— Успокойтесь, друзья, не горячитесь! — воскликнул он, воздев руки. — Прихвостни Йогайлы загубили нашего любимца, отважного князя Кястутиса! Неужто вы хотите, чтобы они задушили и его сына, светлейшего князя Витаутаса?! Так знайте же: тогда и нам не будет жизни! Давайте отправимся к магистру ордена, к этому проклятому кровопийце, и скажем ему, что признаем своим владыкой князя Витаутаса, коего и намереваемся поддерживать всеми силами! Иного пути у нас нет!

Витаутас с нескрываемой благодарностью посмотрел на исступленного низкорослого человека, и глаза его увлажнились. Казалось, он готов был расцеловать Эйтутиса. Да, очень кстати прозвучало слово властителя из Кражяй. Родовитые люди Жемайтии притихли, задумались.

— Мы хотим знать, что думает обо всем этом верховный правитель Жемайтии, достопочтенный князь Скирвайлис, — сказал князь из Расейняй Шяудинис, самый молодой гость на приеме, ненамного старше Гругиса.

Скирвайлис сидел рядом с князем Витаутасом. Как хозяину дома ему не хотелось говорить неприятные вещи почетным гостям из Пруссии. Скирвайлис не вскочил с места, как это сделал Эйтутис. Локистский князь был постарше его и помедлительней. Он говорил сидя. Судя по нахмуренному лбу и напряженному взгляду, князь взвешивал каждое слово.

— Мы должны оказать поддержку храброму князю Витаутасу, сыну нашего незабвенного властелина Кястутиса. Но с условием: Жемайтия не отойдет к Тевтонскому ордену. Мы ведь знаем: коль скоро что-то включается в договор, зубами его потом не выгрызешь. Пусть наши гости отправляются назад, в Пруссию, и пусть передадут этому мерзавцу магистру, что жемайты через шесть дней прибудут к нему на переговоры. Да не забудьте предупредить замок Рагайне, чтобы нас там ждали.

Скирвайлис за все время разговора ни разу не обернулся к Витаутасу, не посмотрел на него. С минуту он хмуро разглядывал стол, будто обдумывал что-то важное. Вскинув голову, старый князь обвел взглядом сидящих за столом жемайтов. Он хотел знать, как те приняли его слова: с одобрением или нет?

Одно то, что никто не вскочил, не возразил с места, свидетельствовало о многом: князья и знатное боярство согласны со Скирвайлисом. А ведь они правили краем. Витаутас же чувствовал себя не в своей тарелке. Порой казалось даже: он глубоко погружен в свои невеселые мысли, оттого не слышит, о чем говорится в этих сумрачных душных покоях.

— Князь, ты сам назначь тех, кому надлежит отправляться в Пруссию, и дело с концом! — крикнул Памплис.

— Не хочет ли наш владыка, князь Витаутас, сказать что-нибудь? — послышался голос в дальнем конце стола. Вопрос задал кражяйский князь Эйтутис.

Витаутас, выведенный из оцепенения, вздрогнул. Он порывисто встал, уперся костяшками пальцев в край стола, поглядел поверх голов сидящих за столом мужчин.

— Мне понятна ваша озабоченность, — начал он, — и тем не менее я убежден, что в первую голову нужно решать основной вопрос: кому достанется целиком великое княжество Литовское? Допустим ли мы, чтобы его разодрали на части, как это делают с овцой волки?

— Не допустим этого! — выкрикнул кто-то.

— Вот и я говорю: не должны допустить! — Витаутас стукнул костяшками пальцев по столу. — Тогда пошлите достойных посланцев к магистру и скажите ему, что вы поддержите меня в борьбе за трон! Больше я от вас ничего не требую!

— Скирвайлис назначит лучших! Мы ему доверяем! — снова вмешался Памплис, властитель Ретавы.

На том, в сущности, и порешили. Все поднялись со своих кресел, одни окружили Витаутаса, чтобы уточнить кое-какие подробности, другие завели беседу с его братом Таутвиласом и с князем Йомантасом.

Тем временем распахнулась дверь, и в княжеские покои пулей влетел посланник ордена Зигфрид Андерлау. Он так и не успел окончательно протрезвиться, однако на лице его были написаны крайняя озабоченность и испуг. Он затравленно озирался вокруг, и во взгляде его таилась мольба: объясните же кто-нибудь, что тут произошло! Он подскочил к Таутвиласу и укоризненно сказал ему что-то, однако тот лишь весело расхохотался и дружески похлопал его по плечу. Подведя крестоносца к князю Скирвайлису, он попросил:

— Объясни ему, что к чему. Он хочет знать, что же решили жемайты.

К ним подошли еще несколько человек. В эту компанию затесался и Гругис. Всем было любопытно послушать, о чем будут разговаривать жемайтский медведь и тевтонский волк.

Крестоносец часто моргал покрасневшими веками, облизывал пересохшие губы и испуганно пятился, будто Скирвайлис и в самом деле на манер жемайтского мишки собирается сгрести его в охапку.

— Передай своему магистру, что жемайты поддержат князя Витаутаса, — сказал Скирвайлис. — Через пять дней наши посланцы выедут в путь, чтобы встретиться близ замка Рагайне. Ждите их там. Если понадобится, они могут и в Мариенбург отправиться.

Посланец ордена пробормотал что-то одобрительно и, осмелев, спросил:

— А как насчет святой христианской веры? Согласны ее принять?

— С какой стати вы навязываете свою веру, как купцы товар? Кто хочет, пусть принимает, — отрезал жемайт.

Говорить было больше не о чем, и тем не менее гости не расходились, голоса в чертогах Скирвайлиса не смолкали. Да и неудивительно — многие давно не видели друг друга. Задержался в кругу беседующих и князь Витаутас. Всем не терпелось узнать у него, что нового в Вильнюсе, в Польше, в Пруссии. Были и такие, кто попросил князя помочь в беде: вызволить из неволи близких или хотя бы узнать что-нибудь об их судьбе. Пытались они вызвать на откровенность и Зигфрида Андерлау, но тот клятвенно заверял, что ни о каких невольниках ничего не знает.

Люди из свиты — проводники, конюхи, слуги — тоже не скучали. Они окружили плотным кольцом Мартина Нака, с которого еще не сошел хмель. Ноги его заплетались, когда он тащился к уютно потрескивающему костру. С краснощекого круглого лица прусса не сходила улыбка. То и дело подтягивая сползающие штаны, он заискивающе заглядывал в глаза развеселившимся людям:

— Пусть этот поганец Андерлау якшается с князем Витаутасом, а я тем временем выпью с вами медовухи!

Жемайты громко расхохотались. Но стоило появиться на пороге дома долговязому крестоносцу и поманить Мартина пальцем, как тот вмиг притих, от его удали не осталось и следа — он послушно засеменил за старшим по положению братом ордена.

Незаметно пролетел короткий осенний день, на дворе стемнело. Многие князья и бояре, не обращая внимания на то, что наступала ночь, засобирались со своими проводниками домой. Ночевать остались лишь немногие.

Князь Витаутас пробыл со своей свитой у Скирвайлиса еще день, а ночью, как было условлено, отправился в путь. Обоим крестоносцам, невзирая на их отчаянные протесты, завязали глаза. Раз уж не осталось в Жемайтии могучих замков, так пусть хотя бы перепутанные тропы да топи, дубравы и гати уберегут жемайтов от опасности.

Целую неделю после дня поминовения духов лил дождь, но потом он все же перестал, а к вечеру будто кто-то сорвал с небес серый полог, и они осветились желтовато-льдистым заревом. Ночью землю сковало морозом и больше уже не отпускало много дней. Мужчины глушили рыбу на озерах и реках под прозрачным стеклянным льдом палицами или обухами боевых топоров.

С тех пор как ударили заморозки, Гругис ни дня не сидел дома. Если он не катался на коньках где-нибудь на болотах, то непременно бродил с охотничьим ружьем по берегу реки или лесам в надежде подстрелить кабана. За это время он сильно сдружился с Вилигайлой, который, желая заглушить душевную боль, часто составлял компанию юному князю. В согбенном, израненном, но все еще сильном теле старца билось отчаянное сердце. Вилигайла знал множество охотничьих тонкостей, а тайны озер и лесов читал прямо как по книге. Гругису казалось, что нет на свете такой вещи, о которой не имел бы представления этот седой как лунь старик. Его главной страстью были схватки с сильными и коварными зверями. Столкновение с ними — предприятие рискованное, и в предчувствии битвы Вилигайлу охватывала нервная дрожь. Оттого он и не любил охотиться на пугливых ланей.