— Считай это свадебным подарком. Я хочу увидеть это видео. Он же Беккет.

— Что, черт возьми, это значит?

Я слышу ее хихиканье и фырканье. Сестра произносит с горящим взглядом:

— Есть причина, по которой я выхожу замуж за одного из них.

— Боже мой, ты ужасна. — До сих пор я не задумывалась об этом, но с сегодняшнего дня у нас с сестрой снова будет одна и та же фамилия. — Зачем тебе это?

— Затем. Ноа всегда был этаким загадочным спортсменом, которого все с детства любили, включая тебя, и как твоя младшая сестра я думала, что он был самым крутым парнем на свете. — Ее ярко-голубые глаза блестят от любопытства. — Я правда хочу посмотреть это видео.

— Ужас. — Я отталкиваю ее, потому что знаю, к чему все это ведет. — Ни за что.

Быстро протянув руку, она пытается отобрать у меня телефон, в процессе схватившись со мной.

— Не жадничай. Дай посмотреть!

— Нет. — Я вырываю у нее телефон и держу его над головой. Жаль, что Келси выше меня, и мне это не помогает. — У меня нет видео. Оно у Ноа.

Сестра прищуривается.

— Чушь собачья.

Смеясь и борясь, мы падаем на пол кухни, потом, тяжело дыша, откидываемся на спину.

— Поверить не могу, что ты хочешь посмотреть это видео. Все было так неловко и неуклюже.

Келси едва сдерживает смех.

— Тогда почему ты это сделала?

— Не знаю. Он подумал, что будет весело, а я не стала возражать после того, как мы распили бутылку «Сангрии», и следующе, что я помню, — поза шестьдесят девять.

Сестра смеется.

— Знаешь… — она замолкает, раздумывая над чем-то. — В ту ночь я была в сарае…

Ее голос затихает, а я лежу в недоумении. Но мне неинтересно, о чем идет речь, потому что я точно знаю, что она имеет в виду. Та ночь часто всплывает в разговоре между нами, потому что именно в ту ночь я потеряла девственность с Ноа. Я всегда говорила, что это будет он, и знала, что так будет. Мне было шестнадцать. Поэтому, когда он заставил меня пойти с ним на свидание и отвел в сарай своих родителей, я позволила ему это.

— Что ты там делала? — кричу я. — Это сарай его родителей.

Сестра морщит нос.

— Я пришла, чтобы вернуть седло, которое одолжила.

Я краснею от смущения. Тогда Ноа фактически прижал меня к стене.

— Ты что-нибудь видела?

— Только его голую задницу. И могу добавить: она очень хороша. Но было довольно темно. Думаю, я больше слышала, чем видела. — Она хихикает, а затем садится. Протянув руку, Келси помогает мне подняться с пола.

Я засовываю телефон в задний карман джинсов.

— Почему ты говоришь мне об этом сейчас?

Сестра пожимает плечами и пытается привести волосы в порядок.

— Думаю, это мой маленький секрет.

— Ты такая странная.

— Я знаю. — Келси улыбается, сжимая мои плечи. — Теперь извини, но мне пора готовиться. — Как только она оказывается у двери, то улыбается и спрашивает: — У тебя точно нет видео?

Я закатываю глаза.

— Да.

Келси уходит наверх со своими подружками, а я захожу в семейную комнату. Выглядываю в окно с видом на поле в поисках своих детей. Они гуляют с Грейс и ее сестрой, тетей Линдой, которая к тому же является матерью жениха. Крохотный городок. Может, ей и кажется странным проводить здесь свадьбу, но дом родителей Ноа на озере Трэвис — место, где проводилось много свадеб, в том числе и наша. Естественно, моя сестра хотела, чтобы ее свадьба тоже состоялась здесь, и родители Ноа любезно согласились.

Я внимательно разглядываю маленьких человечков, которых создала вместе с Ноа, вспоминая о нашей свадьбе, моем животе на пятом месяце беременности и его улыбке от уха до уха при словах «Обменяйтесь кольцами». Севи ползает на четвереньках, обмотанный гирляндой. Спасибо Хейзел. Знаете, это хотя бы ненадолго успокоит мелкого негодника.

— Тяжелый денек? — спрашивает кто-то позади меня.

Я оглядываюсь через плечо и поворачиваюсь, плотнее закутываясь в халат. Из всех людей в мире это оказался гребаный Маверик. Мои щеки пылают, а сердце бешено колотится в груди, когда он присаживается на диван, стоящие возле меня, и смотрит, ожидая ответа.

— Можно и так сказать.

Он совсем не знает, какой сегодня долгий выдался день. Мое сердце продолжает колотиться в груди, глаза горят от того, что я долго не моргала.

— А свадьба еще даже не началась. — Он смеется, а затем обращает внимание на мой внешний вид. — Ты что, выпила?

— Моя младшая сестра выходит замуж. — Пользуясь случаем, я рассматриваю его. Он выглядит не как школьный бейсболист, которому я отдала часть своего сердца. — Так что да, я выпила.

Вздохнув, я сажусь рядом с ним, наконец понимая, что вчера имел в виду Ноа, когда упомянул, что возвращение сюда сделало все только хуже. Так и есть.

— Это место, этот город. Воспоминания, понимаешь.

— Что случилось?

Я смотрю на Маверика. Знаете, тем взглядом, которым вы смотрите на человека, когда он спрашивает вас о чем-то, но в глубине души и так знает ответ.

Маверик вздыхает и морщится.

— Извини, я просто подумал… я не знаю, зачем спросил. Просто мне показалось, что проще спросить о том, что случилось, чем сказать: «Эй, соболезную о потере Мары». — Качая головой, он выдыхает протяжно и медленно, как будто ему жаль. — Не понимаю, как вы это делаете.

— Что делаем?

Он выжидающе смотрит на меня. Мне следует что-то сказать, что угодно, но я не знаю, что именно. Я часто слышу подобные фразы от тех, кто никогда не испытывал такой боли. Они всегда говорят: «Я не знаю, как вы это делаете».

По правде говоря, родители, потерявшие ребенка, ничего не делают. День за днем. Это лучший ответ, который я могу вам дать. Я чувствую, что мой рот открывается, но слова так и не приходят в голову. Однако мне требуются все силы, чтобы не сломаться и не заплакать при мысли о Маре и своей постоянной борьбе за то, чтобы держаться. Не хочу, чтобы все это видели. Особенно те, кто кричит о том, как они соболезнуют твоей потере.

— Я просто имел в виду… — Лицо Маверика искажается, словно на мгновение его что-то расстроило, а затем снова приобретает спокойное выражение. — Не могу вообразить, через что тебе пришлось пройти. Я смотрю на своих дочерей и даже представить себе не могу, какую боль переживаете вы с Ноа.

Я часто слышу это заявление с тех пор, как умерла Мара. Люди смотрят на мать и думают, что поскольку у них тоже есть ребенок, то, должно быть, они понимают твою боль лучше всех. Кажется, что в некотором смысле в этом есть доля правды, но не для Ноа. Мара была его дочкой. Его первенцем, и он пережил ее уход так же тяжело, как и я. Возможно, даже хуже, потому что он — мужчина, отец, ее защитник — был вынужден стоять в стороне и смотреть, как болезнь забирает ее у нас.

— Я столкнулся с ним прошлым вечером в городе, — говорит Маверик, приободрившись.

— Столкнулся?

Он кивает.

— Я видел его в баре. Мы немного поговорили. Вероятно, к тому моменту, как он добрался до бара, он был уже мертвецки пьян.

Я поворачиваюсь к нему.

— Что он сказал?

— Нес какую-то фигню про книгу и про то, что позволил ей умереть. Он был очень расстроен.

Не понимая, что еще сделать, я киваю, потому что знаю: отдав Ноа дневник, я лишь сделала хуже.

— Вчера вечером после того, когда приехали в город, мы сильно поссорились. Дети хотели пойти на могилу Мары, а Ноа не хотел. Просто я сильно на него разозлилась.

— Думаю, я бы тоже не захотел, — признает Маверик, а затем поднимает руку, когда я переключаю на него потухший взгляд. — Просто выслушай меня. Знаю, это трудно понять, но я полностью понимаю его. Он потерял дочь.

— Я тоже потеряла. Но я не веду себя так, будто ее вообще не существовало. Представляешь, он сказал, что хочет забыть ее, Маверик. Как будто ее вовсе не было.

Он сглатывает, словно пытается подобрать правильные слова и объяснить мне это.

— Он по-своему борется с этим и залечивает раны. Мужчины не хотят, чтобы им напоминали о боли. Мы хотим разобраться с этим и забыть. Но когда речь идет о потере ребенка, мы принимаем это на свой счет. Работа отца — защищать своих детей. Мы воспитываем в сыновьях умение быть мужчинами и защитить себя, но дочери… — Он вздыхает и замолкает. — Это совсем другое. Мы их защитники. А он не смог спасти Мару. Так что его тяготит не только ее смерть, но еще он чувствует, что подвел и ее, и вас.