— Я знаю, что не должен видеть тебя такой, но в ту ночь, когда твоя мама сказала мне, что беременна тобой, я был в таком же состоянии. — Падая на колени, я сажусь рядом с ее надгробием и смотрю на нависающие надо мной ветви дуба. Я вижу, что небо вдалеке приобрело пурпурно-розовый оттенок — любимые цвета Мары. — Я помню, как злился из-за того, что она так быстро забеременела, потому что мне казалось, что мы только свыклись с рождением Оливера. Как, черт возьми, я собирался заботиться еще об одном ребенке и работать на ранчо? Я мало что помню о ее беременности, но в день твоего рождения на улице было сорок градусов. Твою бедную маму это не обрадовало. В течение двух часов ты была послушной малышкой, но затем дала нам понять, что ты принцесса, и начала многое требовать.

Я улыбаюсь при этом воспоминании. Горячие слезы катятся по моему лицу, когда я представляю Келли, пытающуюся покормить Мару грудью, и ее отказ от кормления.

— Я все еще чувствую, как ты обвиваешь крошечной ручонкой мой палец, когда я впервые взял тебя на руки.

Она была идеальна во всех отношениях. Сильная, здоровая. Так как же это случилось? Как моя драгоценная девочка с горячим сердцем заболела раком? Почему это случилось с ней? Почему мы не могли совершить то чудо, которое бы спасло ее?

Я вспоминаю слова Боннера. Когда умирает ребенок, значит, ему суждена короткая жизнь. И он должен прожить свои дни, пытаясь достичь определенных целей, чтобы потом направиться к чему-то возвышенному.

Я устремляю затуманенный слезами взгляд к горизонту.

— Какое оно, твое возвышенное, дорогуша?

Я никогда не чувствовал, что Мара все еще со мной. Моя мама говорит, что чувствует Мару, когда возится в саду, где она проводила с ней много времени. Келли однажды сказала мне, что, когда она слушает радио и поет Гарт Брукс, она чувствует, что Мара с ней. Она любила его музыку. И Хейзел… Очевидно, она ей снится.

Мне? Ничего подобного. Я никогда не видел ее во сне, не чувствовал ее рядом. Ничего.

До сегодняшнего дня.

Год спустя, когда я сижу у ее могилы в пурпурно-розовых оттенках неба на восходе солнца.

Клянусь, в этот момент она стоит рядом со мной. Я никогда в своей жизни не чувствовал такого сильного присутствия, ее запаха, ее прикосновения, каждого воспоминания, которые словно окутывают меня. Это не плохие воспоминания о ее смерти, а хорошие, связанные с тем, как она смеется и играет с Оливером, бегая босиком по грязи. Ее голубые глаза, светлые кудри до талии. Все хорошее о ней и о том, что она привнесла в нашу жизнь. А потом я вижу Фин и себя, обнимающего ее вскоре после рождения. Я помню тот день, когда мы совсем отчаялись от горя и нам вручили этого ребенка, а я проигнорировал его. Она подарила нам Фин.

Сглатывая слезы, я задыхаюсь от воспоминаний. Я даже моргаю, пытаясь понять, галлюцинации у меня или нет. Что-то точно происходит, ведь я слышу ее смех, чувствую ее прикосновение и знаю, что она сейчас со мной. Может быть, это потому, что я пьян, а может, я действительно слетел с катушек, но клянусь своей жизнью: она просочилась в мой мозг. И, возможно, именно алкоголь помогает мне, наконец, расслабиться и вспомнить ее.

Поднимается ветерок. Покачивающиеся ветви дерева выводят меня из транса, в котором я нахожусь, и когда я смотрю вверх, то вокруг меня кружат и падают листья. Я смотрю на ее надгробие и улыбаюсь.

— Я рядом, — шепчу я.

Келли

Последствия

(Спрос на невесту)

Я встаю с постели с восходом солнца. Меня будит плач Фин и вибрация телефона. Я просматриваю сообщения, пока кормлю Фин, чтобы узнать, звонил ли Ноа и где его носит. Я не могу отследить его местонахождение по телефону, так что либо сдох аккумулятор, либо муж его просто выключил. Вчера вечером он не вернулся домой. Ноа пропустил ужин с родителями и репетицию свадьбы.

Кейт словно чувствует, что мне скучно.

Кейт: Сучка, ты не сказала, что уезжаешь из города!

Я: Я говорила. Ты не слушала.

Кейт: Хороший аргумент.

Я: Соскучилась по мне?

Кейт: Ужасно.

Я: Я бросила в Ноа свой дневник.

Кейт: И?

Я: Он взял его и ушел. Я не видела его со вчерашнего вечера.

Кейт: Что? В самом деле? Куда он подевался?

Я: Понятия не имею.

Кейт: И что теперь?

Я: Не знаю. Моя сестра сегодня выходит замуж. А я на грани развода.

Кейт: Добро пожаловать в клуб разведенок. Это отстой.

Я: Мне жаль, милая. Ты в порядке?

Кейт: Да, но помнишь, я рассказывала про прекрасную договоренность с Джей?

Я: Да…

Кейт: Он перепугался, когда нашел упаковку презервативов в моем ящике с перчатками.

Я: Почему это его напугало?

Кейт: Потому что он думает, что я занимаюсь сексом с кем-то еще.

Я: Но ты в разводе, так что…

Кейт: Правда? Я так ему и сказала. Но он этого не понимает.

Я: Ты занимаешься сексом с кем-то еще?

Кейт: Нет! Этот мудак отпугивает каждого, кто хоть немного может меня заинтересовать. Полная лажа. Я могу прибить его, так что тебе действительно стоит вернуться домой!

Я: Мы вернемся через два дня.

Кейт: Слава яйцам и удачи. Возвращайся. Эй, получилось в рифму.

Я: ЛОЛ! Пока!

Положив телефон, я смотрю на Фин, вцепившуюся в мою грудь. Она ведет себя так, словно на что-то отвлеклась: крутит головой во все стороны, болтая ногами.

— Мне больно, знаешь ли. — Я прикасаюсь к ее щечке. — Ты еще не наелась?

Естественно, она ничего не говорит, вместо этого отстраняется от груди и садится. Выхватив телефон из моих рук, она смотрит на фото, установленное на экране блокировки: я и Ноа обнимаем Мару незадолго до того, как узнали о ее болезни. Фото сделано на барбекю, которое мы каждый год устраивали на четвертое июля здесь, в доме его родителей. Я тоже смотрю на фото, на ее ярко-голубые глазки, кудри. Все в ней было драгоценно, как и мои воспоминания.

Фин улыбается фотографии и тычет в нее пальчиком. Я прижимаю ее к груди.

— Это твоя сестра. Мара.

Улыбаясь, она кивает, а затем сползает с моих колен, заинтересовавшись коллекцией кактусов возле окна, собранной мамой Ноа. После того, как Фин рассмотрела каждый из них, я иду с ней вниз и обнаруживаю, что мама Ноа уже готовит завтрак. Остальные дети все еще спят, но я чувствую, что это ненадолго. Стоит им почувствовать запах блинов — и они проснутся.

— Ты рано встала, — говорит она, приветствуя меня чашечкой кофе.

Через силу улыбнувшись, я опускаю Фин на пол и направляюсь к кухонному островку, где стоит кофе.

— Не могла заснуть.

Грейс поворачивает голову в мою сторону и улыбается Фин, которая подходит к ней. Она тут же поднимает ее на руки. Клянусь, Фин никогда не ходит пешком. Ее всегда кто-то носит.

— Ноа вернулся? — спрашивает Грейс, отводя локоны Фин от лица и целуя ее в висок, когда та кладет голову ей на плечо.

Я улыбаюсь. Удерживая на руках моего ребенка, она продолжает размешивать тесто для блинов. Грейс словно Марта Стюарт, рожденная в семье Беккет. Она может приготовить все, что угодно, справиться с любой задачей, и я очень сомневаюсь, что она и Рен хотя бы раз ссорились. Если такое и происходило, держу пари, он говорил: «Да, мэм», поджав хвост.

Я беру чашку теплого кофе в ладони.

— Нет.

Фин замечает кошку Люси и извивается в руках Грейс, желая спуститься на пол. Грейс ставит ее на ноги и продолжает перемешивать тесто для блинчиков. Закончив, она добавляет в миску немного корицы.

— Он вернется, когда будет готов.

Я упираюсь локтями в столешницу и вздыхаю: