Дело, с которым обратилась к своему депутату В. Атаманенко, обычное, квартирное. С подобными делами к депутатам обращаются многие, и многим помогают — всех случаев не перечтешь. Да и благодарить не за что: для того депутат и существует, чтобы помогать своим избирателям, — это гражданский долг депутата, за выполнение которого не благодарят.
Однако письмо В. Атаманенко проникнуто таким искренним и глубоким чувством, что его невозможно спокойно читать. Дело в том, что она, бывшая воспитанница детского дома, попала из-за отсутствия собственного угла в совершенно исключительное положение. Не имея где прописаться в течение пяти лет, она лишилась паспорта, а вместе с ним и самых основных гражданских прав. Речь шла уже не о том, что девушка лишилась возможности встать в очередь для получения квартиры и вынуждена была платить спекулянтам жилой площадью из своего небольшого заработка, — она не могла ни получать пособия по болезни, ни даже голосовать! В. Атаманенко пала духом и потеряла надежду. И она благодарит депутата Вишневскую за то, что та «укрепила во мне веру в справедливость, в хороших, настоящих советских людей».
Вот отрывок из этого письма ко мне:
«Сколько людей обрело счастье благодаря ее неустанным хлопотам! Она несколько лет тому назад ушла на пенсию, но до сих пор не знает покоя. С девяти утра начинает свой неугомонный день и лишь поздно вечером возвращается домой… Я все время думаю об этой удивительной женщине, которая все свои силы (их у нее, к сожалению, не так уж много), всю теплоту своего большого сердца без остатка отдает людям. Что заставляет ее, будучи пенсионеркой, после 16 лет несправедливого тюремного заключения, проводить каждый день в бесконечных хлопотах о людях — ходить, требовать, добиваться? Я думаю, настоящая любовь к людям. Делать людям добро, добиваться справедливости — вот в чем видит она свой долг депутата».
Речь, стало быть, идет не об отдельном случае, а о жизненном призвании человека, видящего свой долг в том, чтобы помогать людям и делать добро.
Как ни странно, мы очень часто миримся с мыслью, что хороший человек тот, кто не совершает плохих поступков, не причиняет зла. Если он промолчал, когда тебя несправедливо обвиняли, — что ж, и это, мол, хорошо, косвенно он тебя поддержал. Но не совершить плохого поступка вовсе не значит совершить хороший. Промолчав, он в лучшем случае расчетливо самоустранился, но уж никак не проявил себя поборником справедливости. А уж если он против неправого дела только в уме, то грош цена его мещанскому добросердечию: оно только на то и годится, чтобы обладатель этой обывательской добродетели мог самодовольно любоваться своим сомнительным благородством.
Нет, хороший человек прежде всего активен в проявлении своих душевных качеств. Какая и кому, в самом-то деле, польза от того, что человек пустил сентиментальную слезу по поводу того, что совершена несправедливость? Дело-то ведь в том, чтобы несправедливости не совершали, за это надо бороться, драться, а не добродетельно молчать.
Получив письмо, я заинтересовался Вишневской. Выяснилось, что она была хорошо знакома с В. И. Лениным, дружила с Н. К. Крупской. Была политработником в Первой Конной, пять раз бежала из вражеского плена и снова надевала красноармейскую шинель, чтобы драться за советскую власть.
Я позвонил в Подольский райсовет, чтобы проверить факты, изложенные в письме В. Атаманенко. Услыхав фамилию Таисии Семеновны, работник райсовета воскликнул:
— Это что! Таких дел за ней числится много. А вот история с мостом на Рыбальский остров — вот это да!
На этом острове работает несколько крупных заводов и проживает много киевлян. Через широкий рукав Днепра на этот остров людей и грузы переправляют при помощи катеров и паромов. Чтобы понять масштаб постоянных перевозок с острова и на остров, достаточно сказать, что для этого существует специальная пристань на правом берегу Днепра.
Когда после долгого отсутствия Т. Вишневская вернулась в свой родной город и пришла в райком, чтобы встать на партийный учет, ее пригласил в свою организацию партком одного из находящихся на острове заводов. Просто хотелось иметь в своей среде настоящего старого большевика. Часто бывая здесь, Т. Вишневская поняла, сколько средств и золотого времени тратят люди на переправу через Днепр — порой по нескольку раз на день. Что же касается предприятий, то их потерь от отсутствия твердой переправы никакими цифрами выразить никто даже не мог.
Через реку, о которой Гоголь некогда сказал, что до ее середины способна долететь лишь редкая птица, было построено несколько прекрасных мостов, но до Рыбальского острова все же руки не доходили. Дело в том, что для этого требовалось ни более, ни менее как четырнадцать миллионов рублей — сумма огромная даже в новом исчислении. И вот Вишневская, которую к этому времени избрали депутатом райсовета, решила добиться ассигнования этой огромной суммы. Ведь деньги, она понимала, со временем окупятся сторицей, а главное — можно облегчить жизнь десяткам тысяч людей.
Не стану рассказывать, каких трудностей это стоило Вишневской. Ведь порой даже сотню оторвать нелегко, а здесь четырнадцать миллионов! Нужно было преодолеть и инертность мышления многих людей, от которых зависело дело, и обывательское удивление тем, что «посторонняя» пенсионерка вмешивается не в свои дела, и даже возмущение тем, что депутат райсовета берет на себя заботы подобного масштаба. Но Вишневскую невозможно было укротить, людям нужен был мост, и она добилась.
В письме в редакцию В. Атаманенко описывает случай, особенно поразивший ее, когда Т. Вишневская занималась ее квартирным делом. Девушка уже вот-вот должна была получить ордер, когда на работе ей вдруг предложили бесплатную путевку на пароход-санаторий «Адмирал Нахимов». Она давно мечтала побывать на Черноморском побережье, увидеть море, отдохнуть. Но уехать в такой момент было страшно: не явишься вовремя — твою квартиру кому-нибудь отдадут! Она сказала Таисии Семеновне, что отказывается от заманчивой поездки и не пойдет в отпуск, пока не получит ключи от собственной квартиры и не займет ее.
«Каково же было мое удивление, — пишет В. Атаманенко, — когда Таисия Семеновна начала настаивать, чтобы я обязательно поехала отдыхать к морю, а она мои дела уладит сама! По приезде из отпуска я получила комнату на любимой улице, получила паспорт, прописалась. Как я ей благодарна! Пыталась написать стихи, но получается сухо…»
И впрямь, если человек возраста Вишневской ради отдыха молодой работницы сам отказывается отдохнуть да еще и взваливает на свои плечи такой огромный труд совершенно бескорыстно — из чистого человеколюбия, из понимания и сочувствия чужой нужде, такого человека можно отблагодарить только стихами, только языком такого же чистого и бескорыстного чувства, какое двигало ею самой!
Я спросил у Таисии Семеновны об этом случае, но она не стала отвечать. Вместо этого она рассказала другой случай.
— В 1919 году я бежала через Германию из польской тюрьмы. Когда приехала в Москву, меня пригласил к себе Владимир Ильич и спросил, где бы я хотела работать. Я ответила: «Куда пошлете, туда и пойду». А Ленин и говорит: «Помнится, читал я году в пятнадцатом о том, как вас любили солдаты, когда вы были сестрой милосердия. Может, и теперь на фронт, к нашим бойцам, поедете?» Так и решили. А когда я вышла из кабинета, снова зовет меня Ленин. «Ведь у вас, — говорит он, — в Киеве ребенок! Чуть было не заставили меня бесчеловечно поступить! Нет, Таисия Семеновна, уж мы за вас некоторое время повоюем сами, а вы поезжайте к дочери. Да и надо вам отдохнуть!»
Я понял, что это и есть ответ на мой вопрос о Вере Атаманенко: снять с человека непосильный груз и, если надо, взвалить его на собственные плечи — так поступил по отношению к ней самой Ленин. Так поступила по отношению к утомленной девушке и она.
Не этим ли самым пониманием своего человеческого и общественного долга руководствовалась Вишневская, когда из-за отсутствия троса вдруг приостановили строительство моста на Рыбальский остров и, казалось, никто уже ничего не мог изменить? Теперь в трудное положение попали уже не отдельные люди, а целые учреждения, и Таисия Семеновна взвалила на свои старческие плечи груз, который бессильны были поднять даже они.
