К половине одиннадцатого туман внезапно улетучился, и солнце в полную силу обрушилось с небес. Для середины сентября жара стояла довольно приличная. Я уже освоился: мои руки споро и ловко цепляли грозди, срезали их, укладывали в ящик. Чертовски было приятно обмениваться с Джулией быстрым понимающим взглядом перед тем, как взяться за ящик и подтянуть его на несколько метров вверх по склону.

Обедали мы на скамье в тени каменного дуба (я теперь уже знал, что это за дерево), глядя на неподвижную жирную лужу. Разговор шел скупо, вернее так: наши слова не несли в себе никакого особенного смысла. Джулия мне все еще нравилась, нет, она нравилась мне просто до безумия.

День пронесся невероятно быстро, и усталости даже не чувствовалось, несмотря на ранний подъем. Возможно, я мало-помалу приучил свое тело к физическому труду. Как только мы уселись в машину, меня охватило ощущение, что я наконец вырвался на волю и могу теперь унести девушку хоть за тридевять земель (но сейчас достаточно было и того, что я сумел выбраться на асфальтированную дорогу).

Когда я проезжал указатель на Буонконвенто, у меня словно вспышка в голове шарахнула. Я решил отыскать замок графа Танкреди и поговорить с его престарелым владельцем, уж он-то должен был знать всю правду, он сумеет снять с моих плеч невыносимую ношу: неужели мой дед был убийцей? Дед, который всего себя посвятил борьбе за жизнь, как мог он отнять ее у своего соперника? А может, он с таким исступлением бился за чужие жизни в качестве искупления собственного греха?

Нет, не надо об этом думать, но указатель все стоял перед глазами как наваждение, и я спросил Джулию, не согласится ли она помочь мне в этой миссии. Джулия согласилась. Я почувствовал облегчение, даже не задумываясь о причине. Пару раз мы заезжали не туда, поскольку замок находился не в самом Буонконвенто, в общем, блуждали до тех пор, пока не повстречали человека, указавшего верный путь. Этим человеком оказалась все та же старушка, хозяйка бензоколонки. Она опять пришла мне на помощь. Оказывается, я должен был ехать по дороге на Биббионе, пока не увижу кипарисовую аллею, там рядом должна быть еще башня и вилла эпохи Медичи, прямо как в рекламе «Фиат».

Доехали. Аллея выглядела ошеломляюще: не то чтобы миленькая, а такая, знаете, строгая, печальная, закатное солнце наполняло ее мрачной горделивой красотой. У самых распахнутых ворот стоял кипарис, с которого человек срезал сухие и больные ветки. Внизу стоял его помощник и удерживал лестницу. В самом доме, казалось, не было ни души, поэтому я подошел к человеку у лестницы и спросил, где мне отыскать графа.

— А вот он, подрезает кипарис…

— Так это что, граф Танкреди?

— Господи боже, он самый и есть!

Сам не знаю почему, но я полагал, что граф окажется гораздо старше по возрасту, раз уж он дружил с моим дедом, тем паче я не ожидал, что граф скатится до уровня обычного крестьянина. Джулия вышла из машины и стояла возле меня с растерянным видом. Я уже имел возможность поведать ей предания дней минувших, и вот теперь она предпочла хранить робкое молчание. Когда граф наконец-то спустился вниз, я представился ему, насколько было возможно, самым церемонным и учтивым образом, несмотря на мои испачканные землей брюки, выдававшие во мне закоренелого пролетария. Впрочем, граф, похоже, был снобом почище меня. Он признал мою фамилию, помнил моего деда, но заметил, что разговаривать мне следовало бы не с ним.

— Вы, очевидно, ищете моего отца, он был большим другом вашего деда, я это хорошо помню.

— Правильно, я ищу именно его. Дома ли он?

— К сожалению, мой отец умер в прошлом году, причем совершенно неожиданно. Ему было восемьдесят восемь лет. Прощу вас, заходите в дом, я предложу вам выпить…

Его помощник, тоже крестьянин по виду, не вымолвив ни слова, растворился в мгновение ока.

— Скажи, Леонардо, где ты проживаешь?

— На Фаттории-дель-Колле.

— Донна Лавиния — замечательный персонаж…

Я не понял, на что он намекает, впрочем, для меня сейчас это было неважно. Мне нужны были ответы, хотя ни одного вопроса я пока не задал. Я оставил свою машину на аллее, успокоил жестом Джулию, и мы направились вслед за графом к его замку. О, это был самый настоящий замок по всем раскладам: увитая плющом средневековая башня, роскошный дом с пристроенной церквушкой — у этих «Медичи» был неплохой вкус. Показав нам окрестные холмы, до которых простирались его владения, граф, не обращая внимания на наш внешний вид, провел нас в пышные внутренние покои. С другой стороны, граф и сам-то был одет как бомж, хотя и стильно, покруче меня. Джулия шла за мной еще более испуганная, чем прежде, она явно испытывала неловкость, но изо всех сил пыталась скрыть это — крепкая девушка.

Мы вошли в гостиную, в которой стоял старинный диван, обитый красной материей. Гостиная казалась комнатой воспоминаний: повсюду были развешаны портреты предков и выцветшие фотографии. У стены стояло пианино, а рядом столик, заставленный напитками. Под стать нашему варварскому состоянию, граф распорядился подать нам тарелку с колбасой под свое любимое вино «Амбашьяторе» — ох, оригинал этот граф. Мы реально вымотались, поэтому у меня не получилось выступить с пространной речью. Мне необходимо было понять: преступник ли мой дед либо он не виновен? Граф, вероятно, уже понял, куда я клоню, но не выказывал ни доли замешательства, ни вообще какого-либо беспокойства. Попросив у нас разрешения, он раскурил сигару и начал разговор. В этот момент, уже во второй раз, я положил свою ладонь Джулии на колено.

— Дорогой Леонард, есть вопросы из разряда ненужных, ибо они сами в себе уже содержат ответ.

— Не понимаю.

— Было ли с тобой такое, когда тебя предавали? Эта синьора — твоя девушка, верно?

— …

— Когда ты осмелишься спросить у нее: «Есть ли у тебя кто-нибудь еще?», — измена уже свершилась, ибо в твоем вопросе заключен ответ. Если у тебя возникают такого рода подозрения, это значит, сама жизнь уже нашла способ дать тебе знать об этом. Если ты, конечно, не параноик, хотя, думаю, это не твой случай.

— Стало быть, вы полагаете, что стрелял именно мой дед?

— Этого я не могу знать, да и мой отец на эту тему никогда не желал особо распространяться. Для всей семьи это было глубочайшей трагедией. Отец был рядом с донной Лавинией в тот момент, когда она развеяла прах своего мужа над виноградником.

Граф поднялся и взял в руки фотоальбом в кожаном переплете. Там была история его семьи в иллюстрациях, начиная с прошлого столетия. Я лихорадочно перелистывал альбом, будто зная, что обязательно должен найти ту самую, конкретную фотографию. Вот дедушка, на этом снимке, стоит между графом и мужем донны Лавинии, они улыбаются. Все трое в безукоризненных костюмах, будто на охоте у самих Виндзоров.

— Не знаю, ответит ли эта фотография на твой вопрос, но, может, ты его сам закроешь… Тебе кажется, что за этими улыбками таится что-то? Снимок сделан в Трекуанде, за день до происшествия.

— Я… я не знаю.

— Мне понятно твое желание докопаться до истины, но порой вся наша жизнь означает безрезультатные поиски ответов. Подумай, сколько людей ушло из жизни безо всякой на то причины и сколько еще людей продолжает вопрошать «почему?». Иногда надо найти в себе силы, чтобы не задавать вопросов. Ты еще довольно молод для этого.

— …

— Помни: для тебя твой дед дорог только тем, что он сам счел нужным сообщить о себе. Не знать всего порой есть действительно благо. Сосредоточься на том, что доподлинно знаешь, и научись ценить это. А теперь я вынужден извиниться, у меня еще есть дела… Если хотите осмотреть замок, я позову мажордома, и он вам все покажет. Да, можете приезжать сюда, когда захотите.

Не добавив более ни слова, граф оставил нас. Я смотрел на фото, стараясь запечатлеть его надолго в своей памяти. Сигарный дым малость прибил меня, да и сама зала в этом аромате приобрела довольно экзотический вид. Джулия сидела, не раскрывая рта, я непроизвольно сглотнул. Едва я сел в автомобиль, как позвонил Стефан. Радостным голосом он сообщил мне, что приехал во Флоренцию по антикварным делам и что хотел бы со мной завтра встретиться.