Ма'элКот задумчив.

- Серьезно. Тебя не выкрали бы на Землю. История двух миров шла бы иначе. Более того... будь я не актером, а настоящим Домиником - сыном кузнеца, настоящим Кейном, когда ты отыскал меня... Я мог бы стать твоим верным костоломом вместо Берна. Вообрази, сколько всего было бы спасено. Будь я надежнее - и не броди так далеко - Ханнто мог бы решить, что не стоит нанимать для поисков короны Дал"каннита именно Берна.

- И ты считаешь, что эта гипотетическая жизнь была бы величественнее той, что ты прожил?

- Величественнее? Вряд ли. Счастливее? Без таких катаклизмов? Отличные ставки.

Ма'элКот награждает его серьезным кивком. - Согласен.

- И... - Теперь Кейн отворачивается. - Случилось нечто, заставившее меня понять тебя. По-настоящему понять. Понять, почему ты превратил себя в... того, кем являешься.

- Являлся.

- Ага. Я врубился. Понял тебя.

- Не понимаю, зачем ты решил все это рассказывать.

- Дай покажу. Всем вам покажу. - Кейн встает и возвращается к остальным. - Вы увидите то, из-за чего всё. Не почему началось или когда - но почему я начал. Сражения и убийства, обманы, вся карьера - пекло, вся жизнь, все дерьмо... ничего не имело бы смысла без этого.

Я привык говорить, что "почему" - полная фигня. Ну, знаете, век живи - век учись. А здесь...

Здесь - почему.

Он очнулся, видя сумрак между деревьев и камней. Недалеко, но и не близко шумела вода, падая с утеса. Земля поднималась и перед ним, и сзади, и с боков. Высоко вверху индиговое небо блестело звездами в рамке сожженных солнцем скал.

Ага, ущелье.

Он помнил, что забрел в ущелье. Но не был уверен, что именно в это. То вилось и изгибалось, пока он совсем не запутался, где тут север, юг, восток и запад. Но это его не особенно заботило. Указания компаса на деле почти иллюзия, нужная лишь тому, кто не знает дороги. Здесь же всё ясно: назад или вперед, вверх или вниз.

Он очнулся, понимая, что не спит. Он же стоял на ногах. Давно ли, и далеко ли зашел - и важно ли это. Не понимал он, и почему идет проснувшись, хотя раньше шел во сне.

Обогнув выступ скалы, он нашел ее у костра на земле, улежавшейся в длинной излучине ручья. Рядом были две лошади. Одна мирно щипала травку. Другая, побольше, нагнула голову и заржала, будто сказав "Вижу тебя, помню и не боюсь". Он узнал молодого жеребца, за которым они с огриллоном ушли на юг.

Женщина у костра сказал: - Ты ему нравишься.

- Точно?

- Хочет знать, возьмешь ли его обратно. Хочешь ли сделать его своим. Спрашивает у меня, ведь ты не знаешь лошадиного.

Он опустился в траву напротив костра. - Я подумаю.

Она кивнула. - Дело важное.

- Понял.

- Ты ему нравишься, потому что силен и буен, другие люди тебя боятся и слушаются твоих слов. Он думает, что вдвоем вы будете как ветер, смеющийся над заборами, цепями и стенами замков; думает, что вдвоем вы будете как молния, что люди будут дрожать и прятать лица, и умолять тебя о пощаде.

- Весьма драматично.

- Он очень юн. И полон мужских сил. - Она улыбнулась. - О чем ты мечтал, когда стал мужчиной?

Ему пришлось улыбнуться в ответ. - О да. Точно.

- Еще - и это очень важно - ты ему нравишься потому, что нравишься мне. Он верит, что я мудра и глубоко читаю в сердцах людей.

- В это я сам верю.

- Раз я люблю тебя, он верит, что ты не только силен и буен. Верит, то ты сможешь быть нежным. Будешь заботиться о нем. Верит, ты понимаешь любовь и что значит быть любимым.

Ему пришлось отвернуться.

- Он молод и полон необычайных фантазий; сердце его держится мечты, не реальности. Такие юнцы хрупки. Если решишь взять его своим конем, принеси священный обет - оба вы - что он прав насчет тебя. Что я права насчет тебя.

- Вот почему мне нужно подумать, - сказал он едва слышным шепотом. - Это очень тесный союз.

- Иные лошади проводят жизнь весело и привольно, играют в табуне и не заботятся о несовершенствах наездников, кто бы на них ни сел. Почти все лошади не хотят одного всадника, которому нужно верить и поклоняться

Она встретил его взор над огнем. - Такие лошади не попадают в ведьмин табун.

Он подтянул колени и обвил их руками. - С людьми так же, а?

- Я ждала, пока ты поймешь.

Они замолчали, позволяя говорить треску огня и волнам в ручье. Порывам ветра, кваканью лягушек, методичному хрусту зубов кобылы над травой. Наконец он произнес: - Этот звук. Речка, лягухи. Трава. В-основном трава. Я слышу, как она щиплет траву, и...

- Позволяешь себе успокоиться. - Она сказала это медленно. Тихо.

- Лучше любого транквилизатора.

- Даже у обычной лошади чувства в сто раз острее наших. Они жертвы хищников. Боятся за жизнь. Вид, запах, звук. Вот что держит их в жизни. А чувства ведьмина табуна острее еще в сто раз. Они поняли, что обычного страха недостаточно. Лошадь может есть, когда испугана... но не медленно. Не равномерно. За сто тысяч лет твои предки успели выучить: доверчиво жующая лошадь означает безопасность.

- Ты что-то разговорилась больше обычного.

Она пожала плечами. - Вы живете словами. Не понимаете, пока вам не объяснят или пока сами не объясните.

- Как все.

- Я не такая.

- Ага, ты же лошадиная ведьма.

Она улыбнулась, и ее улыбка согрела его, словно поцелуй огня.

Он глянул на молодого жеребца. - Треклятая трава. Дерьмо, следовало бы узнать сто лет назад...

- Если бы ты знал, был бы другим.

- Лучше?

- Другим.

- Но трава. Просто трава.

- Пища могущественна. Разделить пищу - путь к большему могуществу. Вот.

Она кинула морковку, достав ее, похоже, из того же иного места, где прятала ножи, напильники и лекарства. - Откуси. Еще.

Он повиновался; морковь была идеальной. Свежей, хрустящей и полной земных соков. Он нее рождалась улыбка.

- Остаток отдай ему.

Он поднял голову и увидел, что юный жеребец встал рядом, осторожно поворотившись боком и глядя искоса. Предложил огрызок на открытой ладони. Серьезно, величественно жеребец взял морковь с руки и начал жевать. Мужчина тоже жевал. Они смотрели друг на друга, хрустя. Жеребец смотрел очень внимательно, долго, уверяясь, не явится ли еще одна нежданная морковь, затем повернулся и ушел к кобыле на траву.

- Ты сделал его счастливым здесь и сейчас.

- Скорее он меня.

- Если ты с ним, его счастье делает счастливым тебя. И наоборот. В землях юга, от Кора до Ялитрейи, мудрые женщины говорят, что твоя лошадь - это сам ты, только без имени.

- Будто магия.

- Это магия, - подтвердила она. - Добрая магия. Магия, никому не несущая вреда.

Он понял, что голоден. Потом посмотрел на костер и обнаружил два шампура, на которых жарились тушки каких-то мелких животных. Дикие кролики? Был там и солидного размера походный котел с крышкой, в нем бурлила густая похлебка, бобы и ячмень. - Это всегда было тут?

- Да.

- Всегда с тех пор, что я подошел - или, знаешь ли... всегда-всегда?

Она пожала плечами.

- Хорошо пахнет, - сказал он, не кривя душой.

- Я надеялась, что тебе понравится.

- Когда сготовится?

- А когда ты хочешь поесть?

Он огляделся. Сумрак заставил камни и деревья, траву и речку казаться живыми, изменчивыми, но и постоянными. Трава пахла, будто покос после дождя. Тенелюбивые цветы открылись выше по течению, вода несла деликатные, манящие ароматы. Он сложил пальцы, чуть скривившись при виде полос грязи под ногтями, постепенно сознавая, насколько был неуклюжим, потным и сальным, воображая, как дурно пахнет. - Потерпишь, пока я моюсь? И стираю одежду, а?

- Если заяц перепечется, положу в котел и получится мясной суп. Если ты слишком устал, он будет теплым к утру.