— Насколько он прочен? — поинтересовался Молотов. — Если в него попадёт пуля, он сломается и мы получим дорогой металлолом?

— Боевых роботов можно снабдить бронёй, — ответил Сеченов. — Наши новые сплавы позволят сделать её гораздо прочнее нынешней. Но даже так железный робот прочней человека.

Сеченов слез с робота, подошёл к стоящему у стены верстаку и подобрал лежащий на нём массивный газовый ключ. Он вернулся к роботу, неуклюже размахнулся и ударил его ключом по корпусу. После чего робот как ни в чём не бывало объехал его по кругу.

— Товарищи, — Молотов посмотрел на Филимоненко с Захаровым, — поставьте робота в тот угол!

Он указал на угол рядом с верстаком. Учёные выполнили приказ, и Молотов обернулся к телохранителю в штатском:

— Товарищ майор, попробуйте застрелить робота!

Телохранитель достал из спрятанной под пиджаком кобуры револьвер, сделал шаг вперёд, убедился, что никто не пошёл за ним следом, и принялся стрелять, целя в центр робота. Выстрелы один за другим больно били по ушам, заставляя всех вздрагивать, и Сеченов вздохнул, представляя, что сейчас думают сотрудники НИИ, находящиеся за стеной в соседней лаборатории. Тем временем офицер в штатском выпустил в робота весь барабан и прекратил огонь. Пули пробили роботу кожух, несколько застряли внутри, пара прошла навылет и увязла в кирпичной стене. Сеченов, морщась от звона в ушах, сделал жест своим друзьям. Те вновь принялись нажимать на кнопки, и издырявленный робот покатил прямо на телохранителя. Тот испуганно отпрянул, и робот проехал мимо.

— Пули не задели важных узлов робота, — констатировал Сеченов. — Так что даже в таком виде машина более живуча, нежели солдат. К тому же подбитого робота можно починить. И займёт это несравненно меньше времени, чем потребуется для лечения раненого, в которого попало столько пуль. Если ему посчастливилось выжить после такого расстрела.

— Это достижение советской науки принесёт Коммунистической партии и Советскому Союзу очевидную пользу! — вынес вердикт Молотов. — Завтра Наркомат обороны и Наркомат промышленности получат соответствующие распоряжения. Даю вам неделю. Подготовьте сметы, требующиеся для начала пробного производства. Вы получите необходимое финансирование и полную поддержку для изготовления опытных образцов боевых роботов. Через месяц вы должны представить их специальной комиссии Государственного комитета обороны для демонстрации военных возможностей.

— Но, товарищ Молотов! — опешил Сеченов. — Месяц — это абсурдный мизер! Этого совершенно недостаточно! Нам предстоит масса работы!

— Идёт кровопролитная война, товарищ Сеченов! — осадил его Молотов. — Каждый день на фронте гибнут советские солдаты! Так что позаботьтесь о том, чтобы уложиться в указанный срок и оправдать оказанное вам доверие!

Председатель Совнаркома смерил его холодным взглядом и покинул лабораторию. Партийные и правительственные функционеры поспешили следом. Оставшиеся внутри представители Академии наук, пять минут назад обжигавшие Сеченова холодными укоризненными взглядами, а ныне воспылавшие тёплыми улыбками лучших друзей, наперебой бросились поздравлять его с грандиозным успехом, в котором они, разумеется, ни минуты не сомневались.

***

Отходившие от наркоза нервы тупой болью отзывались на каждое движение, и Кузнецов старался лишний раз не шевелиться. Военврач обещал, что это крайняя операция, после которой ему останется лишь отдохнуть, восстановиться и снять швы. А там можно и возвращаться в строй. Старый седой хирург даже заявил, что выпустит его из госпиталя до Нового года и выхлопочет у начальства для раненых бойцов небольшой отпуск на праздники.

— Съездишь домой на Новый год, порадуешь родителей! — по-отечески улыбался седой военврач, осматривая перед финальной операцией недавний шов, протянувшийся через всю щёку Кузнецова. — Хороший у тебя организм, сынок, швы быстро затягиваются.

— У меня нет родителей, товарищ военврач первого ранга, — ответил Кузнецов, медленно произнося слова. — Умерли ещё в 1935-м.

Зашитая щека была словно деревянная, слушалась плохо, говорить было нелегко.

— Ничего, найдёшь чем в отпуске заняться! — отмахнулся седой хирург. — Главное, что руки-ноги целы и голова в порядке! Остальное приложится! Деваху себе подыщешь!

— Какие девахи… — медленно возразил Кузнецов. — Война идёт…

— Война войной, а детишек настругать не забывай! — назидательно заявил ему военврач. — Для кого Родину защищаем? Для детей! Иначе кому коммунизм строить?

— С такой щекой… — Кузнецов болезненно поморщился, — кто на меня посмотрит…

— Не робей, сынок, швы снимем — лицо на поправку пойдёт! Все девчата на тебя заглядываться станут! Шрамы украшают мужчину! — Он бросил короткий взгляд на ассистента: — Хлороформ!

Удушливая маска перекрыла ему дыхание, и сознание поплыло куда-то в мутный полумрак, оказавшийся фашистским блиндажом, и вокруг вновь сухо затрещали характерные очереди немецких пистолетов-пулемётов. Кузнецов опрокинул стол телефониста, устраивая себе в тесном пространстве хоть какое-то укрытие, и броском залёг за ним, вжимаясь в земляной пол. Снаружи в блиндаж полетели гранаты, несколько взрывов ударили один за другим, вспарывая острой болью барабанные перепонки. В ушах зазвенело, отражаясь в мозгу жестокой резью, зрение помутилось, контуженное сознание затуманилось.

Следующие двадцать секунд или двадцать минут Кузнецов стрелял в немецких солдат, врывающихся в блиндаж, вышвыривал обратно влетающие снаружи гранаты, снова прятался за перевёрнутым стволом, вновь стрелял… Резь и звон в ушах превратились в бесконечный монотонный вой, через который не пробивались иные звуки, и он не сразу понял, что немцы уже не штурмуют блиндаж. Никто более не кидал внутрь гранаты, но земля подпрыгивала, содрогаясь, и в раскрытую дверь не было видно ничего, кроме заполонившего всё вокруг чёрного дыма вперемешку с взлетающим в воздух земляным крошевом, озаряющимся вспышками разрывов.

Потом он бежал куда-то по немецким траншеям, спотыкаясь и перепрыгивая через германских солдат, в ужасе вжавшихся в землю под безжалостными ударами советских авиабомб; продирался через дымящиеся раскалённой землёй воронки к позициям зенитных батарей, собирал то, что осталось от диверсионной роты, и вёл за собой через непроглядную завесу из дыма и копоти, затмившую небо и заполонившую воздух. Путь к спасению лежал через минное поле, и он пошёл первым, ведя за собой уцелевших бойцов. Согласно плану операции, один из бомбардировщиков должен был сбросить бомбы на засеянное минами пространство точно в районе ворот, пробив через минное поле брешь, через которую советские диверсанты смогут отступить.

Но из-за массированной бомбардировки укрепрайон накрыло густой дымной шапкой. День стал ночью, и увидеть, пробита ли брешь на самом деле, оказалось невозможно. Кузнецов приказал уцелевшим бойцам двигаться за ним в колонну по одному, не теряя друг друга из вида, и пошёл первым. В кромешном дыму он раз двадцать падал в горячие воронки, всякий раз радуясь падению, ибо если нога наступила в воронку, то вероятность наступить на мину резко снижалась. Ему почти удалось вывести остатки роты за пределы укрепрайона, но в полусотне шагов от леса его везение закончилось.

Как только он вышел из зоны задымления, кто-то из советских лётчиков в небе над нефтепромыслом заметил группу солдат в форме вермахта, пытающихся добраться до лесной опушки, и пара краснозвёздных истребителей зашла на боевой разворот, стремясь не дать фашистам уйти. Авиационные пулемёты открыли огонь, пришлось забиваться в воронки, спасаясь от пуль своих же самолётов, и что есть силы бежать к лесу, пока прошедшие над головой истребители разворачивались для следующей атаки. У самого края минного поля кто-то из солдат наступил на фугас, не сдетонировавший от бомбового удара, и в двух шагах от Кузнецова полыхнул мощный взрыв, сметая его раскалённым ударом.

Он смутно помнил, как бойцы тащили его куда-то бегом через лес, вокруг густо свистели пули, яростно срезая ветви и насквозь пронзая древесные стволы; потом кто-то перевязывал ему голову, ставшую неимоверно тяжёлой, словно залитой свинцом; затем сознание угасало и вновь возвращалось. Его вновь тащили куда-то через ночную чащу, объятую пожаром где-то позади, затем было какое-то пустынное шоссе, сигнальные ракеты, взлетающие в усыпанное звёздами небо, и рокот авиационного мотора, негромко гудящего где-то в небесной выси…