Обычно.

- Не знаю, - сказал он после заминки. - Не помню, чтобы ты... но не уверен. У тебя нет шрамов от него.

- Не начинай про шрамы. Где хранишь свежие бинты?

Райте вытащил большой моток из ящика стола. - И все-таки...

- Следи.

Он взял левую руку в бинтах, обеими руками, и осторожно поводил по ней ладонями, чтобы черное масло выступило наружу. Бинт вспыхнул с едва слышным шшпуфф и загорелся, потрескивая сосновым факелом.

Гость отступил, показывая ладони. Они были залиты маслом так густо, что ему тут же пришлось сложить их чашей, чтобы масло не полилось на ковер... но от плоти не поднималось даже слабого дымка. - Как тебе такое?

Райте потрясенно взирал, забыты были языки пламени на левой руке. - Невозможно.

- Кажется, тебе уже хочется погасить руку.

Райте так и сделал в чане у стола, смочил моток бинта и начал заново обматывать кулак. - Масло прожигает всё...

- Кроме тебя.

Райте, кажется, совсем отчаялся. - Я особенный. Ты знаешь, что я особенный - и почему.

- В том вся суть. Мне хочется узнать, почему и я особенный.

Райте следил, чтобы белые бинты ложились ровно и опрятно. - Как ты узнал, что тебя не обожжет?

- Я не знал. Но ставка была вполне реальная. Помнишь Косалл?

Кожа натянулась вокруг зимних глаз Райте. - Очень живо.

- Ты был там, когда я взял его. Когда вытянул из пола Ямы. Помнишь?

Глаза Райте сузились, губы стали тонкими. - Честно? Нет.

Гость кивнул, лицо было бледным и мрачным. - Как и я.

- Как такое возможно?

- И еще: кто стер масло с рукояти? Ты?

- Нет. Нет, такое бы я помнил.

- Ага. Я тоже. Но не помню. Рукоять Косалла была обернута кожей. Ты пользовался левой рукой. Кожа должна была промокнуть. Помнишь, как я обжег руку, когда взял его?

- Нет.

- Потому что я не обжег.

Райте понял, не только хмурится, но и моргает. Снова и снова. - Почему нет?

- Именно. Именно "почему нет".

Райте мог лишь сидеть и смотреть... хотя видел вовсе не сцену в кабинете.

- Догадываюсь, никто не вытирал рукоять. Догадываюсь, я скорее схватился за нее и масло... пропало. И все забыли, что там что-то было. Как-то так.

- Как-то так... - слабо повторил Райте. - Ты говоришь о Вмешательстве. О чуде.

- И только начал.

- Какая жалость, что нам не изучить сам клинок. Если бы вы с Ма"элКотом не уничтожили его...

- Дерьмо было бы еще хуже.

- Хуже, чем сейчас?

- Поверь. - Он сложил правую в кулак, и поленья, сваленные в известняковом белом камине ради встречи особенно холодного утра, взорвались неестественно-белым пламенем.

Райте заслонился рукой от неожиданного жара - и заметил, что левая рука горит тем же яростным белым огнем, источая облака пара. Изрыгнул брань, которую забыл со дней детства, проведенного на окраинах Лабиринта. - Кейн... Хэри... Кулак, кто угодно. Сделай так, чтобы всё прекратилось!

- Крис твердил, что огонь проще всего. - Он сложил в кулак другую руку, и пламя послушно превратилось в обычное, желто-красное. - Вот истребление - трюк посложнее. Еще не набил руку.

Райте вернул руку в чан. - Где ты научился бросать огонь?

- Ма'элКот. Когда уничтожал Косалл. И когда послал меня назад на Землю, а я загнал поместье Марка Вило во вселенскую жопу. Огонь - это и правда легко, даже для меня. Нужно лишь сфокусироваться. Не как в тавматургии. Тавматургия ограничена свойствами местного Потока. Это ограничено реальностью. Не Потоком.

Он разжал кулаки и продемонстрировал Райте ладони. - Это сила бога.

Все следы черного масла исчезли; горящие в камине поленья остались единственным свидетельством его существования. У Райте звенело в ушах и болели челюсти; он понял, что так сжал зубы, что они могут раскрошиться. Он очень медленно, очень осторожно вынул левую руку из воды и начал разворачивать бинты для оценки. - Бога, который стал твоим злейшим врагом. Величайшей угрозой жизни нашего мира.

- Я привык так думать.

- И ничего не изменилось, разве что стало хуже, - сказал Райте. - Когда я... когда это случилось со мной - масло было скорее едким, способным гореть, нежели всесожигающим.

- Всё меняется.

- Так и не понимаю, как ты можешь это делать.

- Я-то надеялся, что поможешь понять.

- Ни малейшей идеи, с чего начать.

- У меня есть теория... ну, скорее догадка, но вполне разумная догадка.

Он посмотрел на пол. - Приложение Легенд. Первый день. Почему никто не ведает, где был заключен Завет Пиришанте? Почему никто не знает, где эта чертова гора Пиришанте?

Райте без заминки предложил стандартное объяснение: - Дабы ни один народ, ни одна страна не могли присвоить Завет, и дабы всякая страна и всякий народ сочли его своим.

- И так Джанто Железная Рука от имени человечества и Хрил Бранный Бог от имени божественного сонма выковали Завет, бла-бла-бла. Как угодно. Но не только они были там: каждый из великих народов послал свидетелей. Припомнишь, кто был от перворожденных?

- Т'фаррелл Воронье Крыло.

- Ага. Сын Панчаселла Митондионна, связавшего Силу, чтобы запечатать врата между Домом и Тихой Страной. Панчаселл боялся не нас, дикарей... То есть хумансов. Он боялся наших богов.

Углы рта Райте ползли сторонам и вниз; брови лезли по сторонам и вверх. - Так о чем ты?

- Сам не знаю. Просто у меня такое чувство, будто я знаю, что есть Пиришанте.

- Что, - сказал Райте осторожно. - Не где.

- Ага, и даже не что, а кто. И... - Он глубоко вздохнул и протяжно выдохнул. - И начинает казаться, что именно я двадцать пять лет служил этому кому сукой для дранья.

В перекрестье она казалась миловидной.

Едва заметными движениями пальцев он мог перевести прицел на грудь, пока здоровенный скакун, на котором она ездила без седла, брел по днищу оврага, дощипывая скудную траву, оставленную позади большим табуном. Он не мог определить возраста; кожа ее была цвета мореного дуба, вольная масса волос пронизана отбеленными солнцем прядями. Жилет являл голые руки, тоже темно-древесного оттенка и жилистые: сильные мышцы под скудной порцией жира. Столовая ложка или того меньше. Из-под длинной рубахи виднелись ноги, длинные и сильные, в кожаных штанах. Ехала она, отведя пятки и расслабив колени, в руках ничего не было.

- Сукин сын, - сказал он. - Так они меня не тянули за член.

Даже проведя в Доме десятки лет, он не привык к легкости, с какой любой миф решался вдруг, ни с того ни с сего, выпрыгнуть из-за куста и отгрызть кусок от его ягодицы.

Огриллон, что низко пригнулся рядом, толкнул его в бок. - Дай поглядеть.

Медленно, осторожно он отполз назад от края обрыва. Когда понял, что ни одна лошадь не сможет заметить движения наверху, передал юному огриллону СПАР-12. Никто в фирме "Хеклер-Кох" не мог бы вообразить свое оружие в таких вот лапах, но предприимчивый камнеплет приделал ему увеличенный спусковой крючок, гарду размером с кофейную чашку, а также переместил прицел, иначе огриллону пришлось бы спилить клык-бивень, чтобы подвести винтовку к глазу.

- Ммм. Вполне годно в пищу.

- Лошадь или девчонка?

- Выбирай. - Дважды расщепленная губа огриллона поползла вверх, показывая бивни. - А они вон там, братишка.

- М-да?

Он приложил коготь к морщинистому рылу. - Нос Орбека, эй?

- Избавь от болтовни о Великом Охотнике.

Орбек шевельнул плечами, по десять кило каждое. - Я отсюда вижу Кариллона. Похоже, твой малыш вернулся домой.

Человек снова подобрался к самому краю и прищурил глаза, рассматривая широкое дно оврага. Глаза были уже не те, что раньше, однако он проследил ход дула штурмовой винтовки и различил черное в яблоках пятно на каштановом пятне побольше. Кивнув себе. Если его четырехлетка оказался здесь, можно биться о заклад, что рядом будут Ястребинка и Фантом. Если они не наткнулись в горах на льва или грифона или свору голодных гриллов, или на другого из полудюжины хищников, опустошавших южные холмы у подножия Божьих Зубов.