Признание зазвучало после того, как мы сбросили напряжение, бурно, со словесными поощрениями друг друга; а теперь отдыхали, набираясь сил перед новой порцией ласк. Райан смотрел в потолок и начал этот разговор внезапно, словно я задала вопрос. Сейчас я его не перебивала, давая возможность выговориться самостоятельно.

— Отец мне всегда говорил: женщины — не главное. Служение Люмерии, власть — вот что должно меня беспокоить. А я, наслушавшись рассказов Дэрвелла об Адноде, решил сбежать сюда. Назло отцу. Ведь здесь, кроме служения и в некотором смысле власти, были полная свобода в выборе женщин да Брис со своей Амели. Приятное дополнение… В первый год я поменял троих лумерок, почему-то был уверен, что они должны заменить Амельдину. В Люмосе с этим продолжали пытаться справиться необручницы: после Аднода первое время сложно не думать о страсти. Потом снова год здесь и новые необручницы… Тибо меня остановила. Сказала, что я всё равно не найду вторую Амели, потому что ни одна магесса не захочет со мной экспериментировать до брачной клятвы, а лумерка даже с сильным бытовым даром никогда не заменит магессу и сирру, каковой была Амели. После этого я прослужил два года подряд, чтобы сместить свой график и больше не пересекаться здесь с Эдрихамами.

Райан поглаживал мою руку, лежащую на его груди и пощипывавшую волоски:

— Так прошло ещё четыре года. В моей голове будто приклеилась одна картинка, и я застрял в своём юношеском капризе. Когда я с Эдрихамами случайно встречался в Люмосе, я снова и снова возвращался в прошлое. Все девушки Люмерии, которые хотя бы немного мне нравились, готовы были выйти замуж, но моя Амели продолжала оставаться недоступной. Конечно же, я не хотел бы причинить ей боль: если бы я добился своего, и она ушла бы от Бриса, мнение родственников с обеих сторон и наказание Владычицы отравили бы нам совместное существование. А это пережить может не каждый. Поэтому я довольствовался ролью друга семьи, внушив себе, что мне хватит тех крох внимания Амели, которые она сможет мне дать. А потом появилась ты. Некрасивая, странная, незаметная… И я должен тебе кое-что рассказать, ты только не смейся.

Он повернулся на бок, чтобы лучше видеть выражение моего лица:

— Когда мне предложили остаться здесь на годовой контракт без перерыва, я попросил время подумать, потому что знал: мне предстоит провести этот год бок о бок с Эдрихамами. Искушать себя не захотел: знаешь ли, с возрастом приходит лень, когда ты устал бороться за что-то. Цель начинает терять свою привлекательность вообще. Поделился этим с одним знакомым, и он посоветовал обратиться к оракулу. За такими мелочами к Ирминсулю не ходят, а с хорошим интуитом поговорить за жизнь — почему бы и нет? Как минимум развлечёшься… Я ждал простого совета ехать-не ехать, а получил целое пророчество. Оракул якобы увидел мой шанс встретить ту, что сможет дать всё для счастья. Я не узнаю её сразу, и никакое слияние мне не даст ответа на вопрос — кто она. Только со временем я её смогу почувствовать… Признаться, я представлял себе, будто однажды на Адноде появится гостья, чья-нибудь родственница, магесса. Думал и на Йару… И вдруг ты меня зацепила на свой рыболовный крючок и потащила за собой, вместе с моей лодкой, моим представлением о жизни, какой она должна быть…

Глаза Райана блестели, мои наверняка тоже. Я сглатывала упрямый ком, застрявший посередине горла и мешающий сказать хотя бы поддерживающее слово.

— Ты дала мне возможность закрыть историю с Амели, прости, я сразу не смог остановиться, а потом — понять, что всё кончено. Сейчас я хочу сказать одну вещь. Ты мне очень дорога, и, клянусь, будь у меня возможность вырвать тебя из рук Эдрихама и моего дражайшего кузена, я бы сделал это, не задумываясь. Поскорей бы закончился этот год!

Он сказал «дорогА», но не «я люблю тебя». Возможно, в понимании Райана эти фразы были равнозначными — я не стала придираться и уточнять. Он только что объяснил важное и не пообещал лишнего. Вернее, я не дала ему этого сделать. Притянула его к себе:

— Ты мне тоже очень дорог, потратим оставшиеся месяцы на счастье, — и все слова были отложены на потом. Магия требовала нашего соединения в одно целое.

Но признание Райана сподвигло меня на решение проблемы Его высочества, напомнило об одной из моих идей. Если из-за Райана я ещё днём не верила в то, что возможно вылечить болезненные и ненужные чувства, то теперь эта уверенность окрепла.

Днём, следующим за ночью с Райаном, я пришла к сиру Генриху и предложила ему свою помощь. Приближался к рубежу срок — полгода, отведённые для принятия решения номер один. Если Его высочество не закрепит обручением свои отношения с Иларией де Венетт, то сделать это сможет не скоро, а точнее — никогда. Результатов слияния больше не будет, а без этого инквизиция не даст добро на брак. И в случае обручения с Иларией он теряет половину шанса на наследие Роландов.

Но если решится заключить обручение с другой девушкой, которую предложил ему отец, то, считай, будущее Люмерии предопределено. Роланды упрочат своё влияние, и Генрих более чем вероятно примет от родителя трон.

Последние дни он и без того нервничал, так, что сомнения затемнили кожу на его лице в серый цвет.

И, конечно же, настало время рассказать о событиях, предшествовавших и моему предложению, и решению сира Генриха. Я имею в виду побег Его высочества с Аднода. Точнее, наш побег.

Его высочество стал походить на человека, у которого из-под ног выбивали почву. Он был потерян и зол на себя, на отца, на законы Люмерии и магию тоже. Я же была его верной собеседницей-другом, с кем он смог поделиться своим растущим смятением. В прошлом месяце я убедила его написать письмо Иларии, ведь наверняка девушка успела передумать всё, что угодно. Это письмо я запечатала и вложила в своё, которое отправила госпоже с просьбой тайно доставить Иларии де Венетт и потом так же передать её ответ.

Генрих говорил, что через сира Петрана уже передавал письмо, но ответ, возможно, перехватили инквизиторы.

— А разве можно воровать чужие письма? — возмущалась я.

— Можно, если речь идёт об интересах государства, — горько ответил Генрих.

Госпожа в своём письме писала так: она-де передала письмо лично в руки, нашла эту девушку и даже попросила сразу прочитать и дать ответ, но Илария пожелала сделать это у себя в комнате. На следующий день сирра Амели ждала Иларию в назначенном месте, но девушка не пришла.

— Это может значить, что угодно, — Генрих не стал рвать на себе волосы и обвинятьвозлюбленную в исчезнувших чувствах, — её могли задержать, не дать выйти. Или она не знает, что сказать. Возможно и то, что на неё так же давят…

Он ждал неделю, изошёлся от волнения в ожидании портового судна, но письма Иларии в почтовом мешке не было. Следующая неделя добила его. Принц стал менее разговорчив, пару вечеров ему компанию на прогулке перед сном составил сир Фелис Тирр. И внутренним чутьём в последнее наше свидание я почувствовала в Генрихе решимость и предвкушение.

— Вы хотите сбежать? — спросила напрямую.

Генрих вздрогнул:

— Неужели это столь очевидно? Значит, завтра Элиас меня раскусит. Или уже знает и ждёт…

Я перевернулась и легла на грудь Генриха, погладила его лицо и губы:

— Почему нельзя Элиасу объяснить, что это важно для вас? Вы ведь не пленник на Адноде и можете вернуться в любой момент.

— Чтобы вернуться, я должен быть готовым дать ответ. Ты не знаешь, Ана, на что в своей простоте способен двор. То, как проверяли на слияние Хетуин и меня — это было отвратительно: запереть в одной комнате с инквизиторами и пообещать не выпустить, пока наши маг-силы не пройдут проверку. Ни нам подготовки, ни такта от окружающих…

По моим плечам невольно прошлась волна озноба. История о слиянии маг-сил Генриха и предложенной невесты возмутила до тошноты. С Иларией Генрих целовался, конечно же, тайно, без свидетелей. Поэтому полноправно не смог подтвердить образовавшуюся вязь, рисунок которой отчётливо можно увидеть только во время слияния. Инквизиторы, обследовавшие ауру Иларии, не дали чёткой рекомендации-согласия на брак. Якобы ментальная маг-сила сирры де Венетт перекрывала маг-силу интуита принца, а должно было быть наоборот.