— Не знаю. С тех пор как Мара заболела, я начала вести дневник, записывая свои мысли.

— Это отличный способ исцеления, — добавляет мама Ноа. Она всегда такая понимающая.

— Да… Ну, я бросила ему дневник, когда мы поругались прошлым вечером.

Грейс смотрит на меня глазами, которые так похожи на глаза ее сына. Ее лицо не выражает осуждения, она просто слушает. Это то, чего никогда не делает моя мать.

— Что он сказал?

Пожимая плечами, я делаю глоток кофе и ставлю чашку на стол.

— Ничего. Я развернулась и ушла, а он так и не вернулся домой. Позже я вернулась обратно, перед тем как укладывать детей спать, но его там не было.

— Он вернется, дорогая. Я знаю своего сына. Он всегда так поступает — убегает, чтобы не сказать лишнего, а затем возвращается.

— Я знаю, что он так делает, но как это поможет нашему браку? Все пошло кувырком с тех пор, как мы переехали, и теперь, когда он уволился с работы в автосалоне, то кажется еще более нервным. Я знаю, что он пытается оправиться после смерти Мары. Все мы пытаемся. Но забывать о ней — это не решение проблемы.

— Нет, не решение, но он всегда был таким. Он использует ситуацию с братом как способ самозащиты. Пытается подавить свой гнев.

Я приподнимаю бровь, опасаясь, что могу взболтнуть лишнего.

— Вы знаете об этом?

Она кивает.

— Да, Ник рассказал мне. А Ноа… Судя по его гневу, это не имело ничего общего с Ником и его изменой, но в большей степени гнев гложет его изнутри.

— Ник приедет на свадьбу? — С момента их спора я ничего не слышала о Нике, и Ноа тоже ничего не говорил.

— Нет. Он сказал, что не сможет. Но мы все понимаем, что он лжет, потому что на самом деле хотел сказать: «Я не хочу смотреть в глаза своей семье после того, как изменял жене», — вздыхает Грейс. — Он меня так разочаровал. Сианна такая милая девушка. Она не заслуживает всего этого.

— Мне жаль Сианну.

Грейс глубоко вздыхает:

— Мне тоже, дорогая. Но это ничто по сравнению с тем, через что прошли ты и Ноа. Я вовсе не хочу сбрасывать со счетов чувства Сианны, но вы оба имеете право на свои чувства.

Я не хочу снова вдаваться в ситуацию с Ником, но она абсолютно права. Ноа использует это как еще один повод для высвобождения гнева, хотя на самом деле проблема заключается в том, что мы не справились со смертью нашей дочери.

— Не думаю, что это правильно, — забывать произошедшее только потому, что мне больно. Нам нужно разобраться с этим вместе.

Грейс отодвигает миску и берет мои руки в свои ладони.

— И ты разберешься. — Она сжимает мои пальцы, и я смотрю на нее. — Вы разберетесь с этим, когда будете готовы. Никто не говорит о том, что вам нужно заняться этим прямо сейчас или через пять лет. Придет время, и вы смиритесь с ее потерей. Ты не можешь заставить его это сделать. Однажды осознание настигнет его, и он поймет, что ему нужно с этим разобраться.

Я плачу. В последнее время я постоянно плачу, но, когда вижу слезы Грейс, мне становится интересно, как она со всем этим справляется. Мара была ее первой внучкой. Они провели много времени вместе в ее саду за эти короткие семь лет.

— Как вы живете со всем этим?

— У меня есть сад, говорит она, улыбаясь сквозь слезы. — Там я чувствую ее присутствие.

Мы замолкаем, когда Оливер и Хейзел спускаются вниз с Севи.

— Бинчики! — кричит Севи, потирая живот. — Ула! Бинчики!

По крайней мере, он на нас не лает.

Мы все смеемся. Все, кроме Фин, которой пофиг на всех, кроме кошки. Интересно, у нее тоже будет стадия, когда она начнет притворяться кошкой? Не уверена, но нельзя сказать наверняка.

***

— О чем ты думала? — спрашиваю я сама себя, наливая еще один бокал вина.

Почему я пью? Ноа так и не вернулся. До свадьбы осталось три часа. К тому же Фин, которая не отходит от матери Ноа со вчерашнего приезда, решила, что она закончила с грудным вскармливанием. Ага. Даже моя грудь ей больше не нужна. Меня заменили, и я выпила целую бутылку вина. Кейт бы мной гордилась.

— Ты не знаешь, где Ноа и Джастис? — спрашивает моя сестра, будущая невеста, заходя на кухню.

На ней надеты белые блестящие шорты с надписью «Жена» на заднице. Келси младше меня на три года, и, хотя мы не ладили, когда росли вместе, она была рядом со мной во время болезни Мары и часто присматривала за детьми, когда я возила дочку по врачам и пыталась поддерживать ее здоровье, насколько это было возможно.

В некотором смысле, думаю, это нас и сблизило. Болезнь Мары объединила наши семьи, не считая моей мамы. А ее смерть разорвала все на части. Это все равно что взять колоду карт в руки, а потом бросить ее на пол. Некоторые приземляются лицом вверх, а другие — вниз. Моя логика может быть не совсем вам понятна, учитывая, что я пью вино как воду, но я определенно одна из тех карт, которые оказались перевернутыми, а на Келси это не отразилось. Она продолжала жить и делала все возможное, чтобы заботиться о нас. На протяжении двух месяцев после смерти Мары ее будущий муж Джонас готовил нам обеды, а мама Ноа буквально не покидала наш дом. О нас заботились, но мы покинули город, потому что Ноа хотел уехать из Техаса.

— Я их не видела. — Пожимаю плечами и наливаю себе еще бокальчик.

Я смотрю, как солнце светит в большие кухонные окна в доме родителей Ноа, и в голове возникает мысль: может, добавить в вино немного апельсинового сока, чтобы не так быстро захмелеть. Ну, знаете, как делают с шампанским. Мне придется рассказать об этом Кейт, когда вернусь домой. Бьюсь об заклад, ей понравится вино с апельсиновым соком.

— Он ушел после нашей ссоры прошлым вечером.

В тот момент, когда я вчера вечером швырнула в него дневник, он постоял у воды, а потом ушел. Естественно, я побежала обратно к озеру, чтобы посмотреть, не остался ли бедный дневник тонуть в одиночестве, но мне не повезло. Он забрал его. Или сжег. Я не уверена.

— Отец Ноа их ищет. Судя по всему, он забрал у Ноа ключи от машины, а потом их выгнали из бара. — Келси тянется за бутылкой вина, которая стоит на столе, но я откидываю ее руку. — Соберись. Через пару часов я выхожу замуж. Будь хорошей сестричкой.

Я не упускаю тот факт, что Ноа выпил. И сразу понимаю, в каком количестве. Кажется, после смерти Мары он пил не просыхая целый месяц, и я не переставала плакать. Неудивительно, что у Оливера проблемы с гневом, Хейзел думает, что видит мертвых, Севи ведет себя как собака, а Фин до сих пор не разговаривает и плюет в людей. Мы ужасные родители. Поверьте, я не горжусь нашим поведением, но мы просто пытались существовать, не говоря уже о том, чтобы выжить.

— Я была дерьмовой сестрой, да? — спрашиваю я, находясь слишком близко от ее лица. — Скажи мне правду.

— Не хуже меня, — смеется она, отталкивая мое заплаканное лицо, от которого разит вином, прочь. — Я постоянно рассказывала маме и папе, когда ты убегала из дома. А теперь соберись, тряпка. Сегодня великий день.

А потом она забирает у меня вино. Наверное, это к лучшему, она права. Я с тоской смотрю на бутылку в ее руке, будто прощаюсь со старым другом, к которому никогда больше не вернусь.

У меня получается принять душ и кое-как подготовиться к великому событию. К тому времени я все еще не получила от Ноа вестей и не совсем уверена, придет ли он вообще на свадьбу.

Келси улыбается мне и постукивает своими идеально ухоженными ногтями по экрану моего телефона, когда я делаю прическу.

— В общем, мама сказала мне, что Ноа и ты сняли секс-видео…

Я тупо смотрю на нее, когда она спрашивает:

— Можно посмотреть?

— Что? Мама тоже здесь?

— Нет, она сказала, что не может присутствовать еще на одной свадьбе Беккетов. — Келси закатывает глаза. — Ты ее знаешь.

Она права, я знаю. Но потом на губах сестры появляется зловещая улыбка, как в тот раз, когда она солгала, что нашла мое свидетельство о рождении и что родители, по сути, меня удочерили. Я их родная дочь. Но иногда жалею, что не была приемной. По крайней мере, тогда бы у меня могла быть заботливая мама.