– Кто-нибудь из вас смотрел “Смерть в Венеции”? – спросил Луве из чистого любопытства. Лассе кивнул:

– Я смотрел… Вы тоже заметили сходство?

– Да, он поразительно похож. Кроме, может быть, глаз.

Миккельсен включил два стоявших на столе монитора.

– Там на потолке четыре камеры, по одной в каждом углу. Трансляция идет вот на эти мониторы.

Камеры захватывали всю допросную. Луве убедился, что все происходящее будет записано.

– Сейчас я вызову соцработника и адвоката. Минуту…

Пока Лассе устанавливал связь, Луве и Олунд рассматривали мальчика, почти неподвижно сидевшего по ту сторону стекла.

– Может быть, Нильс или я зайдем вместе с вами, представим вас? – спросил Лассе после недолгого молчания.

– Не нужно, – сказал Луве. – Не обижайтесь, но мне не хотелось бы, чтобы он видел меня в вашей компании.

Лассе положил руку ему на плечо.

– Ну что же, удачи. Тревожная кнопка под столом, хотя она вряд ли понадобится.

Луве не пошел в допросную напрямую, через дверь, которой две недели пользовались полицейские, соцработники и адвокаты. Он вышел в коридор.

Другую дверь допросной охраняли два надзирателя. Когда Луве попросил одного из них отпереть, тот усмехнулся.

– Это вы должны решить, выслать его или нет?

– Выслать?..

– Да. Он же не подкидыш какой-нибудь. Он нелегальный беженец. Вы что, не понимаете?

– Вот как… – Луве указал на дверь. – Если вы мне откроете, мне будет проще разобраться, кто он.

Охранник пожал плечами, улыбка на его лице увяла. Он достал карту-ключ и ввел код.

– Прошу. Захотите выйти тем же путем – стучите.

Луве набрал воздуху в грудь и шагнул в кабинет.

В допросной оказалось прохладнее, чем в коридоре. Тихо гудел кондиционер.

– Здравствуй, меня зовут Луве Мартинсон, – сказал Луве. – Ты не против, если я присяду?

Мальчик без имени и истории смотрел на Луве глазами из другого мира.

Ларс Миккельсен не особенно любил кино. Возможно, за годы службы в полиции он провел слишком много времени, просматривая записи изнасилований с камер видеонаблюдения, и все, что хоть как-то касалось видео, для него несло на себе отпечаток уныния.

У одного его бывшего коллеги была исключительная память на лица, которая выражалась в том, что он везде видел киноактеров. У ленты заграждения мог нести вахту Аль Пачино, Мэрил Стрип дежурила в вестибюле полицейского управления. Сам Лассе не умел так улавливать сходство, но в случае Каспара ошибиться было невозможно. Лассе взглянул на экран телефона с кадром из “Смерти в Венеции” Лукино Висконти: пляж, одетый в матроску андрогинный Тадзио, которого сыграл Бьёрн Андресен, а рядом одержимый им немолодой мужчина. А может, того мужчину привлекала юность сама по себе.

Лассе не помнил, в чем заключалась идея фильма, но смотрел его пару раз в образовательных целях. Есть круги ада, а есть адские круги педофилии. Мальчику из “Смерти в Венеции” было четырнадцать, мужчине – за пятьдесят.

Лассе закрыл сайт и стал смотреть, как Луве заходит в допросную. Ладно, Луве не захотел, чтобы Каспар связывал его с людьми, которые допрашивали парня, подумал он. Но зачем ему понадобилось заходить именно через эту дверь?

– Здравствуй, меня зовут Луве Мартинсон. Ты не против, если я присяду?

Мальчик, насколько Лассе смог разобрать, никак не отреагировал. Луве поставил сумку – коричневый кожаный портфель – на пол рядом с пустым стулом напротив Каспара.

– Если ты не хочешь, чтобы я садился за стол, подай мне какой-нибудь знак, ладно?

Новая акустическая система была что надо. Лассе ясно слышал дыхание, шорох одежды. Он никак не мог привыкнуть к тому, насколько отчетливо звучит голос в динамике. Казалось, что говорящий совсем рядом, хотя на самом деле до него несколько метров. Звукоизоляция каким-то образом влияла на восприятие реальности: одностороннее стекло казалось огромным телеэкраном, звук следовал с задержкой.

Луве стоял, молча глядя на Каспара. Каспар не отрываясь смотрел на него. Секунды убегали, и Олунд повернулся к Лассе.

– Что он делает?

– Не знаю.

Лассе молча считал секунды. Когда он досчитал до сорока, Луве осторожно приблизился к столу и сел напротив Каспара.

Через зеркало Гизелла обоих было видно в профиль – не лучший вариант для наблюдения за мимикой. Одна камера показала мальчика с более удачного ракурса, и Олунд увеличил картинку. Луве тем временем положил портфель на стол.

Лассе покосился на другой экран, где шла видеоконференция с представителем социальной службы и адвокатом. Соцработница из администрации района, женщина лет тридцати, наблюдала за разговором из своего кабинета в паре километров от полицейского от управления. Адвокат, сидевший в Кунгсхольмене, только в другом кабинете, рассеянно листал документы, разложенные на столе. Оба смотрели ту же трансляцию, что и Лассе с Олундом. Правил пока никто не нарушал, и им оставалось только молча наблюдать.

Луве, все так же молча, расстегнул портфель и заглянул в него, после чего снова щелкнул замочком, ничего из портфеля не достав.

О чем думал Каспар, понять было невозможно, но мальчик не спускал с Луве глаз.

Прошла минута; ничего как будто не изменилось, но, когда мальчик пошевелился и Луве тут же повторил его движение, Лассе начал догадываться, что происходит по ту сторону стекла.

Каспар рефлекторно моргнул – и Луве моргнул. Каспар сглотнул, пошевелил губами. Луве сглотнул, пошевелил губами.

Мельчайшие, еле уловимые движения. Не разглядишь, если не знать, на что смотреть.

– Понимаешь, что делает Луве? – спросил Лассе через пару минут. Олунд кивнул:

– Отзеркаливает.

Наконец Луве улыбнулся Каспару и встал. Не говоря ни слова, он повернулся к мальчику спиной, подошел к двери и постучал.

Через несколько секунд замок щелкнул, охранник открыл дверь, и Луве вышел в коридор. Каспар смотрел на дверь, которая снова закрылась. Кто-то из наблюдавших за процессом по видеосвязи кашлянул.

Соцработница, сидевшая у себя в кабинете, наклонилась к камере и спросила:

– Вы можете объяснить, что происходит?

– Они знакомятся друг с другом, – объяснил Лассе.

– Ну… А почему он вдруг вышел из кабинета?

– Луве… – Лассе замолчал. Он и сам ничего не понимал. – Луве сейчас в коридоре. Пойду спрошу, как он.

Олунд придержал его за руку:

– Подожди-ка.

Тут только Лассе сообразил, что Луве оставил портфель на столе. Каспар посмотрел на него, покосился на дверь и снова перевел взгляд на портфель.

Потом он потянулся к портфелю, повернул его к себе и расстегнул пряжки.

Когда Каспар заглянул внутрь, на лице у него явственно выразилось изумление. Изумление, подумал Лассе.

– Ну, составили мнение? – спросил охранник, запирая за Луве дверь. – Он прикидывается? Ребенок-беженец, которому все равно, что с ним будет?

Луве вздохнул.

– Согласно шведскому законодательству, ребенок, которого нашли на шведской земле, считается гражданином Швеции и членом того муниципального округа, где его нашли, пока не будет доказано обратное. Поэтому пока этот мальчик – швед из Сольны.

– То есть вы считаете, что это ребенок, хотя наверняка сказать не можете?

В голосе охранника прозвучало презрение. У Луве не было ни времени, не желания спорить.

– Я скоро вернусь.

До того как увидеть Каспара лично, Луве полагал, что в его случае может иметь место синдром отстраненности. Вопреки мнению большинства, это состояние иногда возникало не только у беженцев, но и у маленьких шведов; в основе его чаще всего лежал тот или иной вид аутизма. Споры о том, симуляция это или нет, были долгими, но исключительно потому, что все свелось к проблеме беженцев. Обсуждение детских психических расстройств, к сожалению, вылилось в политические дебаты, а уж заявление о том, что такого диагноза не существует, и вовсе звучало дико.

В случае Каспара Луве не исключал ту или иную форму синдрома отстраненности, однако не особенно в нее верил. Более вероятным ему казался селективный мутизм – разновидность социофобии, которая выражается в неспособности человека говорить, когда он не чувствует себя в безопасности. Да, синдром распространен в основном у детей, но, если это расстройство не лечить, во взрослом возрасте оно никуда не денется, а то и усугубится. Селективному мутизму бывают чаще подвержены билингвы. Напрашивался вывод о том, что Каспар все-таки не швед.