Странное дело: есть еще у нас люди, которые спорят о назначении искусства, которые еще и теперь не решили, в чем его главная роль! А вот этот седой человек поет с такой уверенностью, будто он давно уже все решил и отлично знает, почему обступившие его простые люди внимают песне с таким душевным волнением! В чем, собственно, заключается его искусство? Не в том ли, что он лишь возвращает людям то, что взял у них? Он только чуть-чуть осветил их мечты и надежды светом собственных дум и стремлений, и этого оказалось достаточно, чтобы завладеть вниманием и памятью слушателей.
Украина певчая страна. Многих своих сынов и дочерей она наградила прекрасными голосами. Некоторые выбивались в люди, становились крепостными артистами. Громадное же большинство оставалось в гуще народной, пополняя ряды бродячих певцов, а главное — сея в народе любовь и «вкус» к песне. Но особенным уважением на Украине издавна пользовались музыканты-слепцы — кобзари, бандуристы, лирники. Они никогда не боялись говорить правду, ибо терять им было нечего: они все изведали и все потеряли, и гнев полицейского им был не страшен. От них человек мог услыхать то, о чем он втайне думал сам, — о желанной воле, о былой славе героев. Они говорили смело, никогда и ничего не страшась, и за смелую прямоту и окрыленность любил их народ, закованный в кандалы на протяжении столетий.
Кое-кто утверждает, что народные кобзари и бандуристы отжили свой век, что новые времена, мол, требуют новых форм выражения человеческих чувств и мыслей. Но почему же и сейчас люди с такой радостью слушают захожих кобзарей, когда они появляются у полевого стана или на сельской улице? Правда, рядом с песней о былых сражениях за волю народную появилась у них песня и о самой воле, завоеванной и взлелеянной народом. И эта новая песня так же близка нынешним слушателям, как некогда их отцам и дедам были близки плач и стон слепого трубадура о горькой судьбине трудового человека. Нет, не устарели, не отжили свой век кобзари! Они плакали, когда плакал народ; они воспевали человеческие надежды, когда наступало время надежд; их судьба была и осталась воплощением судьбы их народа. Вот почему и песни их любили, любят и будут любить всегда.
Павло Носач не помнит своих родителей, они умерли, когда он был еще ребенком. У него и двух старших братьев осталось чуть побольше двух десятин тощей земли на троих. Сначала мальца приютила тетка, но когда и детский рот стал ей в тягость, Павла отдали в работники. Так он с самой ранней юности пошел по дворам, по конюшням, по кухонным закоулкам, где и началась для него тяжкая школа унижения и проклятия — путь, политый детскими слезами и трудовым по́том.
В те далекие времена никого не удивляло, если хозяин ударит своего наемного мальчишку или забудет его покормить. Как и многие, Павло ко всему привык. Самое тяжкое началось для него позже, когда, уже будучи парнем, он явился к братьям, чтобы получить свою долю отцовского наследства. Он вдруг обнаружил, что стремление захватить побольше земли превратило в зверя даже брата — оно сунуло ему в руки топор и заставило поднять обух против самого близкого человека, на стороне которого были к тому же право и закон. Братья не пустили его в отцовский дом, они не дали ему ломтя хлеба, хотя пользовались его землей много времени…
Нашим детям это может показаться невероятным. Привыкшие к бескрайним пшеничным массивам, они не знают, сколько страстной ненависти и тупого озлобления способен был вызвать в людях никчемный клочок тощего песчаника в былые времена. Да и сама-то ненависть, само озлобление чужды и непонятны нашим детям. Но на темных глазах кобзаря еще и теперь закипают слезы, когда он вспоминает о том проклятом дне. Теперь он понимает: его братьев превратили в зверей не только их собственное бессердечие и несправедливость, в руки им дал топор звериный закон общества, который гласил, что выживает только сильный. Этот закон предоставлял человеку возможность быть сытым только за счет других и поэтому так часто подымал отца против сына, а брата против сестры.
Если человек теряет глаза, то в душе его открываются иные, невидимые окна, сквозь которые так или иначе к его сознанию проникает сияние окружающего мира. Исчезает зрение, но в целости остается тонкая ниточка, как бы соединяющая его сердце с солнечным светом. Все органы, воспринимающие звуки, ощущения, чувства, становятся стеной на борьбу с наступившим мраком и побеждают его. Не похоже ли это на то, что происходит с человеком, у которого зло и обман пытаются отнять веру в справедливость, веру в людей и их моральную чистоту? Лгуны стараются убедить его в том, что мир лжив; обманщики доказывают, что ничего нет святого, кроме обмана. Но человек по природе своей расположен к восприятию чистого и светлого, и если темная сила пытается убить это естественное предрасположение, то, как правило, он оказывается подготовленным к защите.
Первые горькие разочарования и обиды не ожесточили сердце будущего кобзаря. Молодое и, казалось, легко ранимое, оно не наполнилось злобой и презрением к людям. Несправедливость родных братьев не родила ответной несправедливости. Их жестокий поступок вызвал только потребность рассказать о нем людям, поделиться с ними горечью, которую он познал, живя среди них. Так родилась первая песня, и если она полюбилась людям, то только потому, что каждый из них пережил когда-то нечто подобное и наверняка мог бы и сам сложить ее, если бы у него нашлись слова и мелодия, а главное — если бы хватило мужества.
Говоря об этом человеке, невольно начинаешь думать и о родившей его стране — об Украине. Как далеко ушла она в наши дни от себя самой, разделенной на убогие полоски, лишенной возможности пользоваться богатствами своих недр и рек, усеянной утлыми хатками, крытыми сгнившей ржаной соломой! Нет, недаром так трагичны и полны стона и слез думы Тараса Шевченко и Остапа Вересая! Как и этих великих певцов, Украину пытались лишить света, и к ее сердцу старались закрыть доступ всему прекрасному, и ее окружали ложью и злобой, стремясь ожесточить и вызвать отвращение ко всему человеческому. Как над поющим кобзарем, стояла и над Украиной мрачная и угрожающая тень жандарма, когда страна пыталась петь или говорить о своих думах и страданиях.
Но то, что не удается даже в отношении отдельного человека, невозможно сделать с целой страной. И когда наступило время стать в одну шеренгу с другими народами, чтобы преобразовать мир на революционной основе, народ Украины оказался сильным и великим их спутником, сохранившим яркий свет своей души, самобытность и чистоту своего гения. Украине не пришлось начинать сначала, ибо в многовековой борьбе она сумела свято сберечь все богатство своей глубоко демократической и человечной культуры, всю неизмеримость своих моральных и физических сил.
Можно ли сказать о слепом человеке, что в глазах у него зажигается огонек или пробегает тень, когда он вспоминает былое? Но странно — смотришь на мужественное и выразительное лицо Павла Носача и совершенно забываешь, что под его темными очками нет глаз. Он рассказывает о революции, о гражданской войне, он поет о Щорсе и Котовском, о великих победах трудовых людей, и кажется, что все это он видел, во всем этом принимал участие… Просто не укладывается в сознании, что воины батьки Боженко шли по полям битв без него! Не верится, что песни его вдохновлены уже совершенными подвигами, кажется, что сами они являются непосредственными и деятельными вдохновителями! Они настолько достоверны, так убедительны, что кажется, будто творил их человек, сидя в седле и держа в руках винтовку и кобзу. Такому впечатлению, конечно, способствует весь облик кобзаря — творческий и жизненный. Песни его неотделимы от воспеваемых им народных событий, как неотделима от них вся его тяжелая и долгая жизнь.
Как часто приходится в наше время слушать и читать беспомощные подделки «под народ», фальшивые стилизации «под старинку»! Некоторым нашим поэтам кажется, что достаточно употребить архаическое словцо или начать с традиционного запева думы, чтобы произведение приобрело национальный колорит и стало народным. Нет, стилизация не искусство! Прошлое навеки отошло, оставив нам в наследство опыт, но не одежды. И тот, кто хочет обрядить строителя Каховской ГЭС в потертую серую свитку или в валяный суконный кобеняк, просто смешон и жалок.
