— Вот, подранок, — сказал егерь, будто виновато. — Сколько их встречается на территории охотхозяйства. Дармовая добыча для шакалов и лис. Эх, горе-охотнички! Ни себе, ни другим…

Геннадий засунул голубя за пазуху, буркнул:

— Попробую вылечить. Хотя навряд ли…

Турткуз расстелился у ног хозяина и уставился на него понятливым собачьим взором.

— Скажи, Геннадий, а что с его ухом? — полюбопытствовал я.

— Ну, это долгая история…

— Все же.

— Второй бич после браконьеров — это шакалы. Даже небольшой выводок этих зверей может нанести заметный урон охотничьему хозяйству. Шакал ничем не брезгует: кеклик попадется — хорошо, фазан — еще лучше. В прошлом году целая стая шакалов объявилась на нашей территории. С гор спустились, что ли. То там перья птицы увидишь, то здесь. Стали выслеживать зверя поодиночке, не удалось. Все говорят, мол, шакал трусливый, «боится своей же тени». На самом деле ничего подобного. Это животное хитрое, коварное, а иногда наглое и злобное. Решили мы тогда сделать на шакалов коллективную облаву. Выследили сай, куда они исчезают после ночных прогулок: шакалы охотятся в основном в сумерках и ночью. И вот перед рассветом, мы, четверо егерей, устроили засаду. Троих зверей удалось сразу снять. Остальные — врассыпную. Вот тут-то, откуда ни возьмись, и появился Турткуз. Кинулся вместе с нами за хищниками. Собаку разве догонишь! Ушла далеко вперед. Скрылась в лабиринтах сая. Только уже на рассвете мы нашли Турткуза на глухой поляне. Морда окровавлена, правое ухо сильно порвано. Зато рядом с собакой лежал задушенный ею ворюга-шакал… Вот какой у нас храбрый Турткуз — не смотрите, что дворняга!

Геннадий ласково потрепал пса за холку и встал.

— Ну, мне пора! Засиделся. А дел еще невпроворот… Надо сена накосить корове, корма бросить фазанам, — он направился к коню, мирно дремавшему возле арчи, легко запрыгнул в седло и помахал рукой:

— Счастливого плаванья, Робинзоны!

…После обеда проплыли еще километров пять. Река на этом отрезке вела себя сравнительно спокойно. Темно-свинцовая, как предгрозовое небо, с белопенными гребешками на перекатах. Слева и справа нас провожали песчаные берега, перемежаясь галечником и крупными булыжинами — может быть, здесь недавно прошел могучий сель. Над водой низко зависали чайки. А когда снова по берегам замелькали кустарники, над нами, чуть ли не задевая длинные козырьки солнцезащитных шапочек, зацвиркали две синицы-трясогузки. Они сопровождали нас километра три беспокойными трещоточными голосками.

Кто потревожил этих маленьких птиц, для нас осталось нерешенной загадкой. Может, гнездо трясогузок разорил пернатый хищник, или птенцов их утащил какой-нибудь зверь — хорь, ласка? Поди, узнай…

На привале сделал запись: «Сколько раз приходилось провожать взглядом птиц — диких голубей, летящих на дневную жировку или на ночлег, уток, журавлей и других пернатых. И обязательно они шли парами — он и она. А если это были стаи, то и в них, за редким исключением, непременно было четное количество птиц. Если разделить, опять получались пары. Совсем как у людей. На прогулке, в кино. Он и она. Молодые влюбленные или пожилые, прошагавшие по жизни рука об руку».

На ночлег устроились под старым талом. Берег порос молодыми побегами тростника и рогоза. Видимо, еще зимой здесь прошел пал — сожгли старые заросли и поднялись новые. Свежие, сочные. Хороший корм для скота и можно запасти на силос.

Река в этом месте была мелкой и тихой-тихой. Это к вечеру. Ночи в конце августа заметно похолодали. Или это от близости гор? И хорошо: меньше москитов, комаров. На этот раз пришлось забраться в спальные мешки. К полуночи, однако, в палатке стало душно, и я бесшумно выкарабкался на воздух. С Курамин — ветерок. Приятно. Вся долина и река залиты щедрым лунным светом. И кусты, и деревья просматриваются далеко. Тишина будто запуталась в мелких листьях тала.

И тут метрах в ста по откосу я увидел какое-то животное. Очень похожее на… Ну, конечно, на домашнюю кошку! Только откуда ей здесь взяться? Разве что одичавшая… Вот она подошла близко к воде и… поплыла на противоположный берег. Домашняя кошка, даже одичавшая, никогда не поплывет. Они страсть как боятся воды, это известно. И я вспомнил когда-то услышанный рассказ охотника, что на Ахангаране встречается камышовый кот. Местные жители называют его еще сабанчой. Значит, вот он какой… Воды не боится.

Такого бы знаменитому дрессировщику кошек Куклачеву. Вот это был бы номер!

Между тем кот выкарабкался на левый берег. Отряхнулся — я это хорошо видел — и бесшумно растворился в темени кустов.

Конечно, нужно было разбудить Алексея, чтобы посмотрел на такое диво. Но я побоялся, что шепот или неосторожное движение напугает чуткое дикое животное.

Уже засыпая в палатке, услыхал отчаянный фазаний вскрик где-то далеко на другом берегу реки. Видно прогулка для сабанчи в эту ночь оказалась удачной.

Эх, жаль, что я не смог разглядеть прямого вольного предка наших домашних пушистых любимцев!

…Странно, чем дальше мы уходили от Акчи, тем река становилась все маловоднее и маловоднее. Плот часто скрежетал о каменистое дно, цеплялся за коряги и плаванье на нем становилось в тягость.

Сегодня утром впервые почувствовал приближение близкой осени. На одной из стоянок встретился дикий куст шиповника. Плоды уже тронула слабая румяность. Зато весь куст был оплетен прозрачной паутиной. Несколько капель на ней, может, от близости воды — роса редкая гостья в нашем краю! — переливались под солнцем голубыми жемчужинами. Я долго разглядывал это чудо природы, пока не заметил под листком самого мастера — паука. Он сидел затаившись, подстерегая добычу. Может, осу или муху, или другое какое насекомое…

Обыкновенный паук, каких мы часто встречаем дома — на огороде, в саду на деревьях, а то и в комнатах.

Интересно, за что его в народе прозвали «дядей Ваней»? Я вспомнил детство, соседа столяра. Его тоже звали дядей Ваней. Взрослые говорили, что у него «золотые руки». Эти руки пахли обычной стружкой и смолой. Зато какие делал дядя Ваня шкафы, буфеты!.. С орнаментом, резные. Не чета сегодняшним, модным. Они служили не одному поколению.

Я усмехнулся сравнению. Но искусство паука меня действительно чем-то порадовало. Не заметь его работы — и день показался бы неполным, с какой-то «брешью». Не это ли имел в виду Олжас Сулейменов, написав:

Проплыв мимо кишлака «Кызыл ой» — «Красный месяц», остановились рядом с тополиной рощицей. Здесь наконец-то решили расстаться с плотом, а оставшийся путь продолжить на надувных камерах, с дном, обернутым брезентом. Благо, дальше ни коряг, ни смытых деревьев не предвидится — только песок, галечник, раскаленные камни да сузившаяся полоска воды: все такая же стремительная днем и спокойная ночью. Весь день синее небо полосовали шелковые паутинки. Они летели низко над землей, цеплялись за деревья, за кусты. И откуда их столько? С хлопковых полей, что ли? Но хлопок здесь, поблизости, насколько мне известно, не сажают.

Расположились на бережку. Слева — плеск воды, справа — плеск тополиных листьев, с одной стороны — зеленых, а с тыльной — пепельно-белых, точно гребешки волн. Благодать, сплошной озон!

Только разложили бутерброды на листках бумаги, а над нами тень. Оборачиваюсь. Пожилой мужчина в халате, в кирзовых сапогах, в руке кетмень. Загорелое лицо, слегка утомленное. Узкие глаза выдают любопытство.

— Ассалому-алейкум! — рукопожатье крепкое, дружеское.

— Ваалейкум-ассалом, — отвечаю.

Новый знакомый не стал садиться за импровизированный дастархан. Присел в стороне. Но когда в котелке поспела вода, от чая не отказался. Разговорились. Зияд-ака звали нового знакомого. Совхозный поливальщик, по совместительству сторож. Охраняет большой яблоневый сад — достал завернутые в бельбаг несколько крупно-розовых яблок. Кремовый налив. Редкий сорт. Положил на бумагу. А еще он сторожит эту тополиную рощицу.