Голодный, обессилевший шел Ходжа между рядами лавчонок, как вдруг услышал отчаянный крик:

— Помогите, правоверные, спасите!

Ходжа бросился на крик и увидел, что двое с завязанными лицами раздевают прохожего. При появлении Ходжи они мгновенно исчезли, как будто провалились сквозь землю. Ходжа поднял прохожего на ноги, отряхнул его халат, спросил, не нанесли ли воры ему каких-нибудь повреждений.

Пострадавший отряхнулся, похлопал Ходжу по плечу и сказал:

— Живи долго и счастливо, сын мой. А ты, оказывается, силен и отважен, как лев. Если бы не ты, я лишился бы всего, что у меня есть, а может, и жизни. Слава аллаху, это он мне послал тебя. Могу ли я узнать имя того счастливого человека, у которого такой сын?

— Я нищий, бездомный человек, к тому же сирота. Родителей моих, увы, нет в живых.

— Царство им небесное. У кого же ты думаешь приютиться в этом крае? Есть у тебя родные или друзья?

— Нет у меня никого, кроме аллаха. А место моего пристанища и обитания — чайхана Лабихауз.

— Лабихауз — неспокойное место. Его любят разбойники.

— Что же мне делать, таксыр… да и что мне бояться разбойников? Взять у меня нечего.

Этому муллаобразному, аккуратно подстриженному и хорошо побритому человеку, как видно, понравился молодой храбрец, а может быть, ему просто захотелось отплатить добром за добро. Во всяком случае мысли его приняли такое направление: «Этот парень, оказывается — бесприютный сирота, — думал избавленный от грабителей, — а силы ему не занимать. Мне очень был бы нужен такой человек. Если не пожалею для него чашку похлебки, то очень будет полезен в хозяйстве. Впереди зима. Нужно заготовить дров, нужно корчевать пни, пилить доски. Нет, его мне послал сам аллах. Не следует его упускать. К тому же он, кажется, послушен и добр».

Так думал про себя человек, избавленный от грабителей. Молча прошли они площадь Регистан и когда проходили вблизи Лабихауза, Ходжа нарушил молчание.

— Ну, таксыр, мне в эту сторону. Или вы хотите, чтобы я проводил вас до вашего дома?

— Сделай божескую милость, век буду бога молить.

Они пошли дальше. Около богатых двустворчатых ворот, где предстояло им расставаться, спутник Ходжи, захватив бороду в руку, заговорил:

— Сын мой! Я не знаю даже твоего имени… Но хочу с тобой посоветоваться по одному делу. Если согласишься, почему бы тебе не жить у нас, это лучше, чем ночевать в чайхане… И помогал бы нам в чем-нибудь, а?..

От неожиданности Ходжа растерялся. Правду говоря, у него как будто просветлело в душе. Ему показалось, что если он не ответит сию секунду, то человек передумает, поэтому он выпалил, запинаясь:

— Если вы считаете достойным… вашего счастливого дома… если смогу быть полезен…

— Заходите сюда!

Ходжа вошел в узенькую комнатку возле передней. Через, миг хозяин принес старую курпачу и продолговатую подушку.

— Как вы насчет еды?.. Впрочем, совсем из ума выжил. У гостя не спрашивают согласия — его угощают… Я ведь тебя не со свадебного пиршества привел сюда… Приветим чем бог послал, а угощенье пловом останется за мной — будем перед тобой в долгу. Вот комнатка, это твоя спальня. Уборная вон там. Правильно ты сделал, что расстелил курпачу, полежи отдохни, завтра спокойно поговорим. Хороших тебе сновидений…

От этой внезапно проявленной милости Ходжа пришел в замешательство… Он предался думам, чувствуя себя на седьмом небе. «Не напрасно говорят, что этот мир не лишен хороших людей, если кто-то один нечестивый, так кто-то другой обязательно — истинный мусульманин. Ведь не сравнить жизнь в чайхане и здесь! Халат мой ночью служит мне покрывалом, а днем он нужен мне как одежда. Но как укрываюсь? Если укрываю им голову, то ноги остаются голыми. Поневоле приходилось лежать съежившись. А в этой комнатке я могу спать по-царски…» Сытый, под теплым, уютным покрывалом, он разговаривал сам с собой: «От кого же эта милость? От этого человека или от аллаха? Из-за грабителей мне довелось сделать добро этому человеку. Отвечать добром на добро — дело каждого, но добром на недоброе — дело мужественного. Этот человек ответил добром на добро. Спасибо ему. Впредь и я не буду жалеть доброго дела, на какое я только способен». Он и не заметил сам, как заснул.

Ранним утром Ходжа проснулся от покашливания хозяина и, вскочив с постели, поздоровался.

— Сначала умойся, потом только здоровайся, — сказал хозяин.

Если это с одной стороны было наставлением, то с другой — замечанием для Ходжи.

— Если будешь вставать до восхода солнца, то и на душе у тебя будет чисто, и дела будут идти хорошо… Когда аллах, оказывается, созвал все живые существа и стал распределять каждому долю его пропитания, то не явилась птица, называемая совой. Аллах направил своего посланника Джабраила, чтобы он доставил к нему эту птицу. «Почему не явилась вовремя?» — строго спросил аллах. Сова ответила: «Всемогущий создатель! Я была занята пересчетом всего сущего на этом свете». «Это какой такой счет-пересчет пришлось тебе вести?» «Прости меня, грешницу, мой аллах, хотелось узнать, кого больше на свете — мертвых или живых». «Так скажи же, кого оказалось больше?» «По моему счету — больше мертвых. Потому что я считаю мертвыми и тех, кто спит на рассвете. Они сами лишают себя блага. Ведь ты в это время раздаешь пропитание», — вот как ответила, оказывается, сова. Вот почему, сын мой, если будешь вставать рано, то всегда будешь сыт.

Много еще наставлений дал хозяин молодому Ходже. Затем рассказал о работе, которую надо было выполнить, и ушел в медресе. Был он, оказывается, мударрисом[51] одного большого медресе… Ходжа к вечеру сделал всю порученную ему работу. Вспахал землю, повалил виноградники и обрезал бесплодные ветки. Из этих обрезков он сделал крепкие вязанки. Затем он вскрыл корни гранатов и обрезал ненужные мелко разветвленные корешки, подложил под корни сухие куски глины…

Возвратившись из медресе, мударрис сразу же принялся наблюдать за работой Ходжи. Он остался очень доволен и благословил молодого работника: «Чтоб всегда жил ты в достатке и питался пловом, сын мой!»

Ходжа сильно устал. Ведь в этот первый день он особенно старался, чтоб показать хозяину, на что он способен. У хозяина через край переливались добрые чувства к нему, допоздна мударрис сидел с ним в комнатке, беседуя, забавляя рассказами из Суфия Аллаяра, Ахмада Яссави, Машраба, из «Тысячи и одной ночи».

Проходили дни и месяцы, Ходжа стал своим человеком в этой семье. У муддариса была засидевшаяся в девушках дочь Махи, миловидная, но с маленьким бельмом в левом глазу. Девушка поначалу закрывала свое лицо, когда приносила Ходже завтрак, чай и обед. Но потом привыкла, начала улыбаться, задевать парня словцом и даже заигрывать. И сама девушка и все ее выходки постепенно сделали свое дело. Ходжа дождаться не мог, когда Махи появится снова в его каморке, а при виде ее вся душа Ходжи расцветала и трепетала. Он понимал, что с ним приключилось, и знал, что никакого лекарства от этого недуга нет. Конечно, он только вздыхал и стенал про себя и никогда не допустил бы не только недостойного поступка, но и жеста по отношению к дочке хозяина, но ему-то от этого было не легче.

Между тем Махи стала все чаще показываться на глаза молодому работнику, тем более, что отец ее часто и надолго отлучался из дома.

В народе говорят: «Завидев телку, бычок веревку рвет». А Ходжа ведь тоже был на привязи покрепче любой веревки.

Так прошла зима и снова повеяло весенним теплом. В хаузах и арыках растаял лед, потекли по земле мутные потоки воды. Снова пришла пора вскрывать виноградники, работы у Ходжи было — от темна до темна. Деревца, рассаженные им, начали дружно цвести, ласточки на террасе спешно лепили под крышей свои гнезда, на выступах глиняных крыш прорастала травка и завязывал бутончики мак-самосейка.

Однажды Ходжа, намахавшись с утра кетменем, зашел в полуденный час в свою прохладную комнату, прилег отдохнуть и задремал. Сквозь дремоту он услышал, будто скрипнула и открылась дверь. Он взглянул и увидел, что перед ним стоит Махинисо.