Меня заставил покраснеть вопрос, отличается ли удовольствие от одновременного обладания двумя мужчинами и во время пребывания с одним. По-прежнему я не собиралась ни с кем обсуждать свои постельные контракты, но тогда Йара своей болтовнёй так заморочила мне голову, что поняла всё и без моего признания. Она ушла, а неприятный осадок надолго испортил мне настроение. И лишь пожаловавшись на это госпоже в письме, я почувствовала облегчение, словно вживую поговорила с ней и нашла утешение в её постоянном оптимизме и вере в лучшее будущее.

В дело, связанное с попыткой Райана свести Йару и Его высочество, я свой нос не совала. И более того, наивно полагала, что договор между ними уже составлен: с трудом верилось, будто Его высочество может сохранять баланс маг-сил одной только силой воли и телесной усталостью после тренировок на мечах. Верила в это, пока Йара не предупредила меня. Она заметила, как я «вьюсь» и «пытаюсь заинтересовать Его высочество», поэтому не допустит исполнения моего злодейского плана «охмурить принца и бросить своих менее знатных покровителей».

По всему выходило: сир Генрих всё-таки оставался верен себе и своим идеям. На эти вопросы пришлось отвечать сиру Брису, чья очередь пришлась на штормовую ночь четверга.

Сложное, суровое было воспитание у Его высочества, которого с детства готовили в преемники, закаляли его дух всеми возможными способами. В Академии ему пришлось постигать науки не только магов, но и лумеров. Будучи сильным менталистом-интуитом он учился наравне с обычными инквизиторами и точно так же сдавал все экзамены, а нагрузка на ментальном факультете сама по себе выше, чем на стихийных, не говоря про особенности инквизиторского отдела.

Будущих защитников магии готовили с беспощадностью к чувствам, если можно так сказать. Инквизиторы проходили испытания, после которых могли несколько дней обходиться без еды, не спать по нескольку суток и, в том числе, уметь подавлять некоторые потребности тела.

Сир Брис был уверен, что вечерами троица — Его высочество и его охрана — уединяются на побережье, чтобы помедитировать (тоже изобретение сира Николаса) и гармонизировать магические потоки с помощью силы воли и полного расслабления.

— Но если это возможно, то почему местные маги этим способом не пользуются? — я недоумевала.

— Стихию одной силой воли не сбросишь, — сир Брис успокоил меня: подвоха в наших отношениях не было, слава Основателям. — Вода, огонь, металл и земля быстрее забивают пустеющий ментальный резерв, а с ментальной силой можно попробовать договориться.

По счастью, у столичных гостей не было стихийного дара, поэтому нам со стороны казалось, что и принц, и инквизиторы не страдают от влияния сердца Аднода. Сир Брис по секрету мне открыл глаза: страдают и ещё как, но лезть к ним с советом никто не будет, пока они сами его не попросят.

В конце рабочего дня все рудокопы идут смывать с себя грязь в душевые рудника. Наместники моются последними. И не заметить налитые органы упрямой троицы просто невозможно.

— Но это не наше дело, сладкая, — закончил рассказ сир Брис, наматывая мой локон на свой палец, — они не девственницы, если приспичит, обязательно попросят помощи.

Тогда сир Брис не знал, что эта проблема, вызывающая у нас любопытство и желание сплетничать, разрешится менее чем через двое суток.

В субботу я проводила сира Бриса и Райана, пообещав соблюдать все меры предосторожности и развлекать Его высочеством, а в случае возникшей любой проблемы бежать к сиру Дэрвеллу. В каюте судна, пока на него грузили ящики с металлическими слитками, мы чувственно попрощались — сир Брис боялся, как обычно, приехать к супруге излишне разгорячённым и стать причиной гибели ребёнка. Райан же просто хотел сбросить напряжение, чтобы решить все проблемы хладнокровно, а не думая о тяжести в паху.

Управляющий Дорман отвёз меня после порта домой, и я предалась заслуженному отдыху, предварительно сбросив излишки магии действенным способом — накачала сама себе воды для термы, нагрела воду и искупалась перед сном. Легли мы в тот вечер все рано. Сказывался почти беспрерывный двухнедельный труд.

А ночью случился всплеск Сердца Аднода, и его сила и последствия были такими, что у меня до сих пор шевелятся волосы на голове при воспоминании о тех нескольких часах, когда в важный момент я опять сама должна была принимать сложные решения. И моих защитников, покровителей снова не было рядом.

Проснулась я от ставшей предсказуемой привычки сира Бриса будить меня языком, когда он оставался в моей спальне до утра. Это называлось «десертный завтрак»…

Хозяину нравилось наблюдать за моим цветением, как он говорил. Я же думаю, что он находил в этом способе элемент некоей преступной игры: сначала сир Брис будто бы воровал мой сон, потом я нехотя и медленно соглашалась с воришкой и, как следствие, сдавалась ему на милость. Но стоило показать, что я окончательно проснулась, — язык прекращал свой танец, сир Брис смещался надо мной и входил во всю длину своего розового клинка, заглядывал в мои сонные глаза, выпрашивал поощрительную улыбку и начинал «завтрак», пока кто-то из нас не взрывался первым.

Если это была я, то движения продолжались. Если не выдерживал сир Брис, то после он искупал вину — возвращался в прежнее положение и снова работал языком. Это был долгий вариант, и со временем я научилась хитрить. Делала вид, что не могу проснуться, возражаю, мол, сон для меня в эту минуту ценнее… Это раззадоривало сира Бриса, моё томное нежелание бросало вызов его тщеславию великолепного любовника, и тогда он вёл меня к экстазу языком, а едва начинали накрывать волны, я молила, чтобы сейчас же, немедленно, сир Брис в меня вошёл. Мольбы делали своё дело, и сир Брис через минуту изливался в разгорячённое лоно ещё более огненным жидким соларисом.

Райан будил по-другому. Не потому что брезговал касаться языком, о нет! Скорее всего, ему просто в голову не приходило, что игра в постели изначально была моим желанием, а не господина Эдрихама. Вообще, не оставляло меня подозрение (и я очень надеялась, что это так), будто Райан привык в постели, как и во всём, подчинять других, не умея подчиняться сам.

Мои притворные хныканья «пожалуйста, не надо, не хочу» его сводили с ума. Я видела, как дрожат его руки, желая разорвать на мне рубашку, а не помочь стянуть. На днях я не выдержала и спросила его, не показалось ли мне. Оказалось, попала в цель. Всё-таки охотник, возбуждающийся от убегающей добычи, в нём сидел крепко из-за того, что Райан с детства не ценил плывущего в его руки добра, а радовался завоеванному. Сиру Брису не надо было доказывать миру, насколько он хорош, потому что сир Брис Эдрихам знал это. Райану же через подобные мелочи важно было доказать сначала себе, что он имеет силу, а потом другим. Разорвать рубашку я ему не дала, сказала:

— Это рубашка сирры Амели. Хочешь рвать — купи сначала.

И Райан перед отъездом, напустив на себя суровый вид, предупредил:

— Смотри у меня, не шали! Привезу тебе несколько рубашек и штанишек, будет, чем наказать.

— Ну, тогда не бери дорогие, жалко будет топить камин твоими деньгами, — еле сдерживаясь от смеха, подсказала я прагматичную мысль.

И Райан расхохотался, прижимая меня к себе и целуя в макушку. Он уехал, а я подумала, что надо будет как-нибудь наказать его, например, привязать руки к спинке кровати. Ведь известно: тот не любит рыбу, кто сам её в своё время слишком много поймал…

Язык на сей раз был так виртуозен, что я почувствовала вытекающую из меня влагу. Не хватало давления на чресла, и я протянула руку, чтобы запустить пальцы в волосы сира Бриса и нажатием на голову намекнуть на более решительное действие. Рука схватила пустоту, и сон резко ушёл. Голова вспомнила, что мужчины уехали днём, поэтому в спальне не должно быть никого, кроме меня.

Резко села на кровати, лихорадочно соображая в полумраке, где мужчинв, который только что трогал меня.