Когда он ушел, Довиле метнула взгляд в ту сторону, где сидел Шарунас. Их взгляды встретились. Девушка сразу же догадалась, что он чем-то напуган. Ей показалось даже, что она уловила в его взгляде немой призыв о помощи.

У Довиле оборвалось сердце. Уставившись неподвижно в раскрытую тетрадь, она лихорадочно обдумывала слова директора. Распахнулась дверь, и с этой минуты в классе поселилась тревога.

Не дожидаясь звонка, Шарунас с тремя приятелями вышел из класса. Один из них, как бы оправдываясь, буркнул на прощание:

— Мы покурим, все равно нечего делать.

Проводив их пристальным взглядом, Довиле подумала, что, пожалуй, все они связаны какой-то общей тайной, и вспомнила, что нередко видела их вместе. Бывало, собравшись в укромном уголке, друзья о чем-то таинственно шушукались.

Ни Шарунас, ни его дружки больше в классе не появились. А их одноклассники не могли дождаться окончания уроков. Ребята были не на шутку встревожены, они не могли понять, что же происходит в их школе. Комсомолец Пятрас Жичкус во время последней перемены остановился возле Довиле и удивленно сказал:

— Вот дураки, и чего испугались?! Если арестовали учителя, это еще не значит, что начнут хватать и учеников. Зря в панику ударились!

В ответ девушка лишь покачала головой.

— Ты что, тоже перетрухнула? — спросил он.

— Мне всегда страшно, когда исчезают люди, — призналась Довиле.

— Да куда они исчезнут? Гораздо страшнее, когда люди погибают, — заключил Пятрас и зашагал вперевалочку к своей парте.

Вечером того же дня, когда Довиле готовила уроки, кто-то постучал в окно. Прислонившись лицом к стеклу, девушка попыталась разглядеть позднего гостя.

— Выйди на минутку! — послышался голос с улицы.

Довиле узнала Шарунаса.

Сунув поспешно ноги в туфли и набросив на плечи пальто, Довиле выскочила на улицу. Девушку била нервная дрожь. В сумерках она увидела рядом с Шарунасом одноклассника Альвидаса.

— Кончилось наше ученье, — сказал Шарунас. — Экзамены будем сдавать в лесу.

Эти слова были для Довиле как удар наотмашь. Вцепившись в руку Шарунаса, она молча вглядывалась в его лицо. В глазах девушки застыла отчаянная решимость любыми средствами удержать Шарунаса от гибельного шага. Видно, тот понял ее порыв: он резко вырвал руку и отстранил девушку.

— Видно, так суждено, — вместо оправдания сказал он. — Прощай! Но я тебя все равно разыщу, вот увидишь. Жди!

Сделав шаг к оцепеневшей от ужаса подруге, он крепко обнял и поцеловал ее. Потом хотел сказать что-то, но резко повернулся и скрылся вместе с Альвидасом в темноте. Долго еще было слышно, как чавкает слякоть под их ногами.

Довиле же продолжала стоять на месте и вслушиваться в ночные звуки, чувствуя тупую боль под ложечкой. Что-то зашуршало за ее спиной. Видно, с крыши сполз размякший ком снега. Девушка вздрогнула, плотнее запахнула на груди пальто и, еще раз посмотрев в темноту, непроглядным покровом окутавшую улицу, вернулась в комнату. На столе лежал раскрытый учебник. Довиле тупо уставилась в одну точку, буквы перед ее глазами расплывались. Так и просидела она за столом до полуночи, блуждая мысленно в темной ночи вместе с двумя ночными пришельцами, которых увлекло куда-то гибельным вихрем.

В выпускном классе из девяти юношей осталось всего пять. После ареста учителя английского языка четверо восьмиклассников больше не появлялись в школе. Трое учеников исчезло и из предпоследнего, седьмого класса. Поначалу даже учителя не могли взять в толк, что происходит, строили самые различные догадки, надеясь, что ребята все-таки рано или поздно объявятся. Однако вскоре стало ясно, что все семеро предпочли не учебу, а другой, опасный путь — ушли в лес.

Драматические события обрушились на школу подобно эпидемии. Сняли с работы директора. Чернее тучи ходил классный руководитель Деркинтис: несколько дней подряд его вызывали для объяснений в здание из красного кирпича, у дверей которого стоял вооруженный часовой. Вероятно, там не по своей воле побывал и кое-кто из учеников, но хвастаться этим никому, разумеется, не хотелось.

Довиле Мажримайте тоже со страхом ждала вызова в красный дом. Она не была уверена, что о ее дружбе с Шарунасом не знает ни одна живая душа, хотя и встречались они обычно тайком, в сумерках. Минула неделя, другая, появились новые заботы, и все стало входить в прежнее русло. Девушка успокоилась, решив, что главная опасность прошла стороной.

Однажды вечером в скромную комнатку в тихом переулке, где жила Довиле, заглянул ее одноклассник Пятрас Жичкус, неразговорчивый увалень, отличавшийся по общему признанию добрым нравом. Даже учителя, бывало, подтрунивали над ним: к доске его лучше не вызывать — покуда Жичкус расшевелится да подойдет, другой успеет ответить урок.

Довиле давно заметила, что Пятрас неравнодушен к ней. Он только и искал случая, чтобы заговорить с девушкой, но у той обычно не хватало терпения выслушивать зануду до конца, такие разговоры неизменно заканчивались на полуслове: Довиле оставляла незадачливого собеседника одного и убегала к подругам.

Стоило ей увидеть у себя в комнате Жичкуса, как она с тоской подумала, что ей предстоит невыносимая скучища — несколько часов подряд выслушивать его сбивчивые речи. И никуда от этого нельзя было деться. Девушка вообще испытывала неприязнь к каждому, кто пытался, пусть даже робко, проявлять свои чувства к ней. Все ее помыслы были заняты только одним человеком — Шарунасом.

Пятрас долго топтался посреди комнаты, разглядывал оклеенные полосатыми обоями стены и сложенные горкой на столе книги, боясь встретиться глазами с девушкой.

— Что ж, присаживайся, гостем будешь! — пригласила Довиле.

Юноша осторожно, точно сомневаясь, выдержит ли стул, сел.

— А я вот проходил мимо, дай, думаю, загляну, посмотрю, как ты тут живешь, — с расстановкой начал он.

— Да тут и смотреть нечего! — отмахнулась Довиле. — Ни кола ни двора.

— Да и мы в роскоши не купаемся, — согласился Пятрас. — Разве что Шарунас… Жил у дяди как у бога за пазухой.

Довиле насторожилась: куда он клонит?

— А по-моему, Шарунас тоже не велик барин, — сухо сказала она и посмотрела на гостя, пытаясь угадать, к чему он завел разговор об исчезнувшем приятеле.

— Зато не прочь разбогатеть, — уточнил Пятрас.

— Ты так думаешь?

— Да. Недаром же он ушел сражаться за власть буржуев.

Довиле хотела было прекратить этот неприятный, вернее, опасный разговор, или хотя бы перевести его на другую тему, но неожиданно для себя вспылила:

— Да вы, комсомольцы, готовы в каждом видеть буржуя!..

Юноша добродушно рассмеялся.

— Что верно, то верно. Нам эти твари не по нутру.

— Я и сама господ не слишком уважаю, — поддакнула Довиле, — и все же…

— Вот видишь, наши взгляды почти совпадают, — продолжая улыбаться, сказал гость. — Ты бы тоже могла вступить в комсомол.

Его слова развеселили девушку.

— Выходит, ты пришел сюда агитировать меня? — расхохоталась она. — А я-то думала…

— И вовсе не агитировать, — возразил Пятрас. — Я просто так заглянул. Ведь ты мне нравишься.

Довиле снова прыснула.

— Вот это честь! Понравиться классному философу Пятрасу!

— Нравишься, — не обращая внимания на колкости, упрямо повторил юноша.

— Вот досада, а ты мне не очень.

— Знаю, — кивнул Жичкус. — Что поделаешь? Как говорится, насильно мил не будешь.

— Справедливо говорится, — безжалостно заключила девушка.

Гость замолчал, с минуту грустно глядел в угол комнаты, потом перевел взгляд на разложенные перед Довиле учебники.

— Что ж, я пошел, — сказал он, вставая. — Завтра у нас алгебра, а у меня еще уроки не готовы.

— Нашел из-за чего переживать! Ведь ты задачки как орехи щелкаешь, — уже серьезно заметила Довиле.

Жичкус потоптался у дверей, собираясь, видимо, что-то сказать, но передумал и уже с порога буркнул…

— Не сердись…