Н е и з в е с т н ы й  с о л д а т. Ордена как-нибудь в другой раз. Вы мне поверили, вот это мне орден. Спасибо!

К р а в ц о в. Спасибо, браток. Ты всех нас спас.

Н е и з в е с т н ы й  с о л д а т. Ничего, меня тоже спасали. И еще спасут. На войне всегда так. Ну, встретимся в побежденном Берлине. (Убегает.)

П е р в ы й  с о л д а т. По соседству саперы стоят, дали сухарей. Капитан, делите.

К у з ь м а. Почему мне три пайки?

М и х а и л. Одну тебе, две ребятам. Они вернутся-то голодные.

Г о л о с  К р о ш к и. Эй, кто тут есть, помогите!

В и к т о р  и  К р о ш к а  вносят завернутого в плащ-палатку человека.

К р о ш к а. Ух ты, шайтан! Чуть спина не отнялась!

К у з ь м а. Сынок! Крошка! А где Ермолай?

В и к т о р. Он отстал, сколько мы его ни искали, не нашли. Зато наткнулись в овраге на землянку, взяли офицера. Он спал как младенчик. Видно, пьяный был. (Освобождает пленного. Кидает ему узелок с одеждой.)

К р о ш к а. Айн, цвай, драй! Надевай!

Пленный одевается. Это немецкий  о ф и ц е р. У него на френче рыцарский крест. Кузьма дает Виктору сухарь.

В и к т о р (тянется за вторым). Давай и тот сразу. Одного мне мало.

К у з ь м а. Я бы дал, это Ермолая пайка. (Прячет сухарь.)

М и х а и л (Крошке). Где ребенок?

К р о ш к а. Я его пристроил у одной хорошей бабуси. Он уже от моего пальца стал отказываться, все старался укусить беззубым-то ртом. Понял, что молока нет.

М и х а и л. Крошка, ты ранен?

К р о ш к а. Немного… Пуля мне прививку от смерти сделала, тут и тут, ухо теперь дырявое, я, как барышня, могу сережки носить.

М и х а и л. На, кровь вытри. (Начинает обыскивать пленного.)

К р о ш к а. Это я так, для фасона ранился, чтобы дома было что показать. Слушай, это не военная тайна, кого мы приволокли, а? Памятью моего дедушки заклинаю, скажи!

М и х а и л (читает документ). Полковник Вилли Бюхнер.

К р о ш к а. А вот в письме что, ну-ка, почитай!

М и х а и л. «Дорогой Вилли! Твой брат Рудольф присылает домой чуть ли не каждый день посылки и фотографии. Ты что, хуже Рудольфа? Если не можешь посылку, пришли хотя бы фотографии, как ты убиваешь русских…»

К р о ш к а (к Вилли). Ах ты гад! Ты не только русских убивал. (Бормочет ругательство.)

В и л л и. Прошу не оскорблять пленный. Я знаю русский языка.

М и х а и л. Битте! (Приглашает немца сесть.)

В и л л и. Не трудитесь говорить немецкий язык. Ми не любит, когда не немец говорит немецки. Неправильно так.

М и х а и л. Хорошо, мне безразлично, на каком языке говорить.

В и л л и. А я вообще не желал с вами говорит. Я знаю ошень много, но беседовать не хотел. Это мое дело, беседовал з вами или нет.

М и х а и л. Но побеседовать придется.

В и л л и. Честь мундир немецкий офицер! Высокий… Высший… верхний знак человеческого достоинство — это есть верность. Верность з присяга. Беседовал з вами не будет.

М и х а и л. А кому присяга?

В и л л и. Присяга Адольф Гитлер и рейх!

М и х а и л. А если бы вы присягнули сатане?

В и л л и. Адольф Гитлер есть бог!

К р о ш к а. Давай сюда своего бога, я ему рога-то обломаю. А я не справлюсь — другие справятся.

В и л л и. Да, я зналь, что ви все равно расстреляйть мне. Брат Рудольф вам будет отомстить в пропорции сто на одному. Ви сопротивляйт нет как. Вы не имейт оружие против наши танк…

Загрохотало, заухало. Вилли инстинктивно пригибается к земле, потом выпрямляется, спохватившись.

К р о ш к а. Вах, что такое, кацо? Какие-то огненные хвосты так: тю-у, тю-у?!

Е л к и н. Это наш новый гвардейский миномет «Катюша».

В и л л и. Ви сопротивлять нет как. Брат Рудольф вам будет отомстить за я… за мной в пропорции тысяча на одному. Брат Рудольф применяйт нових оружие, на тысячу раз сильнее бомба.

К р а в ц о в. Когда только ваш Адольф подавится.

В и л л и. Подавится — что есть такое?

К р о ш к а. Подавится — это возвысится. Лучше станет.

В и л л и. Наш фюрер — она уже подавился.

В и к т о р. Хватит с ним тут шутки шутить. К стенке его!

К у з ь м а. Стой, парень! Мы не фашисты. Он пленный ведь. Поживет в плену, разберется сам, где правда. Ему мозги запудрили.

В и л л и. Я нет разбирайт, где правда! Когда Гитлер будет вам править, ви будет раби и будет кричал: «Она гениальный человек Адольф!» Ви перед его портрет будет… как это… бить… как эта пословица? Да, бить баклуши перед нему будет! Теперь расстреляйт мене, и я подавиться вместе з майн фюрер!

Е л к и н. Уведите пленного, лейтенант Кравцов, вы несете ответственность за его жизнь.

В и л л и (уходя). Дайт мне оружие! Я хотеть покончил себя! Я з вами беседовать! Дайте мне бросать себя вниз!

Крошка связывает его.

М и х а и л. Суньте его подальше в пещеру.

В и л л и. Айн момент! Протест Красный Крест! Это есть садизм! Я обязан покончил у себя.

К р о ш к а  и  К р а в ц о в  уводят пленного. К р о ш к а  возвращается. Поет.

М и х а и л. Что-то ты голос потерял, Крошка.

К р о ш к а. У меня как будто петушиная кость в горле застряла. Это я сухарем подавился. Вот до войны у меня был голос, все говорили: такой голос во рту иметь — не надо леденцов.

М и х а и л. Это верно — было такое дело, ели мы сухари.

В и к т о р. Отец, отдай этот сухарь. Есть охота. Давай поделимся.

К у з ь м а. Говорю — нет. Это пайка твоего брата. Даже если мне придется ждать его до конца войны, я все равно сохраню ему сухарь. Почти все вернулись, может, и он вернется… А ты, сынок, в какие бы передряги ни попал, на чужую пайку рот не разевай.

К р о ш к а. Эй, сейчас бы в баню…

П е р в ы й  с о л д а т. Только что в бане были, в реке.

К р о ш к а. То кровавая была баня…

Входит измученная  М а р и я. Левая рука у нее забинтована.

М и х а и л. Маша? Маша! Как хорошо! Я уж думал… А Галина?! Галина где?!

М а р и я. Галина… Ей оторвало руку и ногу… Она погибла…

Все снимают шапки. Молчание.

Г о л о с  в  р у п о р. Говорит немецкая передвижная радиостанция. Русский Иван! Не надоело тебе голодать? Не хочется шоколада? Приходи, покормим. Ваше сопротивление бессмысленно. За кого и за что вы себя губите? Те, кто вовремя сумел понять обстановку и перешел на нашу сторону, уже объедаются шоколадом. Только что к нам перешел ваш солдат — Андреев Ермолай…

К у з ь м а. Что?! Что?! Нет, убили, взяли документы! Убили, сынок!

Г о л о с. Послушайте самого Ермолая Кузьмича.

Г о л о с  Е р м о л а я. Солдаты! Нас обманывали, что немцы плохо обращаются с пленными. Со мной обращаются гораздо лучше, чем у вас.

Кузьма и Виктор, помертвев, слушают.

Наш Сталин хваленый войну проиграл. Зачем же убивать себя? У мертвого нет родины, ничего нет, только земля во рту. Не бойтесь, переходите спокойно!

К у з ь м а. Изменник! Это у тебя ничего нет, даже земли могильной!

Г о л о с  Е р м о л а я. Витя, брат, и отец, переходите, если вы еще живы, верьте мне. Немцы победили нас! Зачем даром проливать кровь! Нас ведь в землю втопчут! До свидания…

К у з ь м а. До скорого свидания… сыночек. Побирушка, милостыню пошел просить.

Г о л о с. А теперь слушайте солдата отдельного сто шестнадцатого батальона Сергея Железнова!