В декане все смотрели на меня косо, словно все понимали причину моего ухода.

На следующий день после того, как я приняла решение, он позвонил и сказал, что приедет. Я ответила, что не хочу его видеть, и прервала разговор. А дальше посыпались его сообщения с просьбами одуматься. Дать ему шанс.

Рома не знал, что в момент его звонка я уже сидела на вокзале, ожидая судьбоносный поезд. Благо, родители позволили пожить в квартире, что находилась на окраине Омска. Далеко, холодно. Но была возможность забыть прошлое, как страшный сон.

Убежать от реальности получалось слабо. Я забывала про еду, редко дышала свежим воздухом, почти не спала, пытаясь найти хоть какие-то варианты подработок. Организм был в шоке, но только так я могла хоть на минутку забыться.

Способ, однако, я выбрала неудачный.

Будучи уже в Омске, я шла по городу в тридцатиградусную жару. На еду денег не оставалось, дом находился на другом конце города. На легкое недомогание я перестала обращать внимания, ведь в моем нынешнем состоянии плохое самочувствие было в порядке вещей.

Голова закружилась, как в трансе, а перед глазами поплыло.

Я не могла понять, что со мной, но вдруг что-то изменилось, и я почувствовала, что проваливаюсь в землю. Перед глазами замелькали деревья, дома, все, что находится вдали, то есть я проваливалась все глубже и глубже.

Я поняла, что теряю сознание. Не помню, сколько времени я так просидела, но очнулась оттого, что кто-то совал мне под нос нашатырь. Открыв глаза, я увидела перед собой женщину в белом халате, которая смотрела на меня с явным подозрением.

— Где я? — едва очнулась.

— Вы в больнице, милочка, — молодая медсестра убрала вату с облегчением. — Я уже думала врачей звать. Вы долго в себя не приходили.

— Из-за чего?

— Будто сами не знаете. Когда в последний раз ели нормально? Худющая, как березка. Еще удивляется голодным обморокам.

— Я… студентка. Денег в обрез.

— Что теперь, с голоду пухнуть? У вас гемоглобин на нуле!

— И как это исправить? — голова раскалывалась.

— Сдать все анализы, это во-первых. Мне не нравится ваш нездоровый тон лица. А во-вторых — начать есть нормально! Нет денег — готовьте сами, покупайте продукты и кулинарьте дома, но не теряйте вы сознание на улицах города.

— Вы меня не отпустите?

— Вынуждена вас огорчить, но нет. Уж больно вы истощены. Придется вас самим подлатать, а потом и отпустить.

Выдохнула с грустью и досадой одновременно. Помимо того, что убила здоровье, так и жизнь свою продолжала гробить. И это дало толчок двигаться к лучшему, а не довольствоваться худшим.

Несколько дней прошли как один. Как один ужасный, бесконечно пьяный Ад. Я взял отгул на работе и выпал из реальности. Покупал виски, дорогой коньяк, ментоловые сигареты, для ночи — снотворное, лишь бы не мучиться от кошмаров, ожидавших меня на каждом углу. Я продолжал звонить, писать, умолять вернуться. Умолять дать мне ещё один шанс объяснить всё. Дягерева так и не выслушала правды. Она так и не поняла своей ошибки, от которой теперь страдал я. Потеря Милены стала для меня ударом. Мне мерещилась её фигура, по ночам слышался нежный тонкий голос, а в пелене алкоголя я представлял, будто никуда она не уехала. Будто моя любовь все ещё со мной. Будто та сказка, которую смогла подарить лишь она одна, осталась жива.

И в нашем расставании было неправильным все от начала и до конца. Мы оба любили. И у обоих горели сердца при виде друг друга. Но отпустили по глупости. И вместе страдали, только теперь на расстоянии. Но все письма уходили и оставались без ответа. А после я и сам потерял последние мечты.

Но через несколько дней беспробудного ужаса я понял, что если прямо сейчас не взять себя в руки — смогу опуститься на дно навсегда, убивая себя изнутри. Привел себя в порядок и уже утром ехал на некогда любимую работу.

Лекции пресные, однотипный материал, повторяющийся каждый год. Но студенты, что были однокурсникам Милены, всю пару смотрели на меня так, будто они впервые меня видели в принципе.

Непонятные смешки лишь раздражали. Голова раскалывалась на части. Но я держался до последнего.

— Хворостов, я какие-то смешные вещи объясняю? — последняя капля подходила к исходу. — Если вам так неинтересны мои пары, выход знаете где, но и о зачете забудьте.

— Конечно, у вас студенты же глубокими знаниями зарабатывают зачеты, — прыснула ядом сидящая рядом Белых. — Миленочка вроде как фанатка вашего предмета.

Стиснул зубы. Выкинуть бы это хамло к чертовой матери, да этика преподавательская не позволит.

— О-ой, та особа относится к учебе с особым пристрастием, — в голос заржал Хворостов. — Так сказать, открывает все двери перед знаниями.

Кровь закипела до предела. Как эти шавки смели что-то молоть про нее?

— Взяли шмотки и вышли за дверь. Немедленно, — проревел я. — Ситуация будет известна проректору, можете в этом не сомневаться.

Идиоты переглянулись, но послушно собрались и вышли за пределы аудитории.

Однако вести пару теперь было затруднительно. Перед глазами — красная пелена и самодовольное лицо этого выродка.

— Запишите все с доски, я выйду на пару минут, — воздух необходим, иначе я сойду с ума. — Не шуметь.

Дверь захлопнулась, но сердце стучать спокойнее не стало. Пульс слышался в ушах. Галстук настойчиво душил.

Почти неконтролируемо пошел в сторону другого корпуса, лишь бы размяться, успокоить себя, как услышал до омерзения высокомерный голос:

— Отвечаю тебе, Дягерева так стонет кайфово, я кончил раз семь только от ее хрипа.

— Не гони, всем известно, что она та еще монашка. К тому же, целка, — знакомый слуху тон не верил, как и я.

Нечто непонятное, такое необьятно мерзкое разлилось внутри. Будто кто-то облил помоями, но не тело, а душу.

— Поверь мне, девственницы только так и трахаются. Она как ноги раздвинула, так и отпускать не хотела. Давно я не потел так. Она хоть и пьяная, но такая оторва была.

— Пьяную развести на секс так же просто, как у ребенка конфету отобрать.

— Чувак, заняться сексом с телкой препода — это уровень!

— Она хоть кончила?

— Обижаешь. В конвульсиях билась, ты бы видел. У нее такая киска влажная была, брат. Таких оргазмов девушки испытывают редко…

Я не соображал уже, что творил. И не хотел соображать.

Вылетел в тот проем, где Хворостов трепал Илье чушь о Милене. Он даже не успел сориентироваться, как по лицу прилетел жесткий удар кулаком.

— Какой же ты подонок, — он почти потерял равновесие, но я и не думал останавливаться. — Руки пачкать не хочу, да придется.

— Роман Матвеевич? — ублюдок успел лишь выдохнуть перед очередной волной ударов.

— Он самый, тварь ты трусливая.

Руки работали отдельно от мозга. Удар, еще удар, потом еще. И плевать я хотел на последствия.

Он посмел тронуть ее. Тогда будет иметь дело со мной.

Хворостов намеренно распускал о Милене слухи. Грязные, мерзкие, от которых хотелось отмыться.

Отмыться его кровью.

Я следовал своим желаниям. Хворостов почти не двигался, не пытался спастись, не отвечал ударами. Он прекрасно осознавал свою вину. А я неумолимо бил его по всему телу: лицу, шее, груди.

Удары градом разносились, почти со свистом, а я не думал об усталости. Перед глазами лишь лицо Милены.

— Что ты творишь?! — высокий голосок обратил внимание. Ноги подкосились. — Отпусти его!

Милена прибежала, держа в руках пачку документов.

— Ты хоть знаешь, что он сделал? — я с отвращением показал пальцем на свалившееся тело Димы.

Милена застыла, ее лицо стало бледным, а губа судорожно задрожала.

— Он все знает, принцесса, — простонал Хворостов, вытирая кровь с уголков рта.

Ощущение, будто меня сзади огрели чем-то очень тяжелым. Будто булыжник расколол мне позвоночник, а вместе с ним и сердце.