— Что-нибудь случилось? Говори, — потребовал князь. — Я ведь вижу, ты не в своей тарелке.

Вилигайла зябко поежился, одернул холщовую сорочку и погладил полосатого кота, который терся об его ногу.

— Все как обычно… Что было нужно, сделали. Ну а насчет меня, князь, не тревожься, — спокойно произнес старый воин, но в голосе его прозвучала нескрываемая тоска.

Скирвайлис продолжал пристально смотреть на старика, пытаясь угадать, что же гнетет этого человека.

— Я решил оставить твой дом, — сказал Вилигайла, не поднимая глаз. — Да и кому я тут нужен?.. Только под ногами путаюсь… Поищу пристанища на родине.

Князь хлестнул себя прутиком по голенищу и буркнул:

— Как знаешь… Я тебя не гоню.

Сказав это, он тут же зашагал в дом, но там не мог найти себе места — то и дело подходил к окну, хотел поглядеть, что делает старик. А тот привел саврасого коня и стал седлать его. Не утерпев, Скирвайлис выскочил во двор.

— Имей в виду, в сторону Кражяй и Расейняй пробиваются войска крестоносцев. Не время сейчас для прогулок, — предупредил он, подходя к старику. — Здесь, в Локисте, сейчас безопаснее.

— Что мне, голытьбе, терять? А там — глядишь, и кровь живодерам пущу, — ответил Вилигайла и дернул поводья.

Засунув пальцы за широкий пояс, князь неподвижно стоял в загоне и провожал глазами удаляющегося всадника. Он был слегка уязвлен и что-то раздраженно бормотал под нос. Постояв немного, Скирвайлис порывисто направился к клети, толкнул дверь и сердито окликнул:

— Эй сын, может, хватит валяться?

Гругис испуганно вскочил и потер глаза.

Гонец молодого князя Юдикиса доставил в Локисту весть, что рать ордена разбилась близ речки Упины на три группы: одна направилась в сторону Кражяй — Кельме, другая — в Кальтиненай, а третья повернула к Видукле. Нередко разрозненные отряды отбиваются от своих в сторону, сильно отстают и занимаются разбоем. А неподалеку от Гардишке согнали народ на место бывшего замка, и один из братьев ордена, немного знающий жемайтский язык, обратился к нему с проповедью и читал молитвы перед маленьким алтарем. Местные женщины насмерть перепугались и стали плеваться во все стороны, чтобы лишить силы чужие заклятия. А потом крестоносцы выставили угощения прямо на том самом холме: они жарили отнятых у жемайтов барашков, коз и гусей, пили прихваченные с собой напитки и распевали песни. Под конец их вожди совсем развеселились и потребовали привести им языческих девушек. Несколько десятков кнехтов уселись на коней и отправились к знатному боярину Скурвидасу. А те, что остались пить и веселиться, прождали их до зари, да тщетно: не довелось им увидеть ни добычу, ни своих людей. Видно, они нашли конец на земле язычников.

Рано утром командор замка Рагайне появился на замковой горе с обнаженным мечом и, подняв его над головой, воскликнул:

— Blutt für Blutt!

Громко крича и размахивая мечами, всадники ордена ринулись к замку Скурвидаса, дотла разорили и сожгли его — там после их набега не осталось ни одной живой души. Опустели и окрестные деревни. Похватав свой скарб и скотину, люди попрятались в лесах. Правда, неподалеку от Стульгяй вражескому отряду удалось-таки поймать одного старика. Это был слепой жрец. Седовласый старец сидел под священным дубом и лущил бобы. Там же его и повесили — на корявой толстой ветке. В то самое время, когда крестоносцы, окружив дергающегося в конвульсиях старика, ликующе гоготали и потирали руки, возле жертвенного холма появились жемайтские всадники. Вне себя от ярости они с гиканьем ринулись в гущу крестоносцев, затеяв кровавую сечу. Репами скатывались головы с плеч и падали под копыта коней. Текла ручьями кровь. Мало кому из крестоносцев удалось вырваться из этого ада. Благо еще, кони у них были быстрые — всадники перевели дух, лишь нагнав свое основное войско, где находились оба военачальника.

Другой отряд крестоносцев-разбойников был застигнут врасплох в пойменных лугах реки Кражанте. Там расстались с жизнью трое сановных рыцарей, прибывших из Чехии, а с ними тридцать простых кнехтов.

Командор крепости Рагайне пришел в бешенство. Ему уже было не до проповедей. Собрав полки, он двинул их в сторону Расейняй. День и ночь повсюду полыхало зарево пожаров. Крестоносцы, чего доброго, достигли бы Арёгалы, но тут прошел слух, что великий князь Витаутас спалил крепость крестоносцев Ритерсвердер и заключил перемирие с королем Йогайлой. Скрипя от ярости зубами, Зигфрид Андерлау бросил братьям и рыцарям ордена:

— Не говорил я разве великому магистру, что все произойдет именно так?!

Полчища захватчиков пришли в волнение и стали пятиться назад. Отступление их совершалось по разоренным, опустошенным и выжженным местам, не хватало продовольствия. Отклониться же в сторону они не могли — отряды локистского князя шли за ними по пятам, не давая передышки ни днем ни ночью. Когда же к дружине Юдикиса присоединилось пополнение из Билоняй и Медвегалы, испытание для братьев ордена осложнилось не на шутку. Только откатившись за Неман и очутившись за новыми стенами отстроенного замка Рагайне, командор Виганд Бальденсгейм и рыцарь Зигфрид Андерлау облегченно перевели дух. Можно было без помех подсчитать, кому удалось остаться в живых и вернуться домой после неудачного крещения жемайтов.

Тем временем дружина князя Юдикиса трудилась в прилегающих к Неману непроходимых лесах: жемайты рубили высокоствольные ели, сваливали их на тропинках и дорогах, обрубали и заостряли ветки, которые потом торчали во все стороны, напоминая острые копья. Воины делали труднопроходимые завалы, чтобы остановить продвижение захватчиков.

Сам Юдикис, проведя немало ночей без сна, вконец измотался, оброс щетиной, на шее у него вскочил чирей, и ехать на коне он мог только шагом. Едва кончилась погоня, как все помчались по домам, в свите князя остались только челядинцы из Локисты да старик Вилигайла. Старого воина Юдикис встретил неподалеку от Стульгяй. Поначалу он не поверил своим глазам: тот размахивал палицей в самой гуще врагов. В пылу битвы старик позабыл об осторожности, о страхе. Не успев свалить с коня одного крестоносца, он тут же устремлялся к другому. «Смерти человек ищет», — подумал тогда Юдикис и с несколькими всадниками бросился на помощь смельчаку.

Сейчас, когда битвы и кошмар погони остались позади, а впереди их ждала Локиста, Юдикис, трясясь в седле, завел разговор с Вилигайлой.

— А знаешь, о чем я подумал, когда увидел тебя в том сражении под Стульгяй? — спросил он.

Старик неопределенно пожал плечами.

— Подумал, что ты там вместе с Гругисом. Я даже озираться стал, увидеть его надеялся.

— Один я был, — буркнул Вилигайла. — Гругис в Локисте сидит.

— Да, но как ты очутился там, как в битву ввязался?

Старик дернул поводья и придержал коня, потом глухо произнес:

— Я как про крестоносцев услышу, дома усидеть не могу… Кровь во мне вскипает. Видно, так оно и будет все время, покуда…

— Годы твои уже почтенные — пора дать роздых и твоей палице, никто тебя и словом не попрекнет, — будто желая ободрить старого воина, сказал Юдикис.

Вилигайла нахмурился, сурово сдвинув к переносице седые косматые брови. Он отвернулся и надолго замкнулся в себе.

— Нечего тебе, князь, меня почтенными моими годами убаюкивать! — очнувшись, сердито возразил старик. — Я еще посижу в седле и свой конец найду в битве. Тогда и люди меня добрым словом помянут, и боги не отвергнут. Нет ничего позорнее для мужчины, чем умереть в постели!

При последних словах четверо всадников из свиты весело расхохотались. Смех этот не был издевательским — все одобрительно восприняли жизненный выбор старого воина. Однако Вилигайле послышались в нем ехидные нотки. Ему вообще часто казалось, что его возраст является поводом для насмешек.

— Ничего, состаритесь и вы когда-нибудь! — укоризненно сказал он и пришпорил коня.

— Не сердись! — успел крикнуть Юдикис, но всадник уже был далеко впереди, а потом и вовсе скрылся из виду.