Такие явные свидетельства снижения уровня репрессивного насилия удивляют. Правозащитники постоянно совершенствуют методы контроля, и со временем их отчеты, безусловно, становятся полнее.

Казалось, мы должны были бы увидеть рост насилия? На самом деле, мы констатируем его спад. Может быть, результат зависит от выбора пороговых значений? Но мы приходим к тем же результатам и при других показателях уровня насилия. Доли диктаторов, при которых совершается более 10 или более 100 политических убийств в год, и диктаторов, держащих в тюрьмах свыше 100 или свыше 1 000 политзаключенных, в когорте правителей 2000-х годов при всех методах расчета оказывались существенно ниже, чем в когорте 1980-х. То же наблюдается в ситуации одного политического убийства в год или десяти политзаключенных149.

Рис. 2.2. Политические заключенные

Источник: Guriev and Treisman, Authoritarian Control Techniques Database. Примечание: «диктаторы» – сохранявшие власть не менее пяти лет руководители государств с индексом Polity2 < 6 в течение всех пяти лет.

Возможно, наши данные страдают от других недостатков? Может быть, на тренд влияет срок пребывания диктатора у власти? Некоторые автократы из когорты 2000-х еще не правят так долго, как Ким Ир Сен (46 лет в должности) или король Иордании Хусейн (47 лет на престоле). Если репрессивность диктаторов усиливается к концу их правления, это может исказить наши оценки. Но мы наблюдаем тот же резкий спад в числе политических убийств и заключенных, если рассмотрим только диктаторов, сохранявших власть в течение 5–10 лет. В этом множестве у всех диктаторов был сравнимый стаж150.

Может ли общий результат зависеть от конкретного региона? В конце 1980-х – начале 1990-х в Восточной Европе произошло крушение коммунистических режимов. Если бы в разные периоды времени диктаторы концентрировались в разных частях света, сравнивать их было бы труднее. Однако выясняется, что нисходящий тренд в жестокости репрессий одинаков для всех континентов. Доля диктаторов с 10 политическими убийствами в год не сильно отличается в бывшем Советском Союзе и в странах Восточной Европы от этого показателя в Латинской Америке и Карибском бассейне, странах Африки южнее Сахары, на Ближнем Востоке, в Северной Африке и в Азии. Во всех регионах число политических убийств в когорте 2000-х существенно ниже соответствующего показателя когорты 1980-х151. Устойчивый и повсеместный переход к менее жестоким репрессиям имеет место на всех уровнях.

Картину можно дополнить и другими показателями. Джей Улфельдер и Бенджамин Валентино собрали данные о совершаемых государством «массовых убийствах». В этот показатель они включили события, в ходе которых госслужащие умышленно причинили смерть не менее, чем тысяче некомбатантов, принадлежащих к определенной группе152. В авторитарных государствах эти события теперь происходят гораздо реже: в 1992 году массовые убийства совершались в одной трети всех недемократических режимов, а к 2013-му таких оставалось около 12 %153. В рамках проекта Varieties of Democracy (V-DEM) эксперты оценивают частоту политических убийств в отдельных странах в разные годы. V-DEM использует следующее определение: «убийства, совершенные государством или его агентами вне надлежащей судебной процедуры с целью устранения политических оппонентов»154. Эксперты не пытаются подсчитать все убийства, как это делали мы; они дают свою субъективную оценку, опираясь на знание истории страны. Также они оценивают масштаб применения пыток. Доля недемократий, в которых, по мнению экспертов, политические убийства являются «систематическими» или «частыми», с максимального значения в 65 %, определенного для 1974 года, сократилось до 38 % в 2017-м. В свою очередь доля недемократических государств, в которых сотрудники государственных органов применяют пытки «систематически» или «часто», упало, как считают эксперты, с 77 % в 1970-м до 50 % в 2017-м155.

Разные данные указывают на одни и те же тенденции. Все они подтверждают, что в недемократических странах уровень политического насилия в целом снизился. С нашей точки зрения, этому способствовал переход от диктатур страха к диктатурам обмана. Отказавшись от запугивания граждан жестокими репрессиями и агрессивной риторикой, правители учились производить благоприятное впечатление и старались казаться – по выражению Аристотеля – «не надменными, но величественными». В искусстве убеждения среди политиков были свои новаторы. Но, как и в вопросе снижения роли насилия, сингапурский лидер был первым и в этом деле – и охотно делился своим опытом.

19 сентября 1991 года самолет Ли Куан Ю приземлился в Алма-Ате, столице Казахской ССР. Момент для визита был выбран своеобразный. Ровно за месяц до этого группа заговорщиков из руководства армии и спецслужб предприняла попытку захвата власти в СССР. Теперь, после неудавшегося государственного переворота, коммунистическая держава трещала по швам. Президент Казахской ССР и самый верный соратник Горбачева Нурсултан Назарбаев надеялся удержать страну от развала – если не в рамках политического союза, то хотя бы в виде какого-то экономического содружества1.

В душе Назарбаев наверняка понимал, что время для этого упущено2. Скоро Казахстан обретет независимость и будет конкурировать с соседними республиками за 165-е место в списке государств-членов ООН. Ему нужно было с кем-то посоветоваться. Невероятное превращение Сингапура из комариного болота в глобальный торгово-финансовый центр не могло пройти мимо его внимания. Архитектором сингапурского чуда был Ли. В 1990-м он ушел в отставку с поста премьер-министра, но оставался в правительстве на должности «старшего министра». Назарбаев рассчитывал поучиться у Ли, как привлекать инвестиции в Казахстан.

Ли был известен не только умелым управлением экономикой, но и железной политической хваткой, никак, впрочем, не повредившей его прекрасной репутации на Западе. В ходе пятидневного визита Ли порекомендовал казахстанскому руководству порвать с прошлым3. Коммунизм закончился, сказал он, обращаясь к парламенту. В «век информации, телевидения, спутников, факсов и реактивных лайнеров» невозможно отрезать граждан от внешнего мира. Нельзя управлять страной силовыми методами, как это делал Сталин в 1930-е4.

И все же от жесткого централизованного контроля отказываться было нельзя. Ли осуждал Горбачева за то, что тот начал с гласности, то есть политики открытости и свободы информации, а не с экономических реформ, которые еще можно было провести за счет сохранявшегося у СССР потенциала. Назарбаев слушал его очень внимательно. Позднее он так интерпретировал мировоззрение Ли: «Дисциплина и порядок в азиатском обществе важнее демократии, которая должна развиваться постепенно». И добавлял: «Я никогда не скрывал, что такой подход мне по душе»5.

Назарбаев родился в семье чабана и за 22 года сделал стремительную карьеру от простого рабочего металлургического комбината до секретаря ЦК Компартии Казахстана. Каким образом, не закручивая гайки как в тридцатые, добиться дисциплины в наступившем «веке информации, телевидения, спутников, факсов и реактивных лайнеров»? Во время августовского путча Назарбаев позвонил председателю КГБ Владимиру Крючкову, и пожилой глава госбезопасности заверил его, что «восстановит закон и порядок»6. Этот порядок посыпался уже через пару дней, ускорив распад Советского Союза. Подход Ли нравился Назарбаеву больше.