Крестоносец с сухощавым строгим лицом криво усмехнулся в желтые усы.

— Могло бы быть и больше, мы не против. Всем бы работы хватило.

Сказано это было с явным вызовом, и все подавленно замолчали.

— Откуда человек ордена знает наш язык? — поинтересовался Скирвайлис.

— А я три года просидел в плену в Вилкмяргском замке. Так что время у меня было, — ответил Зигфрид Андерлау.

Старый князь наклонился к Витаутасу и спросил:

— Второй тоже понимает по-нашему, да?

— Он прусс, только онемеченный. По-моему, понимает, правда, пока не говорит.

Тем временем в дверях появился Скабейка с кувшином медовухи в руках. Витаутас отказался от питья, однако остальные гости пригубили из роговидных кубков. С удовольствием пили и крестоносцы. И вот уже зазвучали громкие голоса, смех, а князь Таутвилас, осмелев, оказывал внимание юной хозяйке дома Мингайле. Когда она поспешно проходила мимо, он удерживал ее за руку. Йомантас упорно предлагал затянуть какую-нибудь боевую песню жемайтов, однако крестоносец опередил его и запел по-немецки. Голос у него был довольно приятный и чистый.

Князь Витаутас нахмурился. Ему не понравилось общее оживление. Неожиданно он встал и уперся костяшками пальцев в стол.

— Предлагаю закончить ужин. Досточтимый хозяин дома сказал мне, что для всех приготовлен ночлег. Пора на покой. Одновременно довожу до всеобщего сведения, что я прошу князя Скирвайлиса завтра же, с утра пораньше послать гонцов во все концы Жемайтии. Пусть они созовут достопочтенных мужей на совет. Пусть скажут: владыка Литвы и Жемайтии, князь Витаутас призывает их!

Голос князя, в котором обычно слышались писклявые нотки, звучал сейчас твердо и резко. Этому человеку не возразишь — вот что почувствовал сразу каждый.

Разыгравшееся было веселье вмиг улеглось, все стали подниматься из-за стола.

В одной клети были устроены постели для литовцев, а в другой — для крестоносцев. Зигфрид Андерлау сердито заворчал, недовольный таким разделением, но потом смирился и, лишь переступив порог клети, спросил:

— Кто нас будет охранять?

— Духи жемайтов! — ответил прислуживавший гостям Скабейка.

Рыцарь ордена вытаращил глаза и перекрестился.

В ту ночь Гругис долго не мог уснуть: он все время думал, как ему упросить отца, чтобы тот послал его в Кражяй к князю Эйтутису. Он всего два раза видел его дочку Айсте, зато во сне она являлась к нему уже раз сто. Девушка застряла в его сердце и памяти как заноза, вызывающая сладостную боль. Впервые он увидел ее, когда охотился в Лакаушяйском лесу. Обгоняя гончих, она вихрем мчалась по лугу на маленькой лошадке с длинным, до самой земли, хвостом и развевающейся по ветру, подобно черному знамени, гривой. Было ей тогда лет четырнадцать-пятнадцать, и ей неведома была пока девичья застенчивость. Тоненькая, как юное деревце, по-детски хрупкая, Айсте вела себя так, будто не осознавала, кто она — мальчик или девочка. Они были с Гругисом одногодки и поэтому быстро нашли общий язык. Носясь на своих низкорослых лошадках, они нарвались на раненого лося, которого вместе загнали в болото и прикончили. Гругис из кожи лез вон, желая предстать в глазах юной всадницы отважным, находчивым охотником, настоящим мужчиной. Он едва не утонул в вязкой трясине, когда пытался накинуть на рога лосю конопляную веревку. Айсте стояла в сторонке, держа за поводья обеих лошадок, и испуганно ойкала. Казалось, она не утерпит и кинется ему на помощь, в болото. Наконец Гругис, держась за конец веревки, выбрался на сушу. Он до нитки промок, был облеплен тиной; но не скрывал, что счастлив. Они спрягли вместе лошадок и вытащили тяжелого лося на сухой откос. Айсте прыгала от радости вокруг исполина сохатого, будто исполняя ритуальный танец в честь удачной охоты.

— Ты только подумай! — ликовала она. — Мы с тобой одолели такого зверя!

Бросившись Гругису на шею, девушка поцеловала его в щеку.

Только тогда она заметила, что его лицо перемазано тиной и расцарапано до крови. Айсте намочила косынку и стала вытирать ему лоб, щеки, шею. Движения ее были осторожными и ласковыми, будто она боялась причинить Гругису боль. Стоило ей прикоснуться к его лицу, как юноша задрожал всем телом.

— Тебе что, холодно? — удивленно спросила Айсте.

Гругис смутился и, чтобы скрыть неловкость, принялся дурачиться, скакать вокруг добычи, потом в шутку уцепился за рога, словно вступив с лосем в единоборство.

— И вовсе мне не холодно, — небрежно возразил княжич.

Он и сам не мог бы объяснить причину странного озноба. Может, оттого, что он до нитки промок, добивая и вытаскивая лося? Хотя, вероятнее всего, причиной тому была хорошенькая девушка, которая так ласково прикасалась к его лицу.

Эта первая встреча с Айсте со временем наверняка изгладилась бы из памяти Гругиса, не доведись им снова встретиться прошлым летом. Айсте приехала к ним верхом вместе с отцом и двумя провожатыми. Они свернули во двор ненадолго, чтобы дать передышку усталым лошадям, подкрепиться и затем продолжать свой путь.

Этих минут было достаточно, чтобы в сердце Гругиса воскресло нечто такое, чему суждено было вспыхнуть с новой силой и больше уже никогда не угаснуть. Айсте превратилась в стройную прелестную девушку. При одном взгляде на нее по телу Гругиса разлилась жаркая волна. Куда только девались его смелость и раскованность! Лучистый взгляд красавицы парализовал его. Молодой князь не знал куда деваться, какими речами развлечь гостью.

Айсте сильно изменилась с тех пор, когда они охотились на лося, стала гораздо сдержаннее, скромнее. Гругис чувствовал, что она не забыла ту первую встречу. Время от времени, будто вспомнив, как юный охотник искупался в болоте, она украдкой улыбалась.

Когда же гости стали готовиться к отъезду, молодые люди встревожились, испугались скорой разлуки, ведь они так и не успели поговорить, и неизвестно, когда еще встретятся. Забыв про смущение, они стояли рядом и, не отрываясь, смотрели друг на друга. Им было так хорошо вместе, хотелось продлить счастливое мгновение. Они и не заметили, как отделились от остальных и направились в сад, где темнели пчелиные борти. Их вернул к действительности из прекрасного сна зычный голос князя Эйтутиса. Гругис взял Айсте за руку и, глядя в ее присмиревшие, будто укрощенные, глаза, сказал:

— Я хочу снова видеть тебя.

— Приезжай, я буду ждать! — крикнула Айсте, подбегая к коню.

Сейчас как раз подвернулся удобный случай. Всадники разъедутся по Жемайтии кто куда, почему же и Гругису не последовать их примеру? А поедет он, разумеется, в Кражяй!

Старик Скирвайлис угадал желание юноши и усмехнулся в усы. Отпустив на прощание какую-то шутку, он благословил юношу в дорогу. Пусть отправляется, раз его зовет туда сердце. А опекуном его станет бог путешествий Гуже.

Рано утром Гругис выехал верхом в сопровождении всего одного всадника. Дождь перестал, небо расчистилось, и можно было надеяться на то, что ночью подморозит. Добрый отрезок пути их провожал старик Вилигайла, которого князь отправил в Тверай и Кальтиненай. Кони за ночь отдохнули и теперь бежали резво. Землю развезло от сырости, из-под копыт вылетали комья грязи. А когда они ехали по ведущей к замку дороге — кулгринде[2], что пролегала через болото, животные увязали в трясине по самое брюхо. Всадникам пришлось даже задрать ноги. Этой дороги через Лакаушский лес и болото Пикчюс крестоносцы еще не знали, ни одному из них не удалось добраться до этих мест. Даже зимой, с наступлением морозов, здесь чуть ли не на каждом шагу можно было увидеть, как поднимались пузыри со дна омутов, как булькала, клокотала и извивалась между кочками в поисках истоков рек вода.

Старик Вилигайла с досадой вспоминал поступок князя Витаутаса: придумал тоже, привести сюда тайной дорогой двух врагов! И неважно, что глаза у них были завязаны. Ведь и слепые способны повторить пройденный путь. А враг и ногами способен видеть.