После того как Генрих уединился под Ирминсулем, продержалась я почти две недели. Наверное, свою роль сыграла нагрузка: студенты сдавали экзамены, поэтому приходилось готовиться даже ночами, чтобы не ударить в грязь лумерским лицом. В первые семь дней я падала на кровать с учебником и засыпала с ним, одетая. К выходным большая часть предметов была сдана, оставались мастерские, нужно было представить собственноручно сшитое платье для белого бала. Задача, естественно, усложнялась из-за цвета: когда есть возможность выбирать цветовую гамму, то перед тобой бесконечный простор для воображения, а с единственным условием — использовать только белую ткань — ты должна придумать особенный крой и отделку.

Третьекурсницы, кстати, не шили белых платьев, и сочувственно смотрели на нас. Оказывается, все понравившиеся варианты потом отбирали для своей праздничной коллекции владелицы швейных артелей, за мелочь покупая оригинальную идею у несмышлёных второкурсниц. Поэтому умные шили два платья — одно попроще для сдачи экзамена, второе — для будущей хозяйки или своей коллекции.

Я не знала и не догадывалась о хитростях: с третьекурсницами не дружила, да и вообще, так и не завела себе близких подруг, помня о том, что однажды мне придётся вернуться к своему имени, и разбивать себе сердце очередным прощанием больше не хотелось, как и объяснять, куда делась Ариана Ленуар.

За рукоделием думка жиреет, так говорила матушка, замечая, что мы начинаем грустить, штопая свои вещи по вечерам, и просила заводить песню. И я, орудуя иголкой, то и дело отвлекалась от мыслей о дизайне рюш на платье в сторону всё того же — о прошлом на Адноде. О наших вечерах, когда я довязывала сиру Брису жилет, начатый госпожой, или вещицы для малышки Эфы. Я тихонько постукивала спицами, а мужчины болтали о своём, или Его высочество рассказывал интересное. И Райан сидел рядом, и от него шло такое уютное тепло, что я с трудом досиживала вечер, а от его неслучайных прикосновений накатывали волны мурашек.

Образ сира Бриса как-то сам собой отошёл на задний план. Даже в этом году между нами уже не было огня. Меня по-прежнему называли сладкой, но в этом слове теперь звучала ностальгия по ушедшему и сожаление, а не медовое сладострастие.

Генрих. Его высочество — это покой, умиротворение, доверие и нежность на уровне сводных брата и сестры. Хорошо, когда рядом человек, который тебя понимает во всём и готов жертвовать своим временем, чтобы помочь. Генрих — это учитель. Молодой, привлекательный учитель, который однажды взял меня за руку и повёл сложными тропами к залитому солнцем месту…

Райан. Это боль, затаившаяся и разъедающая душу. Сомнения, сожаления, досада и горечь. Зачем я согласилась на его предложение там, на Адноде? Как бы это ни звучало цинично, но Йара в чём-то оказалась права. Потом я вспоминала, что Райан первоначально был прикрытием для успокоения госпожи, её уверенности в том, что я не украду сердце сира Бриса. Вспоминала и вздыхала: значит, так оно и должно было случиться.

И что в результате имела я? Сир Брис вернулся к супруге. Генрих готовился стать королём с кучей обязанностей, в том числе семейных, где мне тоже не было места. С Райаном мы расстались… Значит, настала пора искать кого-то своего, лумера, который явно не будет лучше моих троих мужчин, но я надеялась избежать участи Тибо — выйти замуж за человека, который будет потом напоминать о Райане или Генрихе, или даже сире Брисе.

Должно быть, когда в женщине разгорается страсть, мужчины это чувствуют. В среду в закусочной к нам подсело двое старшекурсников. Мы поболтали мило, и меня пригласили на лумерскую вечеринку, которая намечалась в субботу в честь сдачи всех экзаменов и начала зимних каникул, когда многие уезжали домой к семьям, а кто-то оставался в столице и предавался веселью. Я согласилась. Сокурсница, с которой я обедала, с лёгкой завистью потом сказала, что это были одни из самых перспективных старшекурсников и один из них, между прочим, до сих пор не завёл себе подругу. Я должна была гордиться и радоваться.

Но отчего ж так на сердце было тяжело? Оно словно не хотело отпускать прошлое. Я снова и снова возвращалась мыслями к Райану, которого, кажется, обидела…

Экзаменационное задание было выполнено в срок, ценой неимоверных усилий: из-за усталости после ночной работы или постоянных воспоминаний об аднодском «квадрате» зависимость необручницы набирала силу. От скапливающегося в низу живота желания порой тряслись руки, я несколько раз загнала иголку в палец. Боль, надо признать, отрезвляла, хоть и ненадолго — магия бросалась латать рану, отпуская ненасытное желание.

Я боялась идти на вечеринку: от одного неосторожного прикосновения или выпитого бокала хмелёвки контроль над телом мог быть утерян. Это я понимала. Снова и снова передо мной вставала дилемма: а стоит ли учёба таких жертв — моей репутации?

Парни, пригласившие меня, чувствовали странное, происходившее со мной. Виной ли было моё томление или покусывание губ — я не знаю. В пятницу преподаватели нас поздравили с успешным окончанием семестра в общем лекторийной аудитории, а после все разбрелись по группам. Тот парень, что приглашал меня на вечеринку, подошёл, предложил проводить до квартиры. А мне уже было откровенно плохо. Ощущение высокой температуры, огонь в чреслах и сухость на губах, которые приходилось постоянно облизывать. Сославшись на плохое самочувствие, я свернула в уборную, и попыталась охладить лицо, а так же в надежде, что ухажёр уйдёт, не дождавшись.

Но он дождался.

— Я всё-таки тебя провожу, ты очень плохо выглядишь, — и попытался придержать меня за талию.

— Прости, дни обновления всегда плохо на меня действуют, — нашлась отговорка, и парень отстранился. Брезгливый, значит. Я улыбнулась про себя, но проводить разрешила только до района с квартирами, сдающимися внаём, а не до двери.

На сегодня я победила, решила я, попадая в свою обитель и закрывая за собой плотно дверь на замок. Но впереди была ночь — самое пожароразжигающее время. И передумано до утра было немало. В конце концов, я сделала выбор.

К Эдрихамам я ещё полмесяца назад решила не обращаться, обманув Генриха. Я чувствовала сомнения госпожи и её хорошо скрываемую ревность: здесь, в Люмерии, всё было не так, как на Адноде. Поэтому я давно дала себе слово никогда больше и ни при каких обстоятельствах не прибегать к помощи Эдрихамов для утоления голода моей внутренней необручницы.

Утром я отправила госпоже письмо, выведенное кривоватым почерком из-за тремора в пальцах. Ответ пришёл тогда, когда я отчаялась, понапридумав себе обид: про меня забыли, когда я стала не нужна. Сирра Амельдина удивилась, как мне показалось, от моего вопроса, но тем не менее обстоятельно всё объяснила. Предложила приехать к ним погостить на октагоны. Вежливости настоящей сирре было не занимать…

Я была собрана в дорогу давно, мне только нужно было узнать, как добраться до знаменитого Лабасского Ирминсуля, к которому, если верить госпоже, даже простые лумеры могли обратиться в любой день и любое время, не оповещая Хранителя, как то обстояло с Королевским древом Владычицы. И тот, малый Ирминсуль, говорили, тоже обладал материнской силой — мог исполнить желание, если на то была воля Владычицы, и забрать маг-силу… На последнее я надеялась в первую очередь.

Набросив плащ, я закрыла дверь на ключ, магическую печать накладывать не стала, не зная, с чем вернусь домой, и чуть ли не бегом направилась к южному центру порталов для лумеров. Желая срезать путь, я свернула на улицу, на которой находился дом утех, и это было символично, подумалось невольно. Мой выбор, потребовавший всего моего мужества и веры в милость Владычицы, не был связан с зависимостью от мужчин. Не будет больше в моей жизни тех, кто привяжет меня к себе, а потом я буду страдать, снова и снова. Мне хватило и Райана, и сира Бриса и Генриха, который бросит меня, когда станет королём. И никаких мужей не по любви и из жалости! Лучше остаться одной, чем так — оказаться чьей-то лумеркой.