— Ее-то что сторожить? — удивился я.

— Всякое бывает, — ответил Зияд-ака. — Козы забредут. Но опаснее всего люди. Не хватает на постройку леса — бегут сюда в рощу, срубят несколько молодых деревьев незаметно и тащат к себе во двор. И не думают, что роща-то принадлежит всем — мне, тебе, нашим детям. И так наша земля скудна на леса. А тут мы еще губим их. Ведь дерево вырастить так же трудно, как и человека. У него тоже есть свои болезни. Жуки там всякие подтачивают. Бураны зимние — ломают целые ветки, а иногда стволы. И век многих деревьев такой же короткий, как у человека. Взять хотя бы тополь, персик, абрикос. Конечно, есть среди деревьев и долгожители — арча, дуб, чинара… Но и они нуждаются в человеческой защите, а не то попадут под топор вот таких бездумных строителей.

Зияд-ака покачал головой, принялся за остывающий чай.

А меня память перенесла в древний Ургут, что в Самаркандской области. Аккуратные домики с уютными двориками и садами органично вписывались в пейзаж гор. Высоких, в заснеженных тюбетейках. С вершин веяло бодрящим холодком.

Мы с Василием Григорьевичем Ларцевым, самаркандским ученым и поэтом, бродили по улочкам этого городка, где всяк знает каждого в лицо, и нечаянно набрели на парк. Парк как парк. С чайханой и библиотекой, с магазином и асфальтированными дорожками.

И все-таки этот парк был необычным. Взять хотя бы бьющий из-под камней внушительный ледяной родник, где спокойно разгуливала стайка голубых форелей. Но главное, — здесь росли многовековые чинары, казалось, цеплявшиеся верхушками за проплывающие облака. Ученые-ботаники установили их возраст. Самому «юному» дереву, как извещала табличка, было тысячу лет, а самому «старшему» полторы тысячи. Стволы их были неохватными. Недаром в дупле одного такого дерева было построено маленькое кафе на восемь мест.

Сколько эпох прошумело и пролетело над их вершинами!

Чинары сухо шумели облетевшими ветвями. Этот шум словно очищал от всякой мелкой суеты и никчемных обид…

Водный путь на надувных камерах показался нам более легким и даже уютным. Мы словно пересели с тряского старого грузовика в комфортабельные «Жигули». И скорость сразу поприбавилась. А она нам, как никогда, сейчас была нужна. Карманный календарик с изображением тюльпана, занесенного в красную книгу, — напомнил, что мы опаздываем… Нас будут ждать. Поэтому мы как можно реже стали делать остановки.

Далеко позади остался индустриальный Алмалык, с его дымящимися трубами на горизонте. От этого город выглядел покрытым пледом легкого тумана.

По обеим сторонам простирался «лунный» пейзаж. Слева и справа, насколько хватало взора — галечник и камни, облитые солнцем. Если бы не полоска освежающей воды, в полной мере довелось бы ощутить всю духоту уходящего лета.

Я опять с грустью подумал о скудости зелени в наших краях. Ах, как порой эта нехватка ощущается в знойные дни саратана!

Куда девалась в народе добрая традиция — в честь рождения ребенка сажать дерево? А месячники озеленения превратились в скучные и нерегулярные «мероприятия». Да и зависят-то они от взрослых «теть и дядь», ждущих приказа сверху, чтобы потом поставить и своих бумагах соответствующую галочку. Отчитались, а там, как говорится, в буквальном смысле хоть трава не расти…

По этому поводу запомнились слова одного писателя-юмориста.

— Когда выходит очередная моя книжка, — сказал как-то он, — я непременно сажаю во дворе деревце. Чтобы этим хоть частично восполнить те кубометры леса, что безвозвратно ушли на мое творение.

В этой иронической фразе чувствовались боль и правда…

Недалеко от поселка Солдатское, насчитывающего больше века, — сделали последний привал. Багровый диск солнца, нехотя, будто устав за день, тонул в пучине горизонта. Мы быстро поставили палатку и каждый занялся своим делом: Алексей отправился с удочкой вдоль берега, а я остался приводить в порядок записи.

С полей тянуло ветерком. В его струях чувствовалась примесь дефолиантов. По времени хлопок уже должен раскрывать тугие коробочки.

Низко над головой прошла стайка колпиц. Значит, уже близко Ташкентское море. Птицы оттуда. Хотя до перелета было еще далеко, но в шелесте крыл слышалась близкая тревога дальней дороги.

Ночью мы долго не могли уснуть. Вспоминали пройденный путь. Встречи, знакомства.

— Не жалеешь потраченного времени? — спросил я сына.

— Потраченного? — Алексей удивленно посмотрел на меня. — Если потратил, чтобы что-то приобрести, не жалею. А приобрел я много, — и он зачем-то пододвинул к изголовью неразлучный свой фотоаппарат.

Сын уснул, а мне не давали покоя мысли.

Я думал о реке. Что будет с ней завтра, послезавтра?

Водозаборы, нужные, ненужные, зачастую никем неконтролируемые… Загрязнение стоками заводов и ферм…

При таком отношении человека к реке она в скором времени может исчезнуть с лица земли. А вместе с ней — пока еще богатый и неповторимый растительный и животный мир, ласкающие глаз ландшафты, — все то, что входит в многогранное понятие «природа». В отличие от творений рук человеческих — это не отреставрировать, заново не отстроить…

Сегодня этот прекрасный мир просит у людей помощи, защиты. И мы не должны оставаться глухими к его зову и в ущерб себе, детям и внукам…

Пора возвращать взятое у природы, а желательно и в союзе с ней приумножать ее богатства. Возможно ли это? Уверен, что ответ утвердителен, если не жалеть — прежде всего души и разума.

…Еще до рассвета, по холодку, отправились в путь. Плыли без остановок. Ближе к полудню на горизонте показалась широкая гладь воды, будто гигантское зеркало, отразившее синеву небес. Посмотрев в бинокль, разглядел на этой глади несколько парусников и лодок с отдыхающими. Наконец-то Туябугузское водохранилище — Ташкентское море! Но почему его раньше называли Туябугузом?

Туя — верблюд, бугуз — озеро. Может, здесь когда-то уже было нерукотворное озерцо, и верблюды, возвращавшиеся караванами из далеких и жарких пустынь, спускаясь с высокогорий, пили из него? Может быть…

А теперь вокруг рукотворное море!

…Еще издалека мы увидели силуэт машины, укрытой чехлом, а рядом с ней Анатолия. Приятель радостно махал нам рукой. Мы опоздали только на сутки.

Вася Зюкин жил вместе с бабушкой на окраине большого города в небольшом кирпичном доме. Учился он в пятом классе.

Как всякий мальчишка, Вася обожал эскимо, гонял мяч и на «велике» вдоль оврага, чтобы ветер вздувал пузырем на спине рубаху!

А еще Вася любил голубей.

На чердаке у него жили белоснежные «чайки», сизые турманы и парочка «павлинов». Когда-то первую пару голубей ему в день рождения подарил дядя.

— Береги птиц! — сказал он, вручая клетку с воркующими новоселами. — Они научат тебя любить красоту.

Смысл последних слов Вася, может, и недопонимал, но за голубями ухаживал исправно. Каждое утро менял в плоской чашке воду, сыпал зерна, приговаривая:

— Гули, гули, гули!

Вначале бабушка сердилась:

— Скоро, Васек, ты всю мою пенсию на корм голубям изводить будешь…

— Не-е, — улыбался мальчик, приглаживая непослушный вихор. — Окончу школу, пойду работать и всю зарплату буду приносить тебе.

Видя, что голуби не мешают учебе внука, а, наоборот, даже помогли подтянуться по некоторым предметам, хотя бы по природоведению, бабушка смягчилась:

— Ну, как знаешь… Только про школу не забывай.

Ах, до чего завораживает полет голубиной стаи! Словно сизый дымок вьется над крышами и садами, ускользая все выше и выше. Пока не исчезнет в облаках или не растворится в синеве.

Вася никогда не уставал наблюдать за голубями. Ему нравилось, когда возвращалась стая и при посадке «эскадрильи» небесный ветерок от их крыльев плескал в лицо.