— Какой урок у вас математика?

— Третий, — вздохнул я.

— Вот и хорошо, — Рахмат поставил портфель между ног и потер ладони.

— Чего хорошего? — не понял Акрам.

— А то, что у нас третий — урок труда, могу сбежать.

— Ну и что? Нам-то не легче…

— Эх вы, дынные головы! Я же хочу вас выручить.

Мы удивились, ведь сам Рахмат математику еле-еле тянул на троечку. Неужели он всерьез собирается помочь нам решить задачу?

— Я сорву у вас урок, — пообещал он.

Трудно было принять слова Рахмата всерьез. На уроке я сидел, боясь поднять голову. Акрам тоже сосредоточенно смотрел в открытую чистую тетрадь.

Вот сейчас Юрий Семенович раскроет тяжелый школьный журнал. Проведет ногтем по списку, вскинет голову и скажет: «Разумов, к доске…»

— Разумов, к доске!

Я был погружен в самые мрачные мысли и ничего не слышал.

— Разумов, я к тебе обращаюсь!

Кто-то, хихикнув, ткнул меня в бок. Я вскочил из-за парты.

— Меня… Я?..

— Да, да, ты… Бери тетрадь и шагай к доске.

И тут произошло невероятное. Дверь класса приоткрылась и показалась голова… осла.

Все двадцать девять учеников во главе с Юрием Семеновичем замерли.

А осел как завопит! Аж стекла зазвенели и лампочка качнулась на потолке.

Что тут началось! Ребята повскакали с мест, окружили осла, стали хлопать его по бокам, смеяться.

Юрий Семенович храбро вытолкал животное, но, что и говорить, урок математики был сорван. Впервые за пять лет.

Виновник происшествия, впрочем, отыскался тут же. Его заметил школьный сторож Икрам-ата.

Рахмат успел сигануть через запасную дверь на улицу, но уже было поздно…

На следующий день Рахмат вернулся домой с грозной запиской, чтобы в школу обязательно явились родители. Записку написал Юрий Семенович, который не любил жаловаться директору, а во всем разбирался сам.

Как, однако, быть? Отец Рахмата давно оставил семью, а мать с утра до ночи работала на конфетной фабрике.

Очень уж не хотелось Рахмату расстраивать мать. Ведь у нее на руках еще сестренка и двое братишек.

Надо выручать, он ведь из-за нас пострадал, хоть мы и не просили.

И тут Акраму пришло на ум — попросить Аскарьянца побывать в роли Рахматова отца. Идея понравилась. Тем более, что в школе отца Рахмата никогда не видели.

Выслушав такую, прямо скажем, не совсем обычную просьбу, наш друг керосинщик поначалу испугался, как маленький.

— На преступление толкаете?

— Какое преступление! — взмолились мы. — Товарища надо выручить.

— Эх, огольцы-сорванцы, — осуждающе сплюнул под ноги Аскарьянц, но в голосе его мы почувствовали нотку сострадания. И постарались развить успех.

— Ладно, — согласился наконец он. — Но смотрите, чтобы в последний раз!

К визиту в школу керосинщик готовился словно в театр. Умывался целых полчаса, еще полчаса безуспешно приглаживал проволочную свою шевелюру.

Новенькие брюки-клеш, клетчатый пиджак, из-под которого выпирал зеленый с рубиновыми розами галстук, до синевы выбритый подбородок — все это совершенно преобразило Аскарьянца. Мы даже рты разинули.

За десять шагов от него веяло одеколоном «Шипр». Однако именно роскошная праздничная экипировка керосинщика едва не погубила задуманное дело!

На полпути к школе нам встретилась тетя Марта. Удивление на узком ее лице быстро сменилось гневом.

— Ах, вот ты какой! — задохнулась она. — Пока я на работе, вырядился — и к ней. Ну я тебе покажу! — Марта схватила опешившего мужа за плечо и с силой потянула домой.

— Тетя Марта, подождите, — в отчаянье остановил ее Рахмат. — У нас… у нас в школе утренник, и мы пригласили почетным гостем дядю Аскарьянца.

Марта с недоверием посмотрела на нас, потом на мужа.

— Какой из него гость, да еще почетный?

— Прежде чем браниться, надо выслушать, — наставительно произнес несколько оправившийся керосинщик. — «К ней»… Постыдилась бы при детях.

Но мы не поняли, чего тут надо стыдиться и что такое «она».

— Я тебе выслушаю, — проворчала Марта, вроде бы остывая. — Смотри мне, одна нога — в школе, другая — дома!

Она еще долго смотрела вслед — пока нас совсем не скрыли деревья.

Всю оставшуюся дорогу наш бедный Аскарьянц сопел, будто провинившийся и наказанный первоклассник. Из его бормотания мы поняли только, что «никогда в жены не надо брать ревнивую кобру». Словно нам вот-вот предстояло жениться…

Школа наша одноэтажная. Окна учительской были распахнуты. И мы с Акрамом со двора хорошо слышали и даже видели Юрия Семеновича с Аскарьянцем. Рахмат же вообще предусмотрительно остался за воротами.

— Так, значит, вы отец Рахмата? — переспросил Юрий Семенович, окидывая недоверчивым взглядом керосинщика.

— Разумеется, — с достоинством произнес Аскарьянц, но даже мы заметили, как сквозь синеву его щек проступили красные пятна.

Глаза Юрия Семеновича вспыхнули пронзительным светом проницательности. В «отца» он не поверил, но за отчима, наверно, странного посетителя принял… Помимо прочего, уж очень непохожими смотрелись бы «отец» и «сын», если их поставить рядом!..

— Вам известно, что натворил Рахмат?

— Да, он мне рассказал все сам.

— Видите ли, осел сорвал урок…

— Какой осел? Мой осел?

Юрий Семенович не выдержал, хмыкнул.

Мы тоже не удержались, захохотали.

Действительно, Аскарьянц-то имел в виду свою рабочую скотинку, к скандалу отношения не имевшую. Ведь Рахмат поймал первого попавшегося ему в махалле ишака.

Учитель выглянул в окно, погрозил пальцем:

— Не мешайте работать!

Беседа продолжалась на высшем дипломатическом уровне.

Итак, услышав про «осла», Юрий Семенович проглотил улыбку:

— Что вы, что вы! Я имел в виду не вашего… гм… наследника, а вульгарного, то есть обыкновенного осла…

Аскарьянц в беседе с Юрием Семеновичем держал себя тоже весьма солидно. Он не размахивал руками, как иные отцы, не грозил выпороть ремнем нашкодившего отпрыска, словом, не грубил, а только кивал головой: «Непременно учту», «Постараюсь повлиять», «Впредь не допущу».

Где он только наслышался таких слов!

— Вот и хорошо! Сразу видно, что вы интеллигентный человек, — потряс ему на прощание Юрий Семенович руку. — Рад был с вами познакомиться.

На улице вспотевший Аскарьянц скинул с себя пиджак, сорвал галстук и семимильными шагами устремился домой.

Мы еле поспевали за ним, а он на ходу широко размахивал руками и изливал на наши невинные головы свое негодование:

— Все! Клянусь: в последний раз. У меня тоже нервы не железные! Я честный человек, а вы… а вы…

На другой день керосинщик поостыл. Но мы ощущали себя виноватыми перед ним. И чтобы искупить вину, меньше шкодничали и уроки старались учить назубок.

Правда, потом Аскарьянц не раз еще выручал нас. Например меня, когда я нечаянно разбил мячом стекло в ларьке. И Акрама… И все это наш друг керосинщик делал в «последний раз».

Раньше я никогда не видел лилипутов. Ни в книжках на картинках, ни в кино. А в цирке еще не посчастливилось побывать.

Высоких людей в нашем городе я часто встречал. Даже одну настоящую великаншу. Высоченные: дядьки смотрели на нее снизу вверх, а она, стройная и прямая, плыла поверх толпы, будто корабль в океане.

Потом я узнал, что эта великанша знаменитая спортсменка, чемпионка по баскетболу. И я сразу же от всего мальчишеского сердца зауважал ее. Жаль только, что игру чемпионки ни разу не видел. Телевизор тогда был еще большой редкостью.

Но вот лилипутов… Не встречал — и все! Только слыхал, что бывают такие.

И вдруг в нашей махалле объявился… самый настоящий лилипут. Он невысокому Рахмату не доставал макушкой до плеча.

Лилипут был в каштанового цвета брюках, тщательно отутюженных, в белой безрукавке, под мышкой торчала пачка газет. Лицо морщинистое, точно высушенное яблоко, а сквозь седину волос проглядывало крохотное солнышко-плешь.