

— Сказать? — произнесла девушка, строя глазки и играя косичкой.

— Сказать…

— А вы хотите, чтобы я разжевала да в рот вам положила?

— О если б было так, проглотил бы с удовольствием, — расхохотался Ходжа.

— Смотрите, чтобы не встало поперек горла! Да не лишились бы того, что вам суждено, — сказала девушка обиженным тоном.

— О том, что мне суждено, аллаха буду молить, — воскликнул юноша и простер руки кверху.

— Умоляли лучше бы не аллаха, а меня…

— Умоляю вас, Махинисо, скажите же мне, какую сказку должен я рассказать. Вы только чуточку намекните, напомните мне, а дальше я и сам догадаюсь.

— Сказку о любви, о влюбленных, неужели так трудно было сообразить… — Девушка смущенно улыбнулась, и на ее длинных, изогнутых, словно сабля, ресницах задрожала слеза, похожая на росинку, что хрустально-чистая и прозрачная появляется рано утром на лепестке цветка.

Девушка была любимицей и баловницей матери. Мать хотя и проведала о тайной любви дочки к юноше, но свернуть ее с этого пути уже не могла. Увещевания, вроде тех, что тебе не ровня, что отец ведь не кто-нибудь, а мударрис в большом медресе, на влюбленную девушку не действовали. Рано или поздно, но матери пришлось все рассказать мужу, И вот однажды в поздний час, почти уж в полночь хозяин вошел в комнату крепко спящего юноши и бесцеремонно разбудил его.

— Разговор у нас будет короткий, — начал мударрис. — Как работником я тобой очень доволен. Не даром ты ел мой хлеб. Кроме того, я тебе сейчас за твой труд хорошо заплачу. Вот и деньги. Будет лучше, если ты их сразу же сосчитаешь. Ведь говорится в народе, что даже деньги, найденные на земле, полагается сосчитать. А зашел я к тебе попрощаться с тобой. Если хочешь сделать мне приятное, то еще до рассвета покинь Бухару. Уходи, куда хочешь, на все четыре стороны. Пусть аллах даст тебе счастье в пути.

— А в чем дело, таксыр? Какой проступок я совершил, могу ли узнать?

— Пусть все это останется между нами. Как говорится, сломанную руку рукав укрывает, а разбитую голову — тюбетейка. Знаем про все ты да я, да еще аллах. Понял?

— А ваша дочь Махинисо тоже знает?

— Не называй имени моей дочери! До свиданья, пусть счастье даст тебе бог! — мударрис поднялся и указал рукой на открытую дверь.

Задумавшись на мгновение, Ходжа сказал:

— Неужели вы меня гоните? Я не ожидал от вас этого. Не мне, а дочери своей причиняете вы зло. Любовь не выбирает человека, перед ней равны и царь, и нищий. Не забывайте, что горечь любви бывает невыносимой!

Затем Ходжа надел свой халат, снова обвязался той самой веревкой в две сажени, сложил вещи в мешочек, взял его под мышку и вдруг, подкинув вверх кошелек, рассыпал его содержимое по комнатке. Пустой кошелек он протянул мударрису и решительно шагнул в настежь открытую дверь…

ХИТРОСТЬ

В эту пятницу Хатаму захотелось взобраться на башню мечети имама Хасана, имама Хусана и полюбоваться оттуда на природу, на горы и пастбища Нураты, о которых так увлеченно говорил Ходжа-бобо. С этой мыслью он поднялся на минарет. Оглядывая оазис, охваченный с севера обширными пастбищами и лугами, а с юга — горами, он был поражен многоцветием нуратинской весны, бескрайностью просторов, на которых паслись отары овец, стада коров, табуны лошадей.

— Которая же это гора Джуба? Вон та Кухи… Вон наверняка гора Джуди. Говорят, там осталась лодка пророка Нуха. Интересно, там ли эта лодка и поныне? Увидеть бы своими глазами все это… Если верить словам поднимавшихся на гору Джуди, то деревья там похожи, оказывается, на лодку. Но разве бывают деревья, похожие на лодку? И еще говорят, что стволы деревьев там неохватные и имеют лодкообразные дупла… Даже четыре человека и то будто бы не могут обхватить одно дерево… А какая же из этих гор — гора Скупая?

Хатам всегда с интересом прислушивался к разговорам Карима-каменотеса с Ходжой-цирюльником. Увлеченно слушал он и рассказы людей, приходящих побрить бороду, о разных событиях в кишлаках Нуратинского вилайета, в дальних и близких местах. Говорят, в Нурате есть большой кишлак, называемый Джуш. Большой базар вилайета, оказывается, еженедельно происходит там. Для покупок и продажи товаров сюда прибывают люди с Кермине и других вилайетов. С тех пор, как Хатам услышал об этом, он часто бывал мыслями на джушском базаре.

Теперь, находясь на башне, Хатам думал обо всем этом и искал взглядом джушский базар. Вдруг ему вспомнились слова о газганском мраморе. «Газганская гора близка к нуратинскому руднику», — говорил Карим-каменотес. Он выбирал стихи из газелей шейха Саади, Физули, Джами, Навои и высекал их на камне, наносил на надгробные мраморные плиты вместе с молитвами, радуя тем самым дух покойников. Еще недавно, в день пятничного намаза, показал он народу мраморную колонну, сделанную им для мечети по заказу Додхудая. Люди были изумлены работой каменотеса, его искусством. С дехибаландской башни отчетливо была видна Газганская гора. Одним краем она соприкасалась с Дехибаландской возвышенностью. Хатам задумался. Сделать из цельного камня такую большую колонну! Это ведь не легенда, а правда. Как же ему удалось отделить от горы такой большой камень? А Додхудай немилосердно притесняет таких как Джаббаркул-ата, использует в своих целях редкостный талант Карима-каменотеса, а на мне ездит как на осле… Какое из этих дел — благодеяние? Если я вместо того, чтобы быть ослом, буду помогать каменотесу, то разве останусь я голодным? Что же делать? Что хорошего можно ждать От этого калеки, чтоб он подавился своим благодеянием! Если бы не был замешан тут Ходжа-бобо, ни в коем случае я не вернулся бы в этот дом. Да еще если бы не… Но об этом лучше не думать.

Спустившись с башни, Хатам пошел к роднику, чтобы и в этот раз, как обычно, омыть родниковой водой лицо и руки. Теперь его путь лежал в сторону кишлака Зайнулабар к дому Додхудая. По дороге встречались ему редкие прохожие. Наверное, у каждого из них свои заботы и свои печали, может быть, и потяжелее, чем у этого идущего им навстречу юноши с едва пробивающимися усиками. Но самому юноше кажется, что ни у кого нет горшей, нежели у него, судьбы. Он шел к дому Додхудая. Весенний теплый ветерок с легкой прохладинкой веял в лицо, а на сердце было тяжело, и неизбывная тоска снедала его. Он чувствовал, что все его сердце занимает теперь девушка в доме Додхудая. Он и на службу-то к Додхудаю ходил теперь только ради того, чтобы увидеть ее. Если бы не она, давно бы он перестал ступать через этот порог.

Если бы нашелся хоть один близкий Хатаму человек, который мог бы понять его, если бы он сказал этому юноше:

— Откуда твоя печаль? Зачем стенанья и жалобы на судьбу? Иди сюда, о, юноша с плачущим сердцем. Видишь — весна, все обновляется, зеленеет и расцветает. Мы молоды, а жизнь преходяща. Давай поговорим по душам, забудем о мелочных горестях жизни, развеемся и возвеселимся. Давай, идя по жизни, помогать друг другу…

С этими мыслями и грезами Хатам не заметил и сам, как дошел до дома Додхудая.

В доме Додхудая, как только пройдешь в широкие двустворчатые ворота, попадаешь в просторный двор, где стоит сдвоенная супа. Но сегодня Хатам увидел здесь еще и человека, сидящего на земле и обхватившего руками голову, как бы в отчаяньи, и глядящего неподвижно перед собой. Рядом с ним стоит и дремлет одноухий осел. Хатам сначала узнал осла, а потом уж разглядел и его хозяина.

29
{"b":"849737","o":1}