- Ваше Величество весьма любезны. Вы знакомы с Орденом Хрила?
Иисус Христос. Тебе не тесно?
- Я знаком с Хрилом, - говорит он вежливо. - Я отлично его знал и горд назвать его другом.
Окей, вот это интересно.
Ангвасса молча моргает. Лоб полнится морщинками. - Вновь извиняюсь за невнимательность, но, кажется, вы сказали, что знали Нашего Владыку Битв?
- Знаю вашего Владыку лишь по репутации - каковая среди Первого Народа весьма нелестна, сами можете вообразить. Но я знал Хрила и восхищался им. Вы очень его напоминаете, знаете ли.
- Я... - Она чуть пошатывается. - Могу я сесть?
- Разумеется. - Он делает жест, из ночи вырисовываются три уютных на вид кресла, уже расставленные вокруг костра. Воронье Крыло занимает самое большое, мы садимся по бокам и кресла действительно удобны, но если думать о них слишком много, вполне можно провалиться насквозь.
- Кем был Хрил и кем он считал себя, не одно и то же, - продолжает Воронье Крыло. - Политические амбиции Липканской империи требовали Владыки Битв, послушного сына и подручного их Бога Войны, Дал'каннита, и такому Ему поклонялись, и таким Он стал. В жизни Хрил ненавидел Дал'каннита и презирал так, что я не могу высказать. Война была противна всему, что ценил Хрил. Была противна всему, за что он боролся.
Ангвасса смотрит так, будто вся жизнь вдруг обрушилась от услышанного. - Но... если Хрил не был Владыкой Битв и не надеялся им стать... кем... чем был Он?
- Он был героем, дитя, - вежливо отвечает Воронье Крыло. Почти с жалостью. - Почти как ты.
- Как... - Глаза широко раскрыты и начинают блестеть от слез. - Я? Я герой не хуже Хрила? Я лишь смертная женщина...
- В конце и он стал лишь смертным. Отдал божественность, когда начал то, что люди зовут Деомахией.
Я подаюсь вперед. - Хрил начал Деомахию?! Не такому нас учат в Монастырях.
- Ибо такова была его воля. Он отказался от имени и божественных сил, как и его близнец.
- Близнец? Погодите... вы пытаетесь сказать...
- Джанто и Джерет на языке столь древнем, что даже Первый Народ уже не говорит на нем, всего лишь слова для "зари" и "сумерек".
- Заря и сумерки... - Я слышу свое бормотание со стороны. - Свет и тьма.
- Да. А также начало и конец.
- Джанто - Хрил... Начал Деомахию...
- Ибо другие боги уничтожили бы вселенную своими инфантильными причудами. Хрил всегда был защитником человечества - ведь он, как говорят сказания всех народов, украл огонь солнца и обучил человека его тайнам.
- И Джанто - Хрил - основал Монастыри?
- После увечья и потери брата он надеялся, что научит людей поклоняться друг другу, не богам.
- Его увечье... Кулак Забойщика...
- Так он получил прозвище Железная Рука, ибо из железа была выкована замена.
- Святая срань. И всё время мы даже не подозревали...
- Как он и хотел. Заклинание, сокрывшее природу Пиришанте, сокрыло также Хрила и его брата.
- А Джерет?
Глаза Вороньего Крыла словно уплывают вдаль. - Прежде чем выбрал смертность, Джерет был известен лишь как Темный Муж. Если у него было имя, я его не знал; ни один смертный не назвал бы его по имени, страшась привлечь его взор.
- Что, он был богом смерти?
- Богом убийства. Богом резни. Всех видов истребления - и черного отчаяния, равно пленяющего убитого и злодея. Горчайшим врагом Хриловых света и надежды.
- Близнецы. Противоположности. - Отец мгновенно опознал бы образы. Озирис и Сет. Нет, скорее уэльские Ниссиен и Эвниссиен. - И почему же бог убийства отказался от бессмертия и перешел на сторону худшего врага?
- Он никому не рассказал. - Воронье Крыло качает головой, едва заметно. - Когда я заговорил об этом с Джанто, он ответил лишь, что тьма ведает любовь не хуже света, и что сила любви исходит от отчаяния, как и от надежды.
Глаза Ангвассы становятся темными, как небо. - И любящий брат искалечил Его.
- Такова была цена Пиришанте. И брат сам посвятил остаток смертных дней служению тому, что счел лучшей надеждой для человечества. Отдал бессмертие ради людей, которые даже не могли знать о нем. Которые, надеялся он, когда-то проклянут его имя.
- Проклянут...
- Сделав его имя объектом презрения. Насмешек и негодования. А потом - всего лишь пустой, темной шуткой.
- Не могу вообразить... и вы сказали, что мое сердце напоминает... вы не понимаете. Он мог выбрать презрение, верно. Но я его заслужила. Вы... вы не имеете права... я столь отчаянно недостойна...
Голос подводит ее, она отворачивается, а там лошадиная ведьма - сидит на корточках в тени Ангвассы, будто фантазм, сотворенный ночью и звездами, и голос ее столь тих, что не перелетает костра, но в свете углей я читаю по губам:
Герой - лишь слово. Ты выше слова. Не бойся.
Будь самой собой.
Я моргаю, и снова, и хмурюсь. - Что ты тут делаешь, ради пекла? Когда сюда попала? И как попала?!
Она обращает ко мне ведовской глаз, холодный, словно замерзшее молоко. - Я прихожу туда, куда ведет работа.
Приходится принять это за ответ. Уже учен, чтобы спорить с лошадиной ведьмой.
- Привет тебе, - говорит Воронье Крыло мягко и сочувственно, как бы успокаивал нервную лошадь. - Рад встрече.
- Спасибо. Тоже рада.
- Как тебя зовут на этот раз?
- Лошадиной ведьмой. Мне все равно.
- Кажется, не видел тебя со Связывания. Пять сотен лет.
Связывание? - Погодите... пять сотен лет?
Она пожимает плечами: - Не люблю леса.
- Отлично помню, - говорит он, и они пускаются в дружелюбную беседу, а я совершенно теряю нить разговора, ведь собственный рассудок меня не слушается.
И не могу сдержаться. - Ты... была там?!
- Я бывала в интересных местах, - отвечает лошадиная ведьма, - и видела...
- Необычайные вещи, да-да, знаю. Но... горячие судороги траха! Когда ты мне расскажешь?
- Не думаю, что понадобится.
- Иисус Христос, ты хуже Ангвассы! Какой из восьми способов анального секса внушил тебе идею, что не следует упоминать - ну хоть вскользь, случайно - что тебе случилось быть при создании драного Завета Пиришанте?
Она пожимает плечами. - Ты тоже там был.
Я сижу. Долго. Просто сижу.
Что не помогает. Никак не могу убедить себя, что она выдумывает.
Что реально страшно: никто вокруг не выглядит устрашенным.
Ну, Ангвассу можно извинить: она сама только что прошла через нечто особенное. Воронье Крыло хмурится и говорит ведьме: - Не вижу.
- Потому что решил, будто он личность.
- Прости?
- Извини, ты что, не знал? - Она выглядит так, будто ей реально жаль. Будто ей больно, что я так обеспокоен. - Ты сам говорил, что бог создал тебя и девицу ради важной цели.
- Ну, э, но... я о том, что ты назвала меня не личностью. Не человеком. В первый раз так не было. Когда я встретил тебя.
Она пожимает плечами. - Возможно, воспоминания о твоей сегодняшней печали заставят меня избегать этой темы, ведь я не особенно тактична. А может, когда я встречу тебя, ты уже будешь личностью. Вот пусть тот ты и спрашивает.
- О. - Воронье Крыло смотрит на меня, и голос становится тихим от потрясения. - Теперь вижу... и понимаю, почему его нельзя прочитать, как обычных людей. Он был Оружием...
- Я был... Постой, каким оружием?
- Понимаю теперь, - продолжает Т'фаррелл медленно. - Многое обретает смысл. Черный Поток - соединяющий с Джеретом, не часть самой его сущности. Уверенность безумца. Нечеловеческое самообладание. Узколобая жестокость. Без страха, без сомнений. Без сожалений и без пощады.
- Ага, угу, вот только я ведаю сомнения. И мне чертовски страшно, почти всегда. Вот дерьмо, я боюсь прямо сейчас...
- Это оттого, что ты все еще мнишь себя человеком, - вмешивается лошадиная ведьма. - Пройдет.
- Ох, ради всего дрянного.
- А презрение к себе не есть сомнение в себе.
- Ну да, презрение к себе. Какое оружие ненавидит себя?
- Нож, считающий себя лопатой, - вежливо говорит Воронье Крыло.
