— Никого, — буркнул возница.

— Поезжайте!

Только сейчас учительница, осмелев, посмотрела вокруг. Она заметила, что фигур оказалось все же две. Мужчины были вооружены. Сани быстро заскользили вперед, и темные силуэты растворились в ночи.

Конь с трудом продирался сквозь кусты к просеке. Ветки ольховника изредка задевали лица людей. А потом глухо застучали по деревянным мосткам копыта. Довиле услышала журчание незамерзшего ручья и увидела темную ленту воды, извивающуюся между седых от снега кустов.

Сразу за ручьем дорога пошла в гору. Напрягаясь всем телом, конь упрямо взбирался на косогор. И снова захлестали по лицу ветви деревьев, а одна из них чуть не сорвала с головы девушки теплую шаль. Все это напоминало кошмарный сон: мелькали, царапались, преграждали дорогу невидимые злые духи. Довиле съежилась в комочек и зажмурилась. Очнулась она, лишь когда сани вскоре остановились. Первое, что увидела путешественница, было большое темное строение — старинное гумно с высоким, едва ли не упирающимся в землю скатом крыши. Вблизи это строение казалось огромным, величиной с гору.

— Добрались с божьей помощью, — проворчал возница и стал выбираться из саней.

Довиле же продолжала сидеть на месте, не зная, что делать дальше, и с любопытством озиралась вокруг. Она заметила еще две постройки — избу и хлев. Там было тихо и темно — не лаяла собака, не горел свет в окнах. Можно было подумать, будто тут уже давно никто не живет. Правда, по одному признаку все-таки девушка заключила: первое мнение ошибочное. В нос ударил запах дыма, кухонного чада, свежеиспеченного хлеба, хмеля. В дальнем конце избы она различила два окошка. Только сейчас Довиле заметила в углу одного из них желтоватый свет. Значит, окна наглухо занавешены изнутри. От стен избы и хлева падали густые тени, и девушке казалось, что там кто-то стоит и наблюдает за ними.

— Приехали, — повторил возница.

Наконец Довиле пошевелилась. Она окоченела и дрожала всем телом. Девушка подумала даже, что не сможет вылезти без посторонней помощи, однако ноги, которые немного затекли и задеревенели, все же слушались ее. Она стала разминать их, вцепившись в край саней, как вдруг услышала скрип отворяемой двери. Во дворе появились двое. Один остался возле дома, а другой быстро направился к гумну. Шарунас — подсказал ей внутренний голос. Она хотела броситься ему навстречу, но в последний миг испугалась, что подведут ноги, и поэтому продолжала держаться за сани. Шарунас ускорил шаг, подбежал к девушке и схватил ее, продрогшую, растерянную, в охапку. Взяв Довиле на руки, юноша понес ее через двор к дому. Она чувствовала, как он касался своим разгоряченным лицом ее щек, прохладных губ.

— Ты приехала! Как я счастлив! Липонька моя! Липка-ледышка! — ласково шептал Шарунас. — Мы тебя сейчас живо согреем.

Из темной холодной прихожей они попали на кухню. У пышущей жаром печи суетилась невысокая полная женщина. Бросив любопытный взгляд на гостью и коротко ответив на ее приветствие, она тут же повернулась к плите и стала приподнимать крышки котлов, из-под которых вырывался пар. Кухня была наполнена аппетитными запахами. Шарунас пригласил подругу в небольшую уютную комнату, где горела керосиновая лампа, а за стоящим в углу столом сидели трое мужчин. Все они с интересом уставились на девушку.

— Довиле, здравствуй! — обрадованно воскликнул один из них, вставая.

Это был Альвидас, одноклассник, который ушел в лес вместе с Шарунасом.

— Тут нет имен, Барсук! Это Липка! — строго предупредил Шарунас — Папоротник.

Альвидас — Барсук подхватил девушку под мышки и весело закружил по комнате. За ними с улыбкой наблюдали из-за стола двое мужчин, которых Довиле не знала.

Папоротник помог гостье раздеться — снял с нее теплый клетчатый платок, пальто.

— Замерзла, ужас! — пожаловалась Довиле. — Как бы мне поскорее согреться?

Девушка еще окончательно не пришла в себя после долгой и трудной дороги. Да и окутанная непонятной таинственностью встреча с Шарунасом, его имя, к которому следовало привыкнуть, — все это было так необычно для нее.

— Рюмочку монастырской, и живо согреешься! — весело предложил Альвидас. Судя по его пылающим щекам и блестящим глазам, он уже успел «согреться».

— Спасибо. Я уж лучше у печки, — сказала девушка и присела на скамеечку возле глинобитной печки.

Она прижалась к ней закоченевшей спиной, и вскоре тело затопила теплая волна, которая растекалась постепенно по всем членам. Раскрасневшаяся девушка вглядывалась в Шарунаса, пытаясь угадать по выражению его лица, по глазам ответ на волнующие вопросы. Ей показалось, что юноша чем-то встревожен, невесел. Пересекающая лоб тонкая морщинка у переносицы время от времени приобретала резкие очертания. В такие мгновения Шарунас был далеко отсюда и, казалось, не замечал никого вокруг. Даже ее, Довиле.

Главная гостья праздника прибыла, и толстушка хозяйка стала носить из кухни еду: поставила на стол миску с дымящейся картошкой, обложенной по краям колбасками, тарелки со студнем, маринованными грибами и огурцами. Хмурый рыжебородый мужчина вытащил из-под стола две бутылки водки. Альвидас, который единственный в комнате сохранял веселое расположение духа, сходил в сени и принес оттуда кувшин домашнего пива.

— Позовите хозяев! — приказал Папоротник. — Первую рюмку осушим вместе.

Хозяйка стала отнекиваться и ни в какую не хотела садиться за стол. «Да мы с отцом здесь закусим, — доносился из кухни ее голос. — Вы уж как-нибудь без нас! Не хотим вам мешать!»

Но вожак лесных братьев настоял на своем и привел обоих. Муж хозяйки оказался сутулым лысым мужчиной с седыми усами. Супруги чувствовали себя крайне неловко, будто бы находились в гостях, а не в собственном доме.

Довиле с любопытством посмотрела на возницу, с которым провела в дороге три долгих часа. Тогда ей удалось разглядеть лишь его багровый нос да заиндевевшие усы. У старика оказались выцветшие голубые глаза, он неподвижно уставился только в рюмку или на свои жилистые руки. Все остальное его явно не интересовало. Выпив одним махом водку, хозяин вытер рукавом вязаной фуфайки усы и, ни слова не говоря, протопал назад, в кухню.

Хозяйка тем временем отхлебывала водку маленькими глотками и каждый раз передергивалась.

— Ну и крепка! — приговаривала она, разглядывая поочередно всех сидящих за столом гостей, и особенно пристально — девушку. Похоже, ей не терпелось узнать, что за птица пожаловала к ней в дом — ведь это ради нее закатил пир горой Папоротник.

Допив до половины, женщина поставила рюмку на стол и воскликнула:

— Да вы ешьте, ешьте, на здоровье! Зря, что ли, я так старалась?

— Спасибо, хозяйка, успеется, мы еще не разгулялись как следует, — ответил за всех Альвидас.

Подвигав на столе тарелки и переставив их зачем-то местами, женщина, колыхаясь всем телом, удалилась.

Когда дверь за ней закрылась, сидящий в конце стола Папоротник встал и попросил тишины. Первый тост он провозгласил за многострадальную Литву.

Довиле слушала его, а в памяти всплыл день рождения Шарунаса, который они праздновали вместе со школьными друзьями. Он тогда произнес речь о неодолимых деревьях — дубе и липе. Сейчас, в эту новогоднюю ночь, в голосе юноши звучали то же вдохновение, то же сдерживаемое с трудом волнение, и все же было в нем такое, что испугало девушку. Довиле попыталась угадать, почему так срывается, так дрожит голос Шарунаса. Затаенная боль! Вот в чем разгадка. Шарунас страдает. И как же это я сразу не догадалась, упрекнула себя девушка. Эти воспаленные глаза, резкая морщинка на лбу… Даже водка не подействовала, не помогла снять напряжение. Остальные мужчины повеселели и разговорились. Особенно бойко суетился за столом Альвидас. Он все время подливал друзьям водку, забавлял их смешными анекдотами. Однако от острого взгляда не могло укрыться, что за всем этим стоит единственное желание — напиться до чертиков, чтобы забыться и ни о чем не думать.

Папоротник внимательно наблюдал за выходками товарища, поощряя его изредка снисходительной улыбкой. Но когда тот попытался затянуть песню, вожак одернул его.