…В тот вечер я запасся таким количеством кокса, что после вечеринки у меня его осталось дорожки на две, чтобы нюхнуть малость перед тем, как отправиться баиньки. Ведь с алкоголем ты рано или поздно отрубаешься, с кайфом же — нет. Короче, я так нахрюкался, что рухнул в кровать в чем был — в костюме Человека-Паука, даже не пописав. А ключ, блин, я оставил в замке. Приходит, значит, утром Маризела, наша филиппинка, которая на самом деле мексиканка, и натыкается на запертую изнутри дверь, и не может ее открыть, час стоит и звонит, никто не открывает. Что делать? Она звонит моей матери в Сан-Мориц, та, в свою очередь, звонит карабинерам, те, в свою очередь, поднимают на ноги пожарных, пожарные приезжают, в свою очередь, громко зовут меня по имени и хлещут по морде, чтобы привести в чувство. «Он жив, но в отключке», — сообщают они маме по телефону.

Открываю наконец глаза: опаньки! Они все стоят передо мной: мама, отчим и братец Пьер. «Ты мне больше не сын! Ты мне больше не сын!» — истошно вопит папаша, тряся меня за опутанный паутинками воротник. А я — ух, какая неловкая сцена — все никак не могу врубиться, где я и что я, и называю его дядя Бен!

Ну, за этим последовала одиссея, о которой рассказывать не буду. Хотя нет, пожалуй, расскажу, опустив монологи матери. Меня заставили немедленно сдать анализы, которые явственно показали, что я был накачан экстази и кокаином. И тогда мама, моя добрая матушка, поставила меня перед выбором: диспансер или психоаналитик. Разумеется, я выбрал психоаналитика, но вот избежать еженедельного анализа мочи в клинике мне не удалось. Контроль был железным, медсестра внимательно смотрела на мою пипиську, когда я мочился в баночку, и взгляд ее был столь суров, что у меня чуть было комплекс не возник — типа, может, он у меня слишком маленький? Мне пришлось несколько раз прошвырнуться по притонам, чтобы удостовериться, что у меня там все о’кей и я где-то на уровне выше среднего.

С психоаналитиком разыгрывался самый настоящий фарс. Конечно, поначалу я ему не очень-то доверял и много не болтал. А потом мало-помалу стал перед ним раскрываться. Ему хотелось, чтобы я рассказывал обычные пошлые банальности: неуверенность в себе, давление со стороны близких, отсутствие отца, чрезмерные ожидания, тоска, моя зависимость от любых явлений, тревожность. Он очнулся от своего дремотного состояния и даже улыбнулся, только когда я ему выдал, что в толковом словаре, мол, на слове «зависимый» помещена моя фотография. С того момента психоаналитик начал мне немного нравиться, и я даже получал удовольствие, рассказывая ему о своих глупостях. Я несколько переборщил — хоть я и не нюхал в ту пору, зато квасил по-черному — и начал ему расписывать чересчур уж интимные вещи. А он все это передавал моей матери, это к вопросу о договоре между врачом и пациентом. Я это дело быстро раскусил, потому что, стоило мне рассказать о какой-либо очередной пьянке, на следующий же день маман выступала с лекцией на тему о вреде пьянства, что алкоголь разрушает не только печень, но и мозги. И еще нехорошо, мол, что от меня разит за версту.

Тогда я решил поиграть в примерного пациента. Потихонечку начал высказываться в том плане, что вот, мол, чувствую в себе потребность обзавестись семьей, взять в жены хорошую девушку, найти себе занятие да хотя бы пойти работать на одно из предприятий, которые унаследовала моя мать, кирпичи производить. О, мы почему-то производили именно кирпичи, такие, знаете ли — красные кирпичи.

Экс-синьора Сала Дуньяни понемногу успокоилась и смягчилась. Она временно оставила Сен-Сафорин и переехала пожить в Милан — вместе со мной и Пьеро. Психоаналитик тем временем начал выдавать все более обнадеживающие заключения относительно меня. Беседы стали проходить все реже и реже, я перешел к сеансам самоанализа, хе-хе, сумев убедить всех, что мы таким образом еще и деньжат сэкономим.

Через каких-то семь месяцев я вновь пустился во все тяжкие, наркоман несчастный, но зато свободный, черт побери. Свободный принять целый грамм, как сегодня вечером, а потом два часа колбаситься под киношку, у которой нет ни начала, ни конца, только сюжет какой-то нездоровый. Этой теплой ночью, в самом красивом дворике на улице Боргонуово, если не считать дворик Armani, я решил, что единственно правильным способом избавиться от кошмара Человека-Паука будет еще разок догнаться, прикончить остатки рома и поехать снять какую-нибудь телку.

Я сел в свой «мадджолино» и давил на газ, пока не долетел до Выставочного центра. Там я нарезал два или три круга, выискивая славяночку поприличнее, но все почему-то казались мне транссексуалами. Никаких личных предрассудков относительно трансов, я вас умоляю, однако я как-то не готов в самый ответственный момент неожиданно нащупать у девушки мужские причиндалы.

Достав из бардачка «Позвони мне», безотказный в таких ситуациях журнальчик частных объявлений, я набрал телефон наиболее сексапильной телки, промямлил какую-то фигню, она мне объявила две сотни, и я хлынул на Корсо-Италия в ее логово. Она оказалась вовсе даже ничего, хотя точно я не помню ни хрена. Бабки она взяла сразу, это я помню, а потом я рухнул в койку. Я был такой умиротворенный, только запах чеснока несколько портил атмосферу. Не знаю, почему в квартирах проституток всегда пахнет чесноком. Ну, я понимаю, что это дело должно укреплять иммунитет, и все такое, но ведь существуют же и традиционные методы предохранения, правильно? Хотя в тот момент мне было совершенно по фигу.

…Скоро я оттуда вышел. Сев в машину, я первым делом отправил Аните SMSку. Параллельно с посланием в моей несчастной голове родилась еще одна игра с фатумом: если она ответит в течение пяти минут, я стану буддистом.

Миндальный пляж[5] был капризно-изогнутой формы и казался экзотической раковиной.

Мы с Пьером обнаружили это место случайно, еще когда были подростками, и с тех пор пляж стал нашим любимым убежищем, уголком, куда приходишь только с самыми близкими друзьями или с особенными девушками. Всякий раз, отправляясь в Кала-Моли, мы ужасно боялись, что на пляж высадился какой-нибудь француз и построил там себе из палок и листьев хижину. Но бог миловал, и каждый раз мы находили пляж нетронутым, с его неприступными скалами, с мельчайшей белой галькой, ароматом розмарина и набегающими волнами, которые погружают тебя в давно забытое неземное блаженство.

Анита пляж обожала даже сильнее, чем я, равно как одинаково ненавистным для нас обоих был получасовой путь до пляжа по камням и булыжникам. Анита сумела обломать кайф один-единственный раз, когда как-то летом притащила в отпуск кучу книг какого-то Банана Йошимото[6]. Я обалдеваю — ведь столько писателей существует в мире, а моя девушка читает такую чушню? Достаточно было заголовки просмотреть, чтобы вообразить себе глубину писаний: Крепкий сон, Ящерица, Цугуми — что-то близкое к цунами, по-моему, какой-то Тупик, а еще N.P., то есть «не состоявшееся». Время от времени Анита с энтузиазмом зачитывала мне отрывки, от которых меня тошнило: там всегда кто-нибудь умирал, вот просто непрерывно умирал, бог мой, что за фигня. И потом, как можно отождествлять себя с героиней, которая во время утренней пробежки останавливается, чтобы выпить чашку горячего чаю?

Вообще-то никаких книг, чтобы предложить ей, у меня не было, уж извините, если, конечно не считать книгами комиксы. Но зато я понял, в чем уникальность Аниты. Ей на некоторое время удалось убедить меня, что пить горячий чай после бега — вполне возможная вещь. А самое прикольное — это то, что она заставила меня смеяться над самим собой — главное ее достижение — когда я читал ей вслух «Дьяболик», диалоги Евы и Алтеи, голосом своей мамы. А она остроумно парировала, и я сам сгибался пополам от смеха, а потом как придурок продолжал спектакль — нарочно, чтобы затруднить ей чтение. Ну, каков эгоцентрист?