— Почему же мы летом не видели здесь оляпку? — спросил сын.

— Видеть-то видели, — сказал я. — Да, наверное, не обратили внимания. Летом на реке вон сколько пернатых…

Вот и выходит, что зимняя прогулка вознаградила нас еще одним добрым знакомством — с необычной птичкой. Птичкой-водолазом, которая, в отличие от других, никуда не улетает на зиму. Живет-поживает в родном краю.

Ходили мы, ходили по горам — полное ведерко грибов-шампиньонов набрали! Устали, конечно, очень. Присели отдохнуть под старой арчой. Ствол ее был расщеплен молнией на две половины. И от этого она казалась гигантским веером, висящим над тропой. Подует с ледяных вершин и опахнет нас хвойным ветерком. Хорошо так!

Сели мы на опавшую прошлогоднюю хвою. Теплую, мягкую. Смотрим — под нашими ногами целый муравьиный поезд движется. Причем один состав с ношей — ползет вперед, а те, что порожняком — обратно. Да споро так!

Наверное, жилище свое строят. Интересно…

Пока мы с егерем Петровичем наблюдали за маленькими работягами, сынишка его Васька лазил по склону. Искал грибы в травах. Вскоре послышался его голос:

— Скорее сюда! Сколько беляков…

«Беляками» Васька называл шампиньоны.

Пришлось оставить ведерко под арчой и спуститься к мальчишке.

Действительно, на небольшой поляне чуть ли не под каждым камнем, сверкая кремовыми шляпками, выпирали из земли грибы. Они еле уместились в вязаный Васькин берет.

Когда мы вернулись к арче, муравьев словно и след простыл.

— Интересно, куда они подевались?

Увидев мой удивленный взгляд, Петрович засуетился:

— Идемте быстрее домой. Дождь будет. Возможно, гроза.

— Какая гроза? — удивился я, оглядываясь по сторонам. Солнце в небе. Ни облачка. Ручеек бежит по саю — звяк да звяк.

— А я говорю — будет! — посерьезнел Петрович. — Муравьи лучше нас с тобой чуют погоду…

И только он это сказал, со стороны зубчатых вершин выплыла сизая туча. За ней другая, третья…

Мы припустили вниз. И уже выйдя на тропу, увидели, как над нами плеснула молния. Несколько капель тяжело плюхнулись под ноги. А минут через пять разразился настоящий ливень! Но мы были на крыльце егерского дома, и нам он уже был не страшен.

«Надо же, — усмехнулся я. — И где это муравьи прячут свой барометр?»

На рассвете я отправился с ребятами на джайляу косить траву. Работали до самого обеда, пока весеннее солнце не стало припекать.

Я решил отдохнуть. Расстелил мешковину, закинул руки за голову и лег.

Славно пахнет разнотравьем — боялычом, курчавкой, шалфеем… Рядом раскачиваются цветы — маки, васильки, пастушья сумка. На один из цветков села бабочка. Сложила веером сиреневые крылья и не шелохнется. Поодаль на травинке я увидел жука. Греет под целебными лучами бронзовую спинку, водит усами вверх-вниз от удовольствия. А еще дальше, у щербатого камня, замечаю сверчка.

— Цвирк, цвирк! — шевелит он крахмальными крылышками и будто прислушивается к звуку.

Мир вкушает послеобеденный покои. Человек и насекомые…

И тут у самых кед запоздало вижу муравьев. Как будто ручеек струится в сторону овражка. Каждый муравей с какой-нибудь ношей — куколкой, былинкой, соломкой…

И вдруг делаю для себя маленькое открытие. Много раз встречал и бабочку, и жука, и стрекозу, греющихся на солнце…

А кто хоть раз видел отдыхающего муравья?

В конце весны возвращались мы с сыном из Шанибека, где были в гостях у знакомого пасечника.

Вышли в путь затемно, чтобы успеть с восходом солнца добраться до центральной усадьбы совхоза, к первому автобусу в город.

Горы оставались позади. Перед нами расстилались холмы в разнотравье и цветах, окропленные холодной ночной росой.

Рассвет только занимался.

А жаворонки уже высоко в небе звонко и щедро рассыпали свои трели. И на сердце было так же свежо и чисто.

Хорошо шагать по утренней земле — весенней, просыпающейся!

Неповторимые встречи дарит она.

То с черепашонком на сухой проплешине, то с ужом, пересекающим шурша тропинку, то с каким-нибудь усатым жуком, что тяжело поднимается по стеблю цветка, будто альпинист.

Шли мы вдоль сая. Глубокого, поросшего высокой травой и колючим шиповником.

Голова кружилась от приятных запахов весенней земли.

Было тихо. И вдруг в этой чуткой тишине на дне сая, где серебрясь протекал ручеек, послышалась возня. Хрюканье, тявканье. То ли поросенок, то ли собака…

Мы остановились, замерли.

И тут из густых кустов шиповника на крохотную полянку с пятачок — вылетела лисица, а за нею следом — барсук. С белой полоской во лбу, смешной, с виду неповоротливый.

Но не смотря на это лисица еле успевала удирать от него.

Когда звери скрылись из глаз, сын недоуменно посмотрел на меня: что, мол, там произошло?

— В сае, видимо, нора барсука, — объяснил я. — А лисица хотела занять ее.

— Как?

И тогда я рассказал сыну вот такую историю, конец которой мы невольно подсмотрели.

Барсук — животное трудолюбивое. Он сам выкопал себе жилище — глубокую нору. Утеплил ее травой, листьями. Обжил. Уютно и чисто стало в ней. С наступлением сумерек барсук выходил на охоту. Выдергивал корешки, лакомился жуками, ловил кузнечиков. А если повезет, то выкапывал из норок мышей-песчанок.

Перед рассветом, когда начинали гаснуть звезды, барсук возвращался в свою «квартиру».

Однажды он задержался. И придя к норе, почувствовал чужой запах.

Кто же это был?

Ну, конечно, хитрунья лисица! Воспользовалась отсутствием законного хозяина и вселилась в его жилище. Чистое, уютное. А главное, лентяйке не надо строить самой. Не потерпел барсук такого нахальства. Выгнал непрошеную гостью. Он хоть и неуклюж, но, когда рассердится, держись! Да все равно остался без «квартиры»: теперь барсук ни за что не войдет в нее, слишком уж чистоплотен. Зная это, лисица заранее постаралась испортить нору неприятными запахами.

Бедному барсуку невольно придется выкапывать новую «квартиру».

Разве не обидно?

В начале июля взял я Улана на прогулку в горы.

Пусть вислоухий погуляет со мной, решил я, вместе веселее!

Чудесно летом в горах. Травы еще не выгорели. Огоньками меж них вспыхивают маки. Желтыми соцветьями на бугорках качаются бессмертники. Высокие эремурусы, раскрыв цветы-ладошки, засмотрелись на голубое небо. А может, они так внимательно слушают переливчатую трель жаворонка?

Из-под ног брызгами рассыпаются кузнечики. Над пахучими соцветиями басовито гудят пчелы. Красиво! Аж голова кругом идет. Вот Улан и прыгает от цветка к цветку, от бугорка к бугорку. Все ему кажется в новинку. Не знает, на чем сосредоточиться. Все осматривает, все обнюхивает… Не каждый же день случаются такие прогулки! То забежит вправо, то забежит влево, то кинется вперед, то снова обратно.

Вот и выходит, что прогулка на природе доставляет истинное удовольствие не только человеку, но и любому одомашненному животному.

На одном из подъемов Улан вдруг исчез. Но прошла минута-другая и я увидел его на противоположной, еле заметной, тропе. Надо же, куда занесло вислоухого!

Что он там нашел интересного?

И тут я заметил впереди Улана какую-то птицу. Их отделяло каких-нибудь десять шагов. Птица, словно раненная, волокла по земле правое крыло. Мой песик, тявкая и захлебываясь от азарта погони, кажется, настигал жертву… Но птице удавалось сохранять дистанцию.

В пернатом я опознал кеклика. По дымчатому колечку вокруг шеи и полосатым крыльям. Ни дать, ни взять матросская тельняшка!

Только кто же мог ранить кеклика?

И тут меня осенило… Да ведь это же птица, наверное, отвлекает четвероногого шалопая от своего потомства.