Пулеметная очередь. Трассирующие пули выводят на небе надпись: «1942 год».

На разных концах авансцены — К р а в ц о в  и  н е м е ц к и й  с о л д а т. Оба говорят в рупоры.

Н е м е ц. Эй, Иван!

К р а в ц о в. Эй, Фриц!

Н е м е ц. Переходите на сторону Германии. У вас один путь к спасению — плен!

К р а в ц о в. Это вы сдавайтесь в плен, пока не поздно!

Н е м е ц. Русский Иван! Мы бы хотели сдаться, но вы так драпаете, что нам вас не догнать! Единственная надежда на то, что на Урале или во Владивостоке мы вас наконец догоним и сдадимся! (Стреляет.)

Кравцов падает.

К р о ш к а (подбегает). Ты ранен, товарищ Кравцов?

К р а в ц о в. Пустяки. Ну, Крошка, только мы с тобой тут остались. Надо отступать. Вперед!

К р о ш к а. Куда вперед? Вперед назад?

К р а в ц о в. Сейчас отступление назад означает начало наступления. Понял? Вперед!

Видна разрушенная церковь.

На сцене  А м в р о с и й  и  Р я б о й.

Мимо церкви пробегают отступающие  с о л д а т ы. Амвросий крестится.

А м в р о с и й. Стой! Стой! К реке нет ходу, там отрезано. Мы в мешке. Всё!

Р я б о й (в рупор). Стой! Стой! Больше ни шагу. Слушайте приказ полковника. Оперативной группе штаба собраться перед церковью! Взвод разведки собирается за церковью! Остальные — в подвал! Живо!

Входят  К у з ь м а  и  Е р м о л а й.

К у з ь м а (он лейтенант). Сейчас наведут порядок. Устал, сынок?

Е р м о л а й. Порядок. То в грязи валяйся, то в дерьме, то ползи, то носом землю паши.

К у з ь м а. А ты землю-то целуй: до свиданья, землица, прости, скоро вернусь!

Е р м о л а й. Это все пустые слова.

К у з ь м а. Ничего, сынок, не бойся!

Е р м о л а й. Даже земля и то бомб боится. Приложи ухо — дрожит.

К у з ь м а. А бояться на фронте не стыдно. Нельзя только поддаваться страху.

Е р м о л а й. Будь она проклята, война!

К у з ь м а. Вот это и есть пустые слова. Руганью войну не одолеешь. Оружие не волоки по земле. А когда ты Витьку видел?

Е р м о л а й. Вчера. У них с Тарасом были противотанковые гранаты. Танков собралось! Один над моим окопом прошел. Подымить не осталось?

К у з ь м а. На одну закрутку. (Сворачивает «козью ножку».) Кури, оставишь.

Входит  К р о ш к а.

К р о ш к а. Вах! Вы уже здесь.

К у з ь м а. Виктора Андреева не видел?

К р о ш к а. Один мудрый человек, звали его Седрак, говорил: если хочешь, чтобы на войне смерть тебя пожалела, отдавай ей честь согнувшись. Сегодня я ничего, кроме земли, не видел. Три километра по-пластунски. Оставь закурить.

Е р м о л а й. Это у нас на двоих.

К р о ш к а. Слушай, можно я рядом сяду? Твой дым мне достанется.

Входит  М и х а и л. Он в чине капитана. В руках у него картина.

М и х а и л. Крошка, ты жив?

К р о ш к а. Теперь я каждый раз буду воскресать, как Христос. Моя шинель убита, а я без единой царапинки. Слушай, земляк, это что за икона?

М и х а и л. Это не икона, а картина одного знаменитого итальянца, подлинник. Она для меня дороже жизни.

К р о ш к а. Нет, я бы этой картине назначил другую цену: один сухарь! У меня пупок к спине прилип. Пойду, может, хотя бы воды найду. (Уходит с котелком.)

А м в р о с и й (Михаилу). Говорят, у вас Библия есть?

М и х а и л. Пропала.

А м в р о с и й. Очень печально.

Входит  В и к т о р. Отец и брат бросаются к нему.

К у з ь м а. Живой?! Живой, сынок!

В и к т о р. Лучше бы мне не жить.

Е р м о л а й. Тарас погиб?

В и к т о р. Смотрю, на меня идет танк со свастикой, а к башне привязан Тарас… Но я уже бросил гранату. А если бы не бросил, танк всех нас бы раздавил… Ночью в бою мы с Тарасом потерялись… Они его привязали раненого к танку… (Плачет.)

Е р м о л а й. Успокойся, Виктор, война… (Вдруг хватает флягу и с жадностью пьет.)

В и к т о р. Ермолай, ты что пьешь?

Е р м о л а й. Трофейный шнапс — для храбрости!

К у з ь м а. А ну, дай сюда! Нам пьяные не нужны. Пьяный и в своего может по ошибке попасть.

Е р м о л а й. На этот ад лучше трезвому не смотреть!

Входят  К р а в ц о в, М а р и я  и  Г а л и н а  с патефоном.

К р а в ц о в. Товарищ капитан, давайте бросим эту чепухню, этот патефон. Кого может испугать грохот танков на пластинках, если самих танков нет! Пластинками воюем. Когда же начнем воевать по-настоящему?

М а р и я. Надоело! Девять месяцев заманиваю немцев переходить к нам, ни один не перешел.

М и х а и л. Когда-нибудь начнут переходить.

Е р м о л а й. Когда-нибудь начнут, а пока что церковь — отличный ориентир, надо рассредоточиться. Пойдем, Маша, отсюда. За оврагом я знаю земляночку.

М а р и я. А мне отдельная землянка не к спеху. Вот ты боишься, ты и шпарь отсюда.

Е р м о л а й. Пойдем, кому говорю, у меня немецкий шнапс есть.

М а р и я. Закуски нет.

Е р м о л а й. Понадобится — будет и закуска. В крайнем случае лизнем патрон, рукавом закусим, поцелуемся. (Тянется к ней.)

М а р и я. Отстань, у меня чума и холера.

Е р м о л а й. На тот свет пойдешь, так ни разу и не поцелуешься?

М а р и я. Я не для того на войне. Отвяжись!

Е р м о л а й. Небось офицер позвал — пошла бы.

М а р и я. Я ни с кем не ходила и не пойду.

А м в р о с и й. Эй, товарищ, оставь девушку в покое!

М а р и я. Спасибо, я сама за себя заступлюсь.

М и х а и л. Вот видите? Женщину не поймешь. Ее защитишь, она же на тебя и фыркнет.

М а р и я. Вы пока меня еще ни разу не защищали.

М и х а и л. А вы мне разрешаете вас защищать?

М а р и я. Разрешаю.

М и х а и л. Отныне буду знать, Мария.

М а р и я. Защитников у меня пруд пруди — все, кроме вас. Я понимаю, вы не забыли тот случай, когда я вас арестовала…

М и х а и л. Не забыл. Как вспомню, так улыбнусь. Вы очень тогда мне понравились.

Е р м о л а й. Сейчас жребий будем кидать.

М и х а и л. Какой жребий?

Е р м о л а й. Насчет нее. (Кивает на Марию.)

М и х а и л. Не говорите ерунды!

Е р м о л а й. Конечно, капитан может отобрать.

М и х а и л. Ермолай, помните, мы окружены. Нам сейчас не до этого. Успокойтесь.

Ермолай зло взглянул на Михаила и отошел к Галине.

Е р м о л а й (Галине). Как дела, снайпер ты наш? Сколько офицеров ухлопала?

Г а л и н а. А ты ходи за мной и считай, если тебе интересно.

Е р м о л а й. Хорошо. Пойдем погуляем.

Г а л и н а. Куда?

Е р м о л а й. Вот туда, за овраг. Да ты не бойся, сейчас надсмотрщикам не до нас.

Г а л и н а. А я сама себе надсмотрщик. Уходи.

Е р м о л а й. Я же знаю, что нравлюсь тебе. Зря только себя мучаешь. У меня есть шинель, у тебя — плащ-палатка.

Г а л и н а. Господи, как надоел. Вали отсюда.

Е р м о л а й. Да я же добра тебе хочу. Беременных женщин отсылают в тыл.

Г а л и н а. Виктор, отошли-ка отсюда своего брата, пока он еще завещания не написал. Он ведь не знает, что ты меня любишь, правда?

В и к т о р. Я?

Г а л и н а. Теперь мы уже можем всем сказать. Хватит скрываться. А то вон твой брат думает, что я его люблю, а я всегда любила только одного тебя.

Е р м о л а й. Вот артистка!