Голос Хетуин задрожал на последних фразах, а мне ещё в начале её монолога стало жалко. Так унижаться… А всё потому, что она хочет стать королевой или её продают родители? Генриха тоже тронула речь, но он привык сомневаться во всём и сначала проверять, прежде чем давать слово. Наверное, я слишком его хорошо знала, потому что он озвучил то, о чём я думала:

— Допустим, я не против твоей кандидатуры, Хетуин. Но одного понять не могу: ради чего ты это делаешь? Ты готова быть униженной, нелюбимой и забытой — для чего? Из-за статуса королевы? Я не стремлюсь занять место отца, может, тебе стоит обратиться с таким же предложением к кому-нибудь другому?

Девушка не отвечала, кажется, она тихо плакала, или это мне так казалось, потому что шум воды в купальне заглушал тихие звуки.

— Подожди-ка минутку. Оботрусь, — вдруг громко сказал голос Генриха возле двери, рядом с которой пряталась я. И через мгновение, он зашёл, огляделся во влажном тумане, затянувшем собой комнатку из-за артефакта, превращающего летящие на него брызги в пар. Терма опустела, и только на дне плескалась вода, льющаяся из колодезной трубы.

— Я тут, — прикоснулась к плечу Генриха, он обернулся.

— Ана, я хочу знать, лжёт она, притворяется или говорит правду, — тихо сказал принц, буравя меня зелёным взглядом. — Сделай это для меня, пожалуйста.

— Вам не всё равно разве? — холодком передёрнуло мои плечи, я вспомнила эксперимент в комнате для приготовления к купальне.

— Нет. Она сказала важные для меня слова. Если её не подослали Маддреды, это многое меняет.

Ого, неужели Генрих сможет жениться на ней после всего этого? Я растеряно смотрела на него, и он положил руки на мои плечи, наклонился, приблизив лицо:

— Это не только мне нужно. Я буду знать, что ответить отцу сегодня вечером.

Вот это был для меня железный аргумент, и я начала превращаться, надевая личину мужчины, стоявшего напротив меня. Одежды на мне не было, я была избавлена от переодевания, а простыни, в которые мы были завёрнуты, выглядели одинаково.

— Давай, — кивнул принц мне поощрительно и не решился притронуться к своей копии.

Я вышла. Хетуин сидела в кресле, опустив голову и отирая слёзы. Коленки мои ходуном начали ходить от волнения, мне срочно нужно было присесть, и я села на край кровати, напротив девушки. После нагревшейся купальни, тело неприятно холодило, и от каменного пола несло сквозняком. Поэтому «принц» встал, взял штаны, брошенные на кровати, буркнул Хетуин, чтобы она отвернулась, и начал одеваться.

— А что думают родители по этому поводу? — спросила я, разворачивая простыню и прикрываясь ею, чтобы засунуть ноги в штанины.

Хетуин стояла ко мне спиной.

— Они не знают, это было целиком моё решение.

— И всё-таки я не понимаю, почему. Век королей недолог, ты же знаешь…

Я намекнула на болезнь Его величества и печальный факт — десять лет назад умерла королева, жена Роланда. И никто не знал, отчего, лекари оказались бессильны — просто ослабела и однажды не проснулась.

— И ты хочешь провести остаток дней в унижении… Можешь повернуться, — я отложила простыню и начала завязывать пояс на штанах. Генрих, когда снимал их, так небрежно сдёрнул с себя, что лента пояса вышла из поддерживающих его хлястиков. Пришлось сначала поправить его, и в процессе возни с ним, я не заметила, как Хетуин опустилась передо мной на колени.

— Пусть я буду вечно терпеть унижения от тебя, ведь я люблю тебя, Генрих! Я готова делать всё, что ты прикажешь! Я буду твоей необручницей и выучусь делать то, чем тебя покорила лумерка Эдрихама…

Я оцепенела от изумления: Хетуин вцепилась в штаны и тянула их вниз, а под ними, между прочим, нижнего белья не было. Одевалась я больше для того, чтобы потянуть время и не замёрзнуть.

— Да ты с ума сошла, Хет! — пробормотала я, чужое мускулистое тело сделало меня неуклюжей, я тянула штаны на себя, девушка — упрямо вниз.

— Ты просил меня показать себя, я сделала, разве ты забыл? — жалобно сказала она. — Разреши прикоснуться теперь к тебе…

Мой, точнее, орган Его высочества, не совсем готовый к бою, почувствовал на себе пальцы, и Хетуин извлекла его наружу, а потом и вовсе — штаны упали к моим ногам. Чтобы принц не передумал, его невеста решительно взялась за дело, хотя и не умело.

Не успела я что-либо предпринять, — наименьшая часть меня целиком оказалась в чужом рту.

Признаться, я впервые подумала о том, что мужчины имеют большую веру в женщин, которые берут их орган в рот. Ведь одно решительное движение — и чьи-то зубы могут сомкнуться на нежном отростке.

— Хетуин, прекрати! — хрипло сказал «принц».

Но она только набирала скорость, меня начало прошибать снизу, — и я застонал(а). Хетуин не имела опыта в науке нежности, но её напористость компенсировала этот недостаток как партнёрши по утехам. Вдобавок моя ошарашенность играла ей на руку, вернее, в руке. И от этих движений внизу я не могла отвести взгляда, а когда подняла голову, то увидела стоящую возле дверей в купальню свою остолбеневшую копию.

Генрих то ли не ожидал от Хетуин активных действий, как и я, то ли был поражён открывшимся ему видом со стороны.

— Хетуин! — я снова попыталась забрать отвердевший орган, не возражающий против активных ласк.

— Пометь меня, будь моим первым мужчиной! — она оторвалась от меня ради этих слов на пару мгновений и продолжила. Была в этом, я бы сказала, некая истовость и сумасшествие, как с госпожой, мечтавшей о ребёнке.

Генрих напротив скрестил руки и смотрел с тонко ироничной, непередаваемой улыбкой и смеющейся зеленью сощуренных глаз. Хетуин, увлечённая своей целью, не чувствовала взгляда, сверлящего ей затылок. Но дверь оставалась приоткрытой, и я была уверена, что в нужный момент мой двойник спрячется.

Возбуждение нарастало, и незаметно для себя, я начала двигать бёдрами навстречу. Экстаз подкатил, мои пальцы непроизвольно вцепились в девичью замысловатую причёску, и прижали голову к паху. Хотела бы я знать, был ли то настоящий мужской жемчуг или же женская жидкость, какая появлялась в моменты пика возбуждения.

Итак, меня отпустило, сознание прояснилось, и я отстранилась:

— Прости, Хет, я не хотел…

Но вместо насмешки или торжества, девушка поднялась, отирая рот с несколько торжествующим видом:

— Благодарю, Генрих, всё в порядке! Теперь всё в порядке.

Её интонация мне не понравилась, какая-то подозрительная была. Генрих уже исчез за дверью, значит, игра продолжалась. Я обхватила Хетуин, прижала к себе — и удивлённая радость плеснулась в её глазах:

— Ты пришла меня соблазнить? Но ты же прекрасно знаешь, что это доказать невозможно, скорее, наоборот, пострадает твоя репутация!

Я знала из рассказов сира Бриса и его книги, которую он дал мне прочитать, о порядке заключения брачного договора между магами. Только женская первая кровь обладала сильной магической привязкой между мужчиной и женщиной.

Хетуин засмеялась:

— Я знаю, Генрих. И я не претендую, моё обещание в силе… Просто… так было надо. Мне надо!

— Говори, не юли, если хочешь, чтобы я тебе поверил, — уж я постаралась напустить на принца строгость.

Хетуин ласково поправила мокрые пряди, налипшие мне на лицо, отодвинув их на виски:

— Теперь уже не важно, дорогой. Это просто было дурацкое пророчество. Помнишь, ты говорил, что наши поступки меняют наше будущее? Я последовала твоему совету и после нашей последней встречи сходила к Ирминсулю… О, услышанное там меня ужаснуло! Но сейчас я спокойна, поэтому благодарю тебя. Я смогла победить постыдное пророчество, и готова повторить, если ты хочешь. Кстати, я думала, что это отвратительно, но не всё оказалось таким, каким я это себе представляла…

Её рука ещё пару фраз назад опустилась вниз и поглаживала то, что устало висело, однако охотно откликнулось на прикосновения. Я почти забыла о просьбе принца, но обещания встряхнули моё сознание, и я поцеловала Хетуин. Тот же знакомый вкус душистого пряного растения, про которое я забыла. Вкус любви, подчинения… и нотки желания. Герцог Арлайс был прав: девушка созрела для полноценных отношений с мужчинами. От поцелуя у неё сбилось дыхание, прикрылись утомлёнными веками голубые глаза, а спазмы массирующих сводили саму соблазнительницу с ума… Генрих ещё пожалеет, что не потерпел всего несколько минут.