Он теперь так близко… Мои голые плечи, выпирающие из-под платья, щедрое декольте и этот невинный, даже девственный, вид буквально зазывал Рому взять меня грубо, но он держал себя в руках из последних сил.

— Передумал? — хищно улыбнулась я, наблюдая за его реакцией.

Я облизала пересохшие на нервной почве губы. Рома сорвался. Для него это стало последней каплей. Притягнул властно к себе и впился в губы давно желанным поцелуем. Я его не оттолкнула, напротив, хотела, чтобы он продолжал.

— Допрыгалась, принцесс.

Рома задрал мое платье, открывая себе обзор на белые чулки и такие выводящие его из себя сейчас подвязки. Так хочется, чтобы он не останавливался. Резко повернул меня к себе спиной, безжалостно расправился с молнией на твоем платье и скинул его на пол.

— Аккуратнее, черт возьми. Мне в этом платье еще замуж выходить.

Я задрожала всем телом из-за частичной наготы, но, когда он ласково приобнял меня за талию и коснулся губами шеи, обжигая.

Начала терять рассудок в его ласках стремительно.

Рома целовал там, делает это нежно, ласково, изводил, чувствовал, как я таяла в его руках, и откровенно наслаждался, что я целиком, полностью принадлежала ему.

— Малышка… — томно произнес Дмитриевский. — Твое тело всегда будет откликаться на меня. Ты всегда так тихо всхлипываешь, прикрыв глаза, наслаждаясь очередной серией поцелуев в районе шеи. Ты и сама прекрасно знаешь, что я чертовски прав, пусть даже сегодня день свадьбы. День нашей свадьбы.

— Это так неправильно, — я нервно выдохнула, справляясь с возбуждением.

— Тогда почему ты течешь сейчас, если это неправильно?

Горячие руки снова повернули меня, и я перед ним будто голая, пока он жадно рассматривал почти разгоряченное тело.

Рома отошел на шаг назад, смотрел оценивающе, подмечая, что это белье, цвета твоего платья — белое, отлично сидело на мне, его будущей жене, сладкой принцессе.

— Ты хорошо подготовилась, Милена, — эти слова смущают, как и то, как он это сказал. Подходит вплотную, одной рукой приобнимает за талию, а второй сжимает ягодицы. Я была готова закричать от близости, но снаружи были люди.

Рома смакует этот долгожданный момент, слишком истосковался по тебе, как и я по нему. Его руки тянутся к застежке на кружевном лифчике, снимает с нетерпением такую лишнюю деталь одежды, откидывает куда подальше, а я ни на секунду не переставала трястись, словно девственница в свой первый раз.

Дмитриевский неспешно облизывает губы, делает это специально, видит, как я смотрела на него, незатейливо подталкивая продолжить. И он продолжает.

Мнет левую грудь не разрывая такой томительный зрительный контакт. Хочется застонать, издать хотя бы звук, но я стараюсь изо всех сил не выдавать то, насколько мне нравится происходящее. А он и так знает, но играть в неведение всегда было гораздо соблазнительнее.

— Ребенка родила, но осталась такой же жгучей, мать его, — самовольно говорит Рома, — даже возразить мне не можешь, потому что хочешь меня. Ты ведь хочешь? Я не буду ничего делать с тобой, пока сама это не скажешь. И ты прекрасно понимаешь, что назад пути нет.

Собственно, этот путь я и не искала.

— Хочу… — тихо и немного смущенно отвечаю ему, заливаясь легким румянцем. Но мне ни капли не стыдно. Ни капли не стыдно от собственных грязных желаний, особенно в день свадьбы, но этому влечению трудно противостоять, да тебе и не хочется.

— Ты лишь хочешь нырнуть в этот грех с головой и ни о чем не сожалеть. Даже так: ты будешь сожалеть, если не сделаешь этого.

— Меньше трепа. За дело берись уже.

— Хорошо, — с некой насмешкой в голосе отвечает Дмитриевский и стаскивает с меня такие сейчас ненужные трусики. Притягивает к себе и впивается в губы жадным поцелуем, а я чувствую его возбуждение и хочу поскорее ощутить его в себе. Полностью. Внутри. Чтобы до боли, криков, стонов. Горячих оргазмов.

— Скажи, — шепчет он обрывая поцелуй. — Скажи это, милая.

— Что сказать?

— Ты знаешь. Сама.

Неожиданно ощущаю его пятерню на своей ягодице, жгучая боль приятно разливается по всему телу, после чего я едва говорю с легким стеснением:

— Трахни меня уже, Дмитриевский.

Он подталкивает меня в сторону зеркала и ставит в коленно-локтевую, вынуждая смотреть на наши голые тела в отражении.

— Представь это, малышка, — стонет мне на ухо Рома. — Я медленно вхожу, а ты смотришь на это в отражении.

Я обрывочно услышала, как ловко он расправляется с ремнем и молнией, как возится с презервативом, а меня трясет будто при лихорадке, ведь ожидание буквально сводит с ума. Горячее, не дающее покоя.

Но мужчина никогда не заставляет ждать слишком долго, не имеет такой привычки. Он резко входит в возбужденное, такое уже влажное лоно, начиная набирать скорость с каждым новым толчком.

— Этого ты хотела в день нашей свадьбы, милая?

— Заткнись и двигайся быстрее, — выдыхаю на грани стона.

Я так долго сдерживала себя, но сейчас, даже если захочу сдержаться, даже с усилиями, не смогу. Стоны сами просятся наружу, когда Рома буквально вколачивается в мое хрупкое тело.

Руки без остановки мнут грудь, а губы выцеловывают спину. Он такой противозаконный, такой страстный и сексуальный. Ни один мужчина в твоей жизни не был похож на него, таких и нет. Именно поэтому я выходила замуж за него. Других таких не существовало.

Дмитриевский один на миллион. Самый лучший. И мы оба обожали друг друга.

Он с усердием погружает в глубокую глотку указательный и средний палец, трахает дополнительно еще ими, вгоняя до упора, заставляя давится все сильнее и сильнее с каждой секундой. Да, Рома именно такой, всегда был таким, властный доминант, которого до безумия обожает мой внутренний демон.

Он берет тебя так грубо, не хватает за волосы, приговаривая на ухо разные непристойности.

— Быстрее, — молишь его заплаканным голосом.

— Попроси хорошенько, милая, — очередной шлепок, след от которого вероятно останется красный след. Да и плевать. Оно того стоило.

— Быстрее, прошу, — я прекрасно знала, как это выглядит со стороны, но ничего с собой поделать не могла, это сильнее меня, да и смысла останавливаться не было.

Мужчина ускоряется и после нескольких быстрых толчков я кончаю, а следом и он. Мы оба едва дышали, изнурены до предела, а он, отдышавшись, выходит из меня, целует за ухом и приторно шепчет своим низким баритоном.

— Это мой тебе подарок на свадьбу, принцесса.

Мы стояли в подсобке, голые и уставшие, а мой разум пока затуманен, но тело запомнит это блаженство на долгие годы.