Время перевалило за полночь, и остальные обитатели номера уже спали. Три маленьких мальчика, две молодые девушки, их мать, отец и дядя. Всего в девяти небольших номерах гостиницы уместилось больше сотни человек. Как сельди в бочке, вспомнила Стина слова Акселя; забавно, но улица, на которой стояла гостиница, называлась Селедочной – здесь всегда было полно народу, до самой таможни и Американского пирса, откуда каждую пятницу отправлялись зеленые пароходы судоходной компании Вильсона. Стина жила в Гётеборге уже одиннадцать дней, но не успела накопить даже на половину билета второго класса на пароход “Орландо”.

Она не понимала, как огромные пароходы с девятью сотнями человек внутри держатся на воде, хотя Аксель писал, что море бесконечно больше и тяжелее любого корабля, и поэтому корабли скользят по нему, как на мягком полу.

Но сумеет ли Атлантика не подпустить к Стине Старейшин?

Старейшины по-прежнему преследовали ее не только ночью, но и днем, отравляя мозг.

Стина откупорила бутылку, допила остатки и укрылась одеялом. Алкоголь помогал отогнать видения – пьяной, Стине ничего не снилось. Алкоголь же затуманивал бодрствование. Но стоило Стине протрезветь, как голоса старцев снова звучали у нее в голове, громче, чем голоса десяти ломальщиков. Стина перестала понимать, какие мысли ее собственные, а какие – голоса Старейшин в ложном обличии мыслей.

Иногда мысли говорили о Боге. Бог добрый, Он не обвиняет ее, а прощает. В другой раз они говорили о нечестивости Стины, о том, что ей никогда не очиститься, если она не вернется в Витваттнет и не примет от Старейшин наказание во имя Божье.

Каждый раз, когда в голове всплывало, что Бог непременно “Он”, Стина понимала: это не ее мысли. В глубине души она была уверена, что Бог ни мужчина, ни женщина.

– Сбежать от религиозных фанатиков, рисковать жизнью в переполненном корыте – и все ради того, чтобы оказаться на каком-нибудь грязном поле. Представляешь?

Шварц смотрел на район, мимо которого они проезжали. Посеревший от грязи трехэтажный жилой дом окружали похожие на бараки строения, и какие-то парни, за неимением футбольного мяча, гоняли по гравийной площадке, перепаханной тракторными гусеницами, пивную банку.

Шварц думал, как неправильно перекладывать на “понаехавших” ответственность за старые фабричные и шахтерские городки. Если добавить сюда стокгольмцев, чьи доходы сокращаются, то получится гетто для наркоманов, психопатов и подростков, в чьих душах навсегда засела война.

Шварц повернулся к Жанетт, которая так и сидела, не отрываясь от документов.

– Это наш, шведский, Ржавый пояс[12]. – Он пытался скоротать поездку за обычным разговором. – Начинается в Хофорсе и Сандвикене и тянется через южную Даларну, Вестманланд и Нерке до самого Вермланда. Долгая череда обезлюдевших поселков.

Жанетт оторвалась от бумаг.

– Далеко до Фалуна?

– С полчаса.

– Тогда я еще успею кое-что проверить. При условии, что остаток пути ты помолчишь.

И она вернулась к документам. Шварц подумал, не включить ли радио, какой-нибудь спортивный канал – просто из вредности, но махнул рукой.

– Окей, босс, – буркнул он. Жанетт перевернула страницу.

Время от времени она доставала мобильный и что-то искала в интернете, делала пометки на отдельном листе бумаги, раздражающе щелкая ручкой, и погружалась в глубокие раздумья о предметах, которые, по-видимому, Шварца не касались. Он не был для нее собеседником. Хорошо, если помощником. Шварца низвели до роли шофера Жанетт и, если понадобится, ее телохранителя.

Жанетт не прерывала своего занятия двадцать долгих минут. В машине царило молчание. Наконец Шварц не выдержал.

– Слушай, Жанетт… Неплохо бы узнать, что именно ты проверяешь. Просто душевного спокойствия ради.

– Подожди немного, – попросила Жанетт; Шварц как раз свернул в сторону Удднеса, чуть южнее Фалуна, на неудобную дорогу, которая вела к промышленной зоне, где располагались склады “Инсектум Далекарлия”.

Сосновый лес, тянувшийся по левую сторону дороги, наконец поредел; между стволами угадывался блеск озера. Вдали поднимался в небо столб дыма; Шварц понял, что там лесной пожар. Леса в этом году, как и в прошлом, начали гореть рано.

Они ехали мимо идиллических поселков, красных домов с белыми уголками, окруженных деревянными оградами и высокими березами. Странно было думать, что отсюда рукой подать до нескольких крупных предприятий. Шварц притормозил, чтобы свернуть на парковку возле “Инсектума” – кирпичного здания, соседствовавшего с заросшими железнодорожными путями, и Жанетт наконец открыла рот.

– Не будем пока показывать Эрланду Маркстрёму фотографии Владимира, – сказала она и убрала телефон во внутренний карман.

– А… почему?

– Потом поймешь.

Синий фургон, который Владимир угнал, чтобы увезти Клару Бундесон, был теперь припаркован у стены под вывеской с названием компании. Шварц поставил “вольво” рядом с ним.

Открыв дверцу машины, он вытянул ноги. В “вольво” не было автоматической коробки передач. Два с половиной часа Шварц не имел возможности вытянуть больную ногу, и она онемела до самой икры. Только бы во время этой нашей вылазки какой-нибудь фигни не случилось, подумал он.

В последние недели Шварц тренировался вытаскивать пистолет из нагрудной кобуры, стоя на костылях. Это у него получалось, только если отбросить правый костыль и балансировать на левом; выходило медленно, некрасиво и рывками. Мысль о том, что при неблагоприятном развитии событий коллеги или посторонние люди могут оказаться в опасности, приводила его в ужас.

Жанетт обошла машину и достала с заднего сиденья костыли.

– Прости, что была резковата, – сказала она, пока Шварц принимал вертикальное положение.

– Да уж какая есть, – ответил он. – Ну, тогда тебе и с Мальстрёмом разговаривать.

– Не забывай, что его биографию проштудировал ты.

Дверь открылась, и перед ними предстал высокий долговязый мужчина лет пятидесяти. Мужчина кивнул, приглашая войти. Если не считать запачканного синего комбинезона, мужчина походил на офисного сидельца: чисто выбритый, коротко стриженные волосы аккуратно расчесаны на косой пробор, на кончике узкого носа – очки для чтения.

Перед ними стоял Эрланд Маркстрём, владелец “Инсектум Далекарлия”.

– Я как раз решил навести порядок, – сказал он.

Шварцу показалось, что Жанетт рассматривает Эрланда до странности долго, словно изучает мельчайшие поры на его коже.

– Уборку надо прекратить немедленно, – сказала она, напомнив Маркстрёму, что офис компании следует рассматривать как место преступления.

Утром, во время телефонного разговора, Шварц уже говорил Маркстрёму об этом, но, видимо, не преуспел. Может, у парня после двадцати лет работы с инсектицидами в голове мутилось.

Кабинет был завален бумагами и папками, и Шварц не сразу рассмотрел два стола и два компьютера с большими экранами. На полу тоже громоздились кипы бумаги, и Шварц едва нашел место, чтобы пристроить костыли.

“Инсектум” был основан в конце девяностых, и, если Шварц ничего не упустил в своих разысканиях, Эрланд был единственным его сотрудником, все это время получавшим зарплату. В более ранние и благополучные годы Эрланд нанимал служащих, но в последние месяцы, по крайней мере на бумаге, все делал сам.

– Тяжкий груз вы на себя взвалили, да?

По глазам Эрланда было видно, как он устал.

– Я болел, так что подзапустил бумажную работу.

– У кого, кроме вас, есть ключи от машины и помещений? – спросила Жанетт.

– Ни у кого. Но есть запасные ключи. – Эрланд указал на один из столов. – В правом верхнем ящике.

Жанетт перешагнула через стоявшую на полу поперек дороги картонную коробку, обошла стол и открыла ящик.

– Так. И ключи все это время были здесь?

Эрланд кивнул и пригладил аккуратный пробор.