— Думаю, долго не пробуду. Как только крестоносцы снова к нам полезут, на войну отправлюсь, — добавил Вилигайла.

Страздуне бессильно опустила руки.

— Чтоб их громом поразило, проклятых! Покоя от них нет, — потупившись, в сердцах произнесла она и надолго замолчала. Затем подняла голову и грустно сказала: — Рубят мужчин, как деревья. Вон и сыновей моих тоже, потом мужа… Ведь и тебя могут…

Вилигайла поднял глаза, внимательно поглядел на крону дерева, под которым сидел. На липе уже распустились первые цветки, в густой листве гудели пчелы. Старик поднялся и сказал:

— Дай-ка мне перекусить, и пошли на луг: сено и моему коню сгодится.

Страздуне метнулась в избу, а Вилигайла залюбовался могучими деревьями, цветником с изящными лилиями посередине, палисадником из тонких прутьев, пчелиными колодами с тесовыми крышами. Он думал о боевом товарище, погибшем под Велюоной, так и не успев завершить столько дел, осуществить столько замыслов.

Жрец Вилауде стоял на опушке священной дубравы, на пригорке, и поэтому заметил приближающихся всадников издалека. Прохладное осеннее солнце ярко освещало долину, по которой ехали люди. Впереди скакал князь Скирвайлис, по бокам — его сыновья Юдикис и Гругис, следом — несколько всадников, сзади тарахтела телега, где лежали связанные баран и гусь, за ней семенили два козла, подгоняемые босоногим человеком в овчинном кожухе.

Шествие остановилось у склона холма. Мужчины привязали к осине коней, вытащили из телеги барана, развязали ему ноги, кто-то сунул под мышку гусака. Низкорослый мужик в кожухе, который проделал путешествие до священной дубравы босиком, уже тащил за веревки обоих козлов. Скирвайлис не давал приказаний, ибо люди сами знали, что делать. Он лишь осмотрел животных, проверяя, не отощали ли они в дороге, и стал решительно подниматься в гору. Следом, сняв шапки, потянулись остальные. Шуршали под ногами побуревшие дубовые листья, ими была усеяна зеленая мягкая трава. Немало листьев, тоже успевших пожелтеть, шелестели на деревьях наперекор заморозкам и осенним ветрам.

Жрец Вилауде, прислонившийся к стволу дуба, сделал несколько шагов навстречу князю. Они поздоровались и, переговариваясь, вместе продолжили путь в гору.

— Хочу принести этих животных в жертву нашим богам, — сказал Скирвайлис. — Пусть они отведут опасность от родной земли. Пусть спутают замыслы врага, подорвут его силы, пусть просветлят умы литовских князей, которые должны оберегать и защищать нас.

Старый жрец попросил князя не торопиться, идти помедленнее — ему было трудно в своем длинном, до пят, белом одеянии угнаться за Скирвайлисом.

— Будем молить богов, чтобы они дали нам силу, выдержку и непреклонность, — сказал Вилауде. — А на князей Йогайлу и Витаутаса полагаться не станем, ведь они предали нас, отказались от наших богов.

— У меня сердце обливается кровью, когда я слышу такое, — с ненавистью произнес Скирвайлис.

Впереди, на вершине холма, виднелся сложенный из камней жертвенник: мирно трепетал язычок пламени, сухие ветки горели почти без дыма.

При виде священного огня Скирвайлис испытал то же волнение, что и остальные жемайты, столь торжественным был этот миг. Они молча двигались к огню, опасаясь наступить на сухую ветку, чтобы не нарушить таинственную тишину. Казалось, тут незримо присутствуют боги, они прислушиваются к каждому звуку. Иначе стоило ли приносить им в жертву козлов, обращаться с мольбами?

Возле жертвенника уже суетился помощник жреца Карка. Тот самый, что был проводником князя Скирвайлиса в военных походах. Этому ловкому болтливому человеку удалось войти в доверие к жрецу, и он охотно помогал старику во время совершения обряда жертвоприношения.

Мужчины окружили кольцом жертвенник и смотрели на огонь, а босоногий мужик, пыхтя, продолжал тащить в гору козлов. Они упирались, блеяли, видимо, предчувствуя гибель. Но вот и этот человек протиснулся в круг, не выпуская из рук концы веревок.

Жрец встал на каменное возвышение, специально устроенное для этой цели, обвел взглядом собравшихся, прижал руки к груди, опустил голову и на минутку закрыл глаза. Пока он сосредоточивался, Карка показал знаками, что приносимых в жертву животных нужно подтолкнуть ближе к огню. Торжественная тишина время от времени оглашалась неприличным козлиным блеяньем, при этом одно из бедных животных справило естественную нужду. Гусь жался поближе к барану, будто ища в нем защиту. Человек в кожухе дергал за веревки и мычал — таким способом немой пытался усмирить животных.

Наконец жрец Вилауде выпрямился, опустил руки и осторожно спустился с каменного приступка. Карка протянул ему изящный топорик. Жрец схватил козла за рога и наметанной рукой ударил козла обухом по лбу. Животное рухнуло на землю, покорно вытянув ноги. Карка управлялся с помощью длинного ножа: перерезал животному горло, подставил глиняную миску, и кровь сильной струей ударила в нее.

Подошла очередь и остальных жертв. Дольше всего пришлось провозиться с гусаком, который и без головы продолжал отчаянно хлопать крыльями.

Карка даже взмок от усердия. Нужно было подбросить в огонь хворосту, принести жрецу кропило из связанных в пучок можжевеловых веточек, обработать жертвенных животных.

Немой, разинув рот от восторга, почтительно держал миску с кровью. Вилауде поднялся на каменное возвышение, смочил кропило кровью и, поворачиваясь во все четыре стороны, потряс им над головами людей.

— Пусть жертвенная кровь укрепит наши головы и просветлит наш разум, — вполголоса начал он. — Пусть она оберегает нас от шишек, резей, чирьев, ломоты в суставах и вывихов, от переломов, слепоты, от болей в груди, животе и прочих частях тела.

Жрец повернулся в сторону жертвенника и капнул кровью на огонь. Карка поспешно складывал у его ног отрезанные головы козлов, барана и гуся. Жрец бросал их в огонь и глухим старческим голосом продолжил, стараясь, чтобы его хорошо было слышно:

— О могущественные и милостивые боги, от души приносим вам эту жертву и взываем к вам с мольбой о помощи и заступничестве в трудную годину, когда на нас свалились великие заботы и печали. Подобно черным тучам, в наш край ползут злые враги, разоряют наши дома, убивают наших людей, оскорбляют нашу честь и отнимают хлеб. Они навязывают нам своего бога и оскверняют наши святилища. Сердечно просим вас: укрепите наш дух, наше мужество и выдержку. Пусть наши воды топят врагов, пусть деревья в наших дубравах колют им глаза, пусть багульник, белена и другие травы дурманят им головы. Мы молим вас: обратите свой гнев против наших врагов, сорвите их страшные замыслы, обескровьте их силы. Нижайше просим вас: примите нашу жертву, услышьте нашу мольбу!

Жрец и все собравшиеся вокруг жертвенника опустили головы и застыли в торжественном молчании. Слышно было, как гудит огонь да потрескивает хворост. Пискнула в ветвях дуба сойка, видимо, обнаружившая желанные желуди.

Вилауде взял миску с остатками крови и направился к старинному дубу, который рос в тридцати шагах от жертвенника. Он окропил кровью землю вокруг священного дерева, что-то бормоча вполголоса. Люди, пришедшие к жертвеннику, с удивлением и уважительным восхищением смотрели на священный дуб: могучий ствол, который не способны обхватить даже девять мужчин, огрубелая кора, изборожденная глубокими, наподобие канавок, выемками, и такая пышная крона, что под сенью дерева мог укрыться от дождя отряд всадников.

Жрец повернулся к людям и сказал:

— Подойдите все сюда, приложите правую руку к стволу священного дуба и поклянитесь мысленно, что никогда не откажетесь от своих богов, от свободы и будете защищать родной край до последнего вздоха, до последней капли крови.

Мужчины молча подошли к дубу, протянули руки и, опустив головы, стали шептать слова клятвы. Немой бегал вокруг, выискивая свободное местечко, чтобы тоже присоединиться к ним. Он упал на колени и на четвереньках прополз к дереву между ногами молельщиков. Спустя минуту послышалось мычание, которое чем-то напоминало плач.