– И как она проявляется?

– Если это афазия, то не хрестоматийный пример. Вообще афазия бывает моторная, то есть у человека трудности с выражением мыслей и чувств словами, и сенсорная. При сенсорной афазии у человека возникают трудности с усвоением информации в устной и письменной форме. Я не вижу у него проблем с усвоением информации. Свои мысли он тоже вполне в состоянии выразить, хоть с помощью ключевых слов, хоть сокращенными фразами, которые чем-то напоминают короткие заметки. При афазии человеку редко удается найти нужное слово, но я не исключаю, что наш парень не способен подобрать слова просто потому, что он их не знает, никогда не слышал.

Луве привел и пример: “железная повозка” могла означать машину или поезд. Олунд о чем-то задумался.

– Но Владимира он помнит? – Олунд посмотрел на Лассе, а потом снова на Луве. – Вы уверены, что он его узнал?

Оба кивнули.

– А что он говорил во сне? – спросила Оливия.

Луве взял в руки блокнот.

– Я многого не расслышал, но могу прочитать довольно связный отрывок… – Он открыл блокнот и стал читать: – “Медведица позволила мне спать… улей… нож… свинцовая пуля… косуля… лосиха… лосенок… морошка… всегда здесь, сказал я… мы просто гости… утренняя звезда… найти дорогу назад… время… не прямая дорога, говорю я… лабиринт…”

Луве закрыл блокнот. Оливия затрясла головой:

– Ничего себе “довольно связно”.

– Он связно говорит о природе. И еще: когда он бодрствует, то тоже обращается к какому-то “ты”. Могу предположить, что он, возможно, жил с кем-то там, в глуши… Хотя, конечно, только предположить.

Олунд повернулся к Луве.

– Мы установили его личность. И настоящее имя. Сегодня утром получили информацию от норвежской полиции… – Он достал из кармана какие-то бумаги. – Родился в больнице Святого Олафа в Тронхейме, мать норвежка, Аасе Брингерд Ховланд, отец Сантино Санчес, гражданин Колумбии.

Олунд вручил бумагу Луве и сказал:

– Его зовут Нино. Нино Ховланд. А документ, который вы держите в руках, – свидетельство о его смерти.

Встреча в прокуратуре вызвала у Жанетт воспоминания о событиях, имевших место десять лет назад и ставших, как ей теперь казалось, отправной точкой нового этапа ее жизни. Этапа, который до сих пор не окончился.

Жизнь, часть вторая, думала Жанетт, спускаясь по лестнице в кабинет техников-криминалистов. Фаза одиночества, печальное продолжение.

Утром они с Шварцем навестили прокурора, который когда-то вел дело, познакомившее Жанетт с Софией Цеттерлунд. Сам факт существования этого человека делал воспоминания о том времени по-новому яркими.

Одолев последний пролет, Жанетт протащила карточку через считывающее устройство и стала ждать, когда откроется дверь. Она думала о Софии. О теплом взгляде – манящем, открытом и любящем. О взгляде, в котором под конец появились пустота и холод.

И о ее последнем сообщении, состоявшем из одного слова:

“Прости”.

“Поздно, слишком поздно”, – думала Жанетт, идя по коридору.

На этаже, где располагались кабинеты техников, царил особый запах. Здесь пахло наглухо закрытыми помещениями, по́том и кофе – запах, свидетельствовавший о сверхурочной ночной работе. Кабинет криминалистки Эмилии Свенсон располагался в конце коридора. Жанетт изгнала из головы мысли о Софии и вошла.

Эмилия придвинула к столу еще один стул и начала:

– Оператор связи только что передал информацию о мобильных телефонах Пера и Камиллы. Программа отслеживания для нас новая, я с ней еще не освоилась. Надеюсь, все получится.

На экране одного из двух больших мониторов, стоявших на столе, Жанетт увидела спутниковое изображение южных пригородов Стокгольма, на котором светилось ярко-красным около тридцати точек, причем большинство группировалось в центре Ботчюрки и Тумбы. На другом экране переливалась заставка с аквариумными тропическими рыбками и кораллами.

– Как вам удалось получить ордер? – спросила Эмилия, вводя пароль. – Для отслеживания мобильного телефона нужно, чтобы человека подозревали в совершении преступления, и это шесть месяцев как минимум.

Жанетт села на стул рядом с ней.

– Да, прокурор именно так и сказал, когда мы явились в первый раз.

– И выдал ордер, потому что Пер Квидинг исказил содержание одного старого дневника?

– Потому что Квидинг с женой подозреваются в том, что они давали взятки муниципальным чиновникам и членам правления лена, когда покупали остров Рогхольмен. – Жанетт помолчала и продолжила: – Подкуп должностного лица – это минимум шесть месяцев, если взятка серьезная. А именно этот прокурор – специалист по делам о взяточничестве.

Эмилия оживила второй экран, и аквариумных рыбок сменил список телефонных номеров.

– Вечно какой-то мусор, – произнесла она. Красные точки на карте Стокгольма гасли одна за другой.

– Телефоны бандитов? – спросила Жанетт.

Эмилия кивнула, нажала какую-то клавишу, и в восточном углу карты загорелась одинокая точка.

– Пер Квидинг все еще на острове, – сообщила она, и тут на Рогхольмене вспыхнула еще одна красная точка.

– Его жена тоже, – заметила Жанетт.

Эмилия увеличила карту, и на экране остался только кусок берега возле Даларё.

– Программное обеспечение разработала одна лионская лаборатория, – пояснила она и усмехнулась. – Я когда-то была помолвлена с французом, так что знаю, какими педантами они могут быть.

Она увеличивала карту до тех пор, пока Рогхольмен с виллой Квидингов не занял весь экран.

– Мы можем точно определить местонахождение телефонов. – Эмилия указала на две точки в доме, расположенные одна рядом с другой. – С той же точностью мы можем сказать, на какой высоте они находятся. Смотри. Телефон Пера сейчас на нижнем этаже или даже в подвале, а телефон Камиллы этажом выше. Точнее, выше почти на три метра.

– А выключенные телефоны тоже можно отслеживать?

Эмилия покачала головой.

– Вообще нет, потому что сигнал должен поступить на вышку, но если запустить в телефон троян, который рассылает сигналы, то вирус, конечно, свое дело сделает.

– Кроме случаев, когда батарея разрядилась или ее вытащили, – заметила Жанетт. Эмилия кивнула. Обе следили, как перемещаются на экране две красные точки – Пер и Камилла.

Обе точки удалялись от дома, перемещаясь к южному берегу острова.

Точки миновали пристань (она была видна на экране) и сразу после этого начали стремительно пересекать пролив, направляясь в сторону материка.

Повествуя о своей дороге из Глазго в Нью-Йорк, Аксель замечал, что ему должно быть стыдно сравнивать свое путешествие с тем, как перевозили настоящих рабов – сначала с Золотого Берега на Гаити, потом с Гаити на Ямайку, а с Ямайки на Тринидад. Там с людьми обращались хуже, чем с животными. В конце Аксель писал: “Если все пойдет хорошо, то к тому времени, как мое письмо доберется до почты в Гётеборге, я буду уже в Чикаго. Дальше я стану писать письма на адрес одного своего приятеля в Нью-Йорке – там ты и сможешь их забирать”.

Стина вытвердила адрес наизусть, чтобы не забыть его, если письмо в пути потеряется, сунула конверт в заплечный мешок и задула свечу.