– Оливия, я сейчас скину ссылку на отслеживание на твой мобильный, – сказала Жанетт. Оливия достала из внутреннего кармана телефон, и пока она нажимала кнопки, Жанетт продолжила: – Догадываетесь, где мы с Шварцем были пару часов назад?

– Проехали Миттодален. – Оливия подняла телефон, на экране которого была карта с красными точками. – Мы подключились к отслеживанию, видим шесть точек. Это что?

– Две точки в трех километрах к северо-востоку от Юнгдалена, в самой глуши, – это Пер и Камилла Квидинг, – начала объяснять Жанетт. – Две точки в Юнгдалене, точнее, в конторе по аренде квадроциклов, – это мы с Шварцем. А оставшиеся две – это вы с Олундом, Оливия.

Олунду показалось, что Оливии пришла в голову та же мысль, что и ему. “Вы с Олундом” звучало совсем неплохо.

– Квидинги оставили машину в Юнгдалене, – продолжала Жанетт. – Мы не знаем, куда они направляются, но отслеживаем их передвижения. Когда у вас следующий полет?

– Пилот предложил стартовать на рассвете, в половине третьего утра. Но… Он должен был вернуться сюда после еще одного задания, но до сих пор не появился.

Через двадцать минут Олунд с Луве сидели и наблюдали, как гаснут последние угли. Оливия удобно устроилась в доме, где и их ждал недолгий отдых.

– Как же здесь хорошо, – сказал Олунд. – Как в Северную Америку попали. Горы, простор. Домик бы тут приобрести.

“Рыбалка здесь, наверное, крутая”, – подумал он.

– Хорошо, – согласился Луве. – В детстве мы с отцом уходили в горы, но обычно дальше на север. – Он кивнул на вежу, похожую на пирамиду. – Однажды я даже спал в такой.

Луве сидел, опустив голову и глядя на сцепленные руки. Вечерний свет смягчал черты лица. Олунд и раньше замечал в Луве нечто женственное, но теперь это свойство его внешности проявилось особенно отчетливо.

– Вы, может быть, заметили, что я немного смутился, когда позвонила Жанетт, – сказал Луве. – Мы как-то говорили с ней по телефону, ей надо было уточнить, как дела у Бесы Ундин. В тот день она, наверное, не узнала меня по голосу…

– Не узнала по голосу?..

Луве кивнул.

– На самом деле мы с ней встречались. Очень давно… Когда все было совсем иначе.

– Вы встречались? – Олунд подозревал что-то подобное, но все же удивился, когда его предположения подтвердились. – В каком смысле все было иначе?

– В то время я, скажем так, жил другой жизнью. Вы же знаете, что я…

Луве внезапно замолчал и посмотрел на дома, стоявшие у дороги.

– Ювва вернулся. Остальное расскажу, когда закончим поиски.

Олунд обернулся. Суровый пилот поднял руку, приветствуя их. Когда он подошел ближе, Олунд увидел, что лицо у него покрыто копотью.

Ювва с задумчивым видом опустился на лавку рядом с Луве.

– Значит, так… Может, это не имеет отношения к делу, но…

И Ювва начал рассказывать, что в лесу, на относительно безопасном расстоянии от огня, пожарные обнаружили человека.

– Несколько часов назад они работали на противопожарной полосе чуть южнее Уггваллена. – Ювва потянулся за картой, лежавшей на широкой скамье рядом с Олундом, и развернул ее у себя на коленях. – Вот здесь. – Он указал пальцем на лес милях в четырех к юго-востоку от Михте. – Но когда я попросил проверить местность с самолета, наблюдение не подтвердилось.

Олунд задумался. Хорошо бы этим человеком оказался Нино.

– Второе. – Ювве достал из кармана рубашки трубку и целлофановый пакетик с табаком. – Когда вы проверяли отдаленные поселки, я порылся в своей дырявой памяти. – Он принялся набивать трубку. – Долина между горами Хелагс и Овикс заросла лесом. Это место называется Анарис, там хозяйничает саамская деревня Тоссосен, так что я в тех местах бываю редко. Но лет десять назад я выслеживал подстреленного лося, дошел за ним до самых гор… – Старик раскурил трубку, затянулся, выпустив несколько облачков, пахнущих сандаловым деревом и сеном, и закончил: – Там, по идее, никто не живет и не жил. Но я видел, как из одной трубы идет дым. И еще несколько куриц по двору бегали.

Днем я делаю то, что собиралась сделать. В горном ручье набираю воды в бутылку, взятую на кухне заброшенного дома. Ягоды отыскать труднее, но я все-таки нахожу поляну с земляникой, завязываю подол как карман и собираю ягоды туда.

Вечером Видар засыпает под одеялом, но от него столько жара, что я потею и не могу уснуть.

Я думаю обо всем, что Валле творил со мной последние шесть месяцев. Его руки хватали меня за грудь и бедра, дергали за волосы с такой силой, что у меня белело в глазах. Еще я думаю о его проклятом органе и обо всем, что он им делал. Хуже всего было, когда он сунул его не в то отверстие. Оттуда потом текли кровь и кал, а мне еще несколько дней было трудно ходить и сидеть.

Странно, но, несмотря на все эти гнусности, я верю, что нравилась Валле, что он меня почти любил, и только за то, что отличало меня от Ингара: за то, что я женщина.

Отец Ингара любил и ненавидел меня за то, что я женщина.

На следующий день прохладнее, хотя до этого долго стояла жара; когда я кладу ладонь на лоб Видара, мне кажется, что он тоже не такой горячий. Видар смотрит на меня большими круглыми глазами. Они уже не так блестят, как вчера, они скорее сухие. Хороший знак.

– Мне нужно вернуться к нам домой, – объясняю я. – Если кто-то придет – не открывай и сиди тихо, везде воры и разбойники, как в “Дон Кихоте”.

Видар устало моргает и кивает.

– Сансопанса, – сипит он.

– Да, когда я вернусь и принесу еды, ты будешь Санчо Пансой, а я Дон Кихотом. Найдем драгоценности, которые украли у твоей жены Терезы, и вернем ей.

Видару иногда хочется поиграть в Санчо Пансу, но он плохо читает, и потому игра у него выходит перепутанная, не совсем как в книге.

– Ешь землянику, – говорю я. – А то все лето не буду с тобой играть.

Выхожу. Солнце уже высоко, но ветер холодный. Над елями висит туман, а может, это облака плывут так низко. Птицы молчат, даже когда я спускаюсь в долину. Под ветвями странный красноватый свет. Я мерзну от ветра, который иногда налетает из-за стволов; кожа на бедрах, под платьем, пупырчатая, как у цыпленка.

И тут начинается он.

Опасный северо-западный ветер, тот, что может, набрав силу, обрушить с горы валуны, под которыми окажутся погребенными целые деревни. Надо мной грохочет, словно я уже под обвалом. Я останавливаюсь и смотрю в небо.

Камни не валятся, но небо заволокло пеленой из мелких камешков и земли, сорванных с горы, и я прячусь, заползаю под густые ветви. Сажусь под деревом и хватаюсь за ствол, как учил Пе, если северо-западный застал врасплох, держусь изо всех сил, чтобы меня не унесло ветром, и закрываю глаза.

Щелканье камешков эхом отдается в лесу, могучая ель гудит у меня над головой, ствол трещит под руками, и кажется, будто это нога великана, борющегося с ветром. Северо-западный хватает великана за руки, ломает его тело и поднимает в воздух кору и мелкий мусор, которые хлещут меня по лицу.

Затем в недрах дерева раздается скрип, и кажется, что весь лес выдыхает: ветер внезапно улегся, замер.

Звук, идущий сверху, больше не похож на ветер, там что-то стрекочет и стучит.

Я выплевываю хвою и мусор и открываю глаза.

Осторожно отползаю, отвожу толстую ветку.

Я вижу небывалое, но вижу ясно и отчетливо. Тело становится легким, эфемерным, как пар, который распадается при малейшем дуновении воздуха.

Я в Стране великанов. Той самой, из “Путешествий Гулливера”. В Стране великанов, где крысы размером с человека.

Наверху, будто тени в дыму, летят бок о бок две гигантские стрекозы, два воздушных чудовища. Они рассекают великаньими крыльями дневной свет, и весь лес мерцает.

Перу Квидингу всегда нравился вид с холма, на котором они сейчас стояли.