– Вот и хорошо, – сказала Жанетт. – А сам ты что думаешь? Есть версия? Рассуждать, конечно, нужно непредвзято, но мыслям же не прикажешь.

– Есть такое, – согласился Шварц. – Не верю я в умышленное убийство. И ничто не указывает, что Владимир и Бундесон знали друг друга – ну, может, шапочно, если речь о наркотиках. К тому же у меня такое чувство, что это дело очень личное… Короче, я не считаю Владимира ни наркоманом, ни уголовником. А учитывая, как он подставился, когда смотрел прямо в камеру наблюдения, он не профи.

Жанетт взглянула на молодого коллегу. Не будь он таким ершистым и умей он обуздывать свои порывы, он мог бы сделать неплохую карьеру.

– Ладно. А матери Клары нет в живых.

По всей вероятности, Бундесон два года назад избил ее до смерти, хотя так и не сел за это преступление, подумала Жанетт и спросила:

– Кто-нибудь уже поговорил с родственниками ее матери?

– Да. Там та еще компания. В общем и целом, никто понятия не имеет, кто такой этот Владимир. Он как будто не вписывается в картину. По-моему, убийство – следствие случайного выстрела, и у Клары тут особая роль. Какая именно, мы пока не разобрались.

– Слушай, что тебе говорит интуиция.

Телефон на столе у Жанетт замигал: кто-то звонил. Жанетт встала.

– Ты хорошо чувствуешь людей, – сказала она, обходя стол. – Прислушайся к себе, но другим это свое умение не особенно демонстрируй.

Жанетт взяла трубку. На том конце оказался полицейский из управления “Стокгольм Север”. Он представился и объяснил, что звонит по делу, которое может заинтересовать отделение “Сити”. Жанетт включила громкую связь, чтобы Шварц тоже мог поучаствовать в разговоре.

Человек на том конце зашуршал бумагами.

– Две недели назад у себя в квартире в Бергсхамре скончалась некая Лола Юнгстранд, дата рождения – двадцать третье февраля семьдесят четвертого года. Когда приехали криминалисты, труп пролежал уже четыре дня. Сначала мы заподозрили несчастный случай – она перебрала спиртного и подавилась собственной рвотой. Однако потом выяснилось, что в желудок к ней попало – причем неестественным образом – постороннее вещество. Поскольку вещество попало ей в желудок уже после остановки дыхания, мы исключили самоубийство…

– Значит, это отравление? – перебил Шварц. Он поднялся с кресла и, хромая, подошел к столу.

– Да, причем довольно необычное. По словам криминалистов из лаборатории, это малоизвестное вещество, идентичное “Циклону Б”. Знаете, что это такое?

– Газовые камеры, – ответил Шварц. – Гитлеровцы.

– Вот именно… Иными словами – синильная кислота, которую сейчас иногда используют при производстве крысиного яда и инсектицидов. В Швеции этот яд не производят. Мы закупаем его в Чехии, торговое название – “Ураган D2”. Форма – картонные диски, пропитанные ядом, продаются в банках. Остатки таких бумажек и обнаружили в рвоте Лолы, а также у нее в желудке. Если хотите узнать подробнее, переговорите с патологоанатомом. – Коллега из “Севера” откашлялся. – Пока ее ничто не связывает с вашим расследованием, но после обеда мы получили еще одно сообщение из лаборатории. Один из профилей ДНК – речь идет о следах экскрементов на стенках унитаза в ванной Лолы – имеет отношение к текущему расследованию. Точнее, к убийству, совершенному на Кварнхольмене. Профиль обозначен как “Неизвестный”. Если я правильно понимаю, это ДНК вашего главного подозреваемого. Я сейчас смотрю на фотографию бородатого парня, которую вы разослали на днях.

– Мы зовем его Владимир, – сказал Шварц, и Жанетт показалось – она чувствует, как мускулы у него расслабляются один за другим. Выдохнул старый застоявшийся воздух, вдохнул свежий, кислород пошел в мозг.

– Мы полагаем, что этот человек каким-то образом заставил Лолу принять яд, а потом зашел в туалет, но не смыл за собой как следует. Даже у опытных убийц иногда возникает потребность после дела присесть на унитаз. В любом случае, он отметился в двух местах, где произошли убийства. Ваше и наше дела, и в течение двух дней… Что будем делать?

– Для начала определимся, на какой стадии находится ваше расследование, – сказала Жанетт.

Звонивший на какое-то время притих, потом зашуршал бумагами и защелкал клавишами.

– У нас сейчас с ресурсами перебои, – сказал он, когда щелканье стихло. – Должен признаться – мы действовали не так четко, как мне бы хотелось.

– Черт! Но что-то же вы сделали? – спросил Шварц. Жанетт поняла, что он едва сдерживается.

– Ну да. Опросили соседей и, конечно, поговорили с сыновьями Лолы и их отцом, Томми, но не многого добились.

– Вообще ничего?

Вопрос Шварца заставил полицейского из “Севера” заерзать.

– Лола была алкоголичкой и к тому же сидела на таблетках, так что Томми уже несколько лет растит сыновей один. Юнгстранды в две тысячи одиннадцатом развелись, но Лола оставила фамилию мужа.

– А что насчет этого Томми? Его ни в чем не подозревают? – спросил Шварц.

– Ни в чем. Он с мальчишками и своей матерью был в Фурувикспаркене. Ежегодная традиция.

– А родственники Лолы?

– Минуту… – Снова щелканье клавиатуры. – Родители Лолы умерли еще в девяностые годы. Брат, на пятнадцать лет старше ее, скончался три года назад. Лола – младший ребенок в семье.

– Электронная почта, список звонков? – спросил Шварц. Когда полицейский из “Севера” снова пожаловался на недостаточное финансирование, Шварц потерянно взглянул на Жанетт и безнадежно махнул рукой.

Пару часов спустя два расследования были объединены в одно. Ответственность за них перешла к полицейскому управлению “Сити”. Руководителем предварительного расследования стала комиссар уголовной полиции Жанетт Чильберг.

Жанетт было немного жаль парня из “Севера” – он, наверное, неплохой полицейский, просто служит в плохо организованном полицейском управлении. “Северянин”, кажется, обрадовался, когда Жанетт изложила ему информацию, в которой он нуждался с самого начала, и уже через десять минут переслал ей материалы собственного расследования. Конечно, бо́льшая часть была и так доступна в цифровом виде, но в присланных материалах оказались еще не зарегистрированные материалы, вроде нерасшифрованного, хотя, по всей вероятности, не особо важного протокола допроса одной из соседок Лолы Юнгстранд. Пусть всем этим займется Шварц, решила Жанетт, когда тот ушел. Все равно к оперативной работе он сейчас непригоден.

Наведавшись в туалет, Жанетт напомнила коллегам о коротком совещании и направилась в кабинет, прозванный из-за необъяснимо дурацкого выбора краски Желтым домом.

Дождавшись Нильса Олунда и Оливии Йенсен, Жанетт налила стакан воды и достала из пенала под доской красный и синий маркеры.

Она коротко набросала факты, от которых следовало отталкиваться, отметив красным те, что касались Йонни Бундесона, и синим – те, что имели отношение к Лоле Юнгстранд.

– Обоим, похоже, от жизни досталось, – заметила Оливия. Жанетт кивнула.

Жанетт была среди тех, кто принимал Оливию на работу в полицию, она присутствовала на собеседовании и знала, что Оливия росла в трудных условиях: окраина, проблемный район. Старшего брата убили, когда она была подростком. Мать вскоре после этого покончила с собой. Однако пережитое не сделало Оливию бесчувственной; она только закалилась.

– Как там наш Каспар Хаузер? – спросила Жанетт, когда все сели за стол.

Каспаром Хаузером они прозвали мальчика, которого Олунд задержал в Гамла Стане и которого сначала считали девочкой. Про настоящего Каспара Хаузера Жанетт было известно не много: она знала только, что он найденыш, объявившийся в каком-то немецком городке из ниоткуда, и что дело происходило в девятнадцатом веке.

– Мы пока не выяснили, кто он, – сказал Олунд. Полицейские, по его словам, подумывали призвать на помощь общественность, но сочли это невозможным: расследование еще продолжалось, к тому же “Каспар”, вероятно, был несовершеннолетним.

– Он ни слова не говорит, но не глухой. Совсем как тот, настоящий Хаузер. – Оливия улыбнулась Олунду. – Жаль только, что у него при себе не оказалось письма с датой рождения, как у настоящего Каспара. Мы бы хоть знали, с чего начать.