— Ну и выдумщик ты! — вздохнула мама, но посмотреть на грушу вместе с сыном вышла.

Грушевое дерево росло в самом конце двора, прямо на бережке шустрого ручья. Пробегая мимо дерева, он ледяной своей водой омывал старые узловатые корни. А груша хлопала на ветру густой темно-зеленой листвой.

Вот Димке и казалось, что дерево хохочет.

— И правда, — согласилась мама. — Грушу будто щекочет вода.

Когда мама с Димкой взошли на крыльцо, в кроне дерева запела птица.

— Слышишь! — озарился улыбкой Димка. — Щекотка передалась и птице.

В середине жаркого лета ручей стал пересыхать. Груша все меньше трепетала листьями. Они стали сворачиваться в трубочки. И птица сразу куда-то улетела.

Загрустил Димка вместе с грушей. Как ей помочь, не знает.

Как-то в полдень мама решила полить двор из шланга. Заглянула в чулан, а шланга нет. Как сквозь землю провалился.

— Димка, ты где? — позвала мама.

— Здесь, — откликнулся он с другого конца двора.

— Что там делаешь?

— Грушу щекочу.

— Как же ты ее щекочешь?

— Из шланга.

— Вот тебе на! А я его ищу.

Мама хотела рассердиться, но когда вышла во двор, увидела, что Димка, оказывается, протянул шланг на улицу к водопроводной колонке, и теперь упругая струя, будто оживший ручей, омывала корни.

И груша снова воспрянула. Листья выпрямились, зашелестели мягко на ветру. Заманчиво зарозовели первые плоды. И птица залилась звонкой трелью. Откуда она только появилась?

— Мам, тебе нужен шланг? — спросил Димка. — На, возьми!

— Ладно уж, — улыбнулась мама. — Я подожду!..

Над предгорьями прошумел хлесткий ливень.

Апрель. Травы в самом соку. Пошли в рост.

Радуга цветным хрусталем опоясала пол-небосвода.

Хорошо в такую пору бродить по холмам в поисках грибов-шампиньонов. Легко на сердце. А на память приходят полузабытые строки:

С полной кепкой грибов я вышел к урочищу Ургаз-сай. Трофеи — один к одному. Крепкие, с кремовыми шляпками. Отдают сырой землей и травами.

У родника, бьющего из-под огромного валуна, остановился. Присел на каменный выступ.

Надо мной широкой мелколиственной кроной колышет джида. Сквозь нее осколками пробивается солнце.

И тут откуда-то со стороны холмов раздается еле слышное: «Уп, уп!» Звук все ближе и отчетливее: «Уп, уп!»

Интересно, кто это кричит?

И вот уже над самой головой: «Уп, уп!»

Смотрю: на ветку джиды села птица. Величиной с горлинку, только крылья в полоску, а на голове роскошный розоватый гребень.

Повернулась в сторону гор и снова: «Уп, уп!»

Заметно, как надувается зоб.

Да это же удод! Крылатый петушок…

Видно, вернулся на родину и от радости не может сдержать восторга: «Уп, уп!»

Наверное, еще помнит жаркое солнце Индии, а на лапках сохранилась пыль великих пустынь.

Но это позади… Сейчас вокруг родная земля — величественные горы, холмы, родники, адыры… Сады и чащи.

«Уп, уп!»

Удод прилетел, весна в разгаре. И так хорошо, что я встретил его возвращение.

Здравствуй, удод!

Я иду холмами в свой поселок. Надо мною пролетает пестрая птица с розоватым гребнем. Солнце любуется на нас с высоты. А в памяти опять, как утром, всплывают полузабытые строки:

Славно весной в саду! Цветут вишни, яблони, груши. Пчелы кружатся над соцветьями. Время первого весеннего медосбора.

На макушке тополя выводит чарующие трели скворец.

Каждое утро я выхожу с сыном погулять в сад. Иногда, когда годовалого сынишку клонит ко сну, я кладу его в коляску, оставляю ее под виноградником, а сам иду на огород копать грядки. Рыхлю лопатой влажные комья, посматриваю издалека за коляской…

Однажды так заработался, что забыл обо всем. Смахнул со лба пот, глянул в сторону виноградника и… сердце обмерло. Сын сидел в коляске. А рядом на никелированной ручке, взмахивая крыльями, прыгала майнушка. Она о чем-то звонко верещала. Сын в ответ заразительно хохотал.

Что же произойдет дальше?

А ничего и не произошло! Птица весело верещала. Сын не менее весело смеялся.

Теперь она прилетала каждое утро. Я даже майнушку назвал в шутку крылатой няней.

Чем ее привлек малыш? И почему птица не боялась подлетать так близко? Может, она чувствовала всю незащищенность годовалого ребенка? А может, птицу вовсе привлекал и не малыш, а никелированная железка? Любят же, например, сороки и вороны всякие блестящие вещи. Вот и майнушка, возможно, оказалась неравнодушной к этому.

В общем, догадок было более чем достаточно.

Но догадки догадками, а птица действительно несколько дней заменяла мне няню. Забавляла и отвлекала малыша. А тому радости через край.

Однажды майнушка исчезла.

Я думал, ее схватила кошка.

Но как-то, проходя мимо соседнего тополя, я заметил дупло. Из него вылетела наша знакомая. Увидев коляску с малышом, она звонко заверещала.

Ах, как же я не догадался! Весна в разгаре. Ведь и птице давно пора обзаводиться своим потомством…

Зима была бесснежной, но холодной. И вот бесконечные серенькие дни сменились искрометными мартовскими деньками. Весна!

Утром над землею прошумел освежающий ливень. К обеду набухшие влагой тучи уплыли поближе к горам, оставив во дворе широкую лужу.

В небе засияло, будто умытое, солнце.

И тут началось!..

Первой возле лужи спланировала ворона. Серая, растрепанная. Оглянулась по сторонам, проскрежетала: «Ккыр-р!» — и смело ступила в воду.

Брызги полетели по сторонам.

Хор-рошо после зимы принять теплую ванну!

Накупавшись, ворона села на телевизионную антенну и принялась охорашиваться. Да так тщательно, словно ей вот сейчас лететь на свидание!

Следом за вороной прилетели три майнушки. И тоже — к луже. Плещутся, взбивают крыльями воду, верещат, будто торговки на базаре.

«Пре-лест-но, пре-лест-но!»

После шумных майнушек возле «солнечной ванны» опустились две трясогузки. Эти — модницы! В каждом движении пластика. Ни одной капли мимо.

Трясогузок сменила парочка домашних голубей.

«Настоящий птичий банный день!» — удивился я.

Голуби купались недолго. За ними наступило затишье.

Взбаламученная лужа отстоялась, приобрела прежнюю прозрачность. По воде заскользили солнечные зайчики. Словно кто-то баловался зеркальцем.

И тут откуда-то к луже прилетел воробей.

Чумазый, с общипанным хвостом. Зима для него была особенно трудной…

Воробей не полез сразу в лужу. Наверное, это был «битый» воробей. Сначала он попробовал лапкой воду: «Холодна ли?» А убедившись, что нет, залез по грудку в солнечную ванну.

«Чир-р чиви, чир-р чиви!» — зачирикал от радости серокрылый.

И вода под ним забурлила фонтанчиком.

Минут пятнадцать барахтался воробей в луже, Дольше всех. Потом с трудом взлетел и сел на ветку яблони, отряхивая намокшие перья.

Тут-то я и увидел, какой он симпатяга. Хвост после купания выровнялся, а на сероватой грудке особенно четко засияла черная «бабочка». Ни дать, ни взять — конферансье!

«Чир-р чиви, чир-р чиви!» — посмотрев в мою сторону, прочирикал он. Затем воробей перелетел на другую ветку. Подцепил клювом какого-то жучка. С аппетитом проглотил. Стал озираться по сторонам: где бы напиться.

Опустился снова к луже. Вода показалась ему мутноватой. Вот ведь чистюля! Сел на цоколь крыши. Небольшой желобок был наполнен дождевой водой. Воробей сделал два-три глотка.

«Чир-р чиви!» — понравилось.

Я думал, на этом птичий «банный день» окончился. Подумал и ошибся. К луже прилетела горлинка. Ее в нашем краю зовут глиняной птицей. За светло-палевый землистый цвет. Вот уж кого не ожидал, того не ожидал. Горлинки боятся воды, а эта сама полезла в лужу. «Банный день» продолжался…