Пользуюсь случаем, чтобы опровергнуть ложное представление о том, что все здешние лесоторговцы обогащаются на поте работающих на них негров. Если кто-нибудь из них и получает иногда большую прибыль, то он обязан этим счастливой случайности, которая не так-то скоро опять повторится. Вот что случилось, например, в этом году с одним молодым человеком, который решил заняться лесным промыслом, ничего в этом деле не понимая. В своем неведении он взялся за разработку великолепных участков, которые его конкуренты, по всей видимости проглядели. В действительности же это участки, откуда сплавить лес можно только при чрезвычайно высоком уровне воды. Поэтому были все основания ожидать, что он потеряет и деньги, и труд, затраченные на свое предприятие. И вдруг оказывается, что в этом году осенний подъем воды достигает небывалой за долгие годы высоты. Лес, который, по мнению всех, срубили совершенно зря, удается легко и без всяких затрат сплавить по воде. Река как бы сама пришла за ним. Наш лесоторговец изрядно нажился, и вот он возвращается домой... а потом, прельщенный богатствами девственного леса, возвращается туда снова, решается рискнуть вторично, но на этот раз вода не столь милостива к нему: он не только теряет все, что нажил, но и влезает в долги.

В общем получаемые лесоторговцами прибыли довольно скромны, если принять во внимание затрачиваемые средства и тяжелую, исполненную лишений жизнь на лесном участке. Если кто-нибудь из них связал себя обещанием продать лес, получил аванс и поэтому не может использовать все благоприятные обстоятельства, то он должен быть доволен уже тем, что ему удается закончить год без долгов. Мне не раз случалось лечить, у себя европейцев, людей трудолюбивых, которые, однако, не в состоянии были оплатить стоимость питания и лечения в больнице и должны были просить меня об отсрочке до наступления лучших времен.

Говорить об эксплуатации вывезенных из глубинных районов туземцев лесоторговцами можно только в том смысле, что труд их оплачивается слишком низко. Но в действительности эти люди вырабатывают иногда значительно меньше стоимости своего содержания и того жалования, которое должно вручаться им по истечении срока действия договора. В первые месяцы многие из них вообще непригодны к работе, потому что никогда не держали в руках топора и им еще надо научиться с ним обращаться. Как это ни странно звучит, но нигде, пожалуй, рабочая сила не оплачивается так высоко по сравнению с действительно затраченным трудом, как в девственном лесу.

Но даже если допустить, что здесь нет эксплуатации в обычном смысле этого слова, эти сделавшиеся лесорубами туземцы все равно вызывают к себе жалость. Приехав из далеких горных районов и степей, они не в силах вынести сырого климата низменности Огове. Они все время тоскуют по родным местам. В девственном лесу им не по себе; еще большую отчужденность они чувствуют на воде, к которой не привыкли. Плавать они не умеют, а меж тем им приходится сплавлять лес по озерам и рекам. Иные из них, правда, довольно скоро научаются плавать, однако немало и таких, кто, день от дня работая на воде, не может освободиться от ужаса перед водной стихией. Уже сама необходимость работать регулярно и ежедневно деморализует этих детей природы. Тоска по периодам ничегонеделанья, которые в их прежней жизни чередовались с периодами работы, их заедает.

К этому присоединяются еще и заболевания, вызванные переменой пищи. Уже во время длительных и тяжелых переходов по пути сюда у них начинаются желудочно-кишечные расстройства, оттого что питаться им приходится только рисом. Многие из них прибывают на лесной участок совершенно больными. На самом участке, насколько мне известно, в общем-то делается все, что можно, для того чтобы их хорошо кормить. Это в интересах торговца лесом: ему нужно, чтобы его рабочие были сильными. Если негру не хватает еды, он бросает работу, не задумываясь над последствиями, которые это может для него иметь. Но при всем желании европеец часто не может дать своим людям ничего другого, кроме неизменных риса и соленой рыбы, ибо именно эти продукты легче всего бывает и доставать, и перевозить, и хранить. Однако туземцы Экваториальной Африки, надо сказать, переносят рис гораздо хуже, чем другие. Что именно является тому причиной, я так и не знаю. Несомненно, что отчасти это вызвано тем, что им всегда приходится торопиться и поэтому рис, который едят лесорубы, оказывается всякий раз недоваренным. Были сделаны попытки исправить это положение — давать рабочим рисовую кашу, приготовленную с солью и жиром. Но туземцы ее не едят. Они такие дикари, что едят только то, что сами сварят в своем котелке на дымном огне. В итоге питание рисом оказывается для них губительным. Люди худеют и заболевают желудочно-кишечными расстройствами. Часто у них развивается бери-бери, иногда в легкой, а иногда и в тяжелой форме. К ней присоединяется дизентерия. Никогда раньше мне не доводилось видеть здесь столько дизентерии, сколько я ее вижу сейчас. Но как же не распространиться дизентерии среди людей, которые пьют воду из первой попавшейся лужи близ их хижины, — и даже тогда, когда не подлежит сомнению, что вода эта загрязнена самыми мерзкими отбросами! Если же неподалеку от лесного участка и есть какой-либо источник, то привычки этих дикарей таковы, что нет никакой возможности содержать его в чистоте. К тому же кишечник у всех у них настолько поражен от постоянного питания рисом, что не может оказать сопротивление дизентерийной инфекции.

Наряду с дизентерией их подстерегает и малярия. В отдаленных районах, где они жили, в горном крае или в степях нет ни москитов, ни малярии. А на лесном участке они страдают и от того, и от другого. К этому присоединяются еще и простуды. Дикари эти очень чувствительны к сырому воздуху девственного леса. Но почему же тогда они не покупают себе на заработанные деньги ни москитников, ни одеял? Да просто потому, что москитники стоят дорого, а они, как и пристало истым дикарям, с большей охотой приобретают табак и разные мелочи, чем полезные вещи. В таком случае следовало бы их нанимателям обеспечивать их москитниками и одеялами! Совершенно справедливо. Но ведь они тотчас же отдадут то и другое за бананы, табак и разные безделки, которые предложит им какой-нибудь негр, приехавший из ближайшей деревни, точно так же, как они охотно меняют топоры и секачи своего нанимателя на какую-нибудь ерунду, а потом объявляют, что потеряли их.

Очень жестоко страдают эти привезенные из отдаленных районов рабочие и от язв стопы. Уже спустя несколько недель после прибытия немалая часть их по этой причине оказывается неработоспособной. Обычно они заболевают самым худшим видом язв — разъедающими тропическими язвами. Вначале они не обращают внимания на крохотный нарыв, который гноится. Через некоторое время нарыв этот превращается в язву величиной с кулак, сопровождающуюся сильными болями. Живя в грязных, битком набитых хижинах, люди, разумеется, заражают этими язвами друг друга. Однажды, например, с лесного участка ко мне прибыло двенадцать человек, у которых развились разъедающие язвы от контакта с одним из таких больных.

Итак, получается, что, хотя численность населения бассейна Огове значительно уменьшилась, приток больных, поступающих ко мне в больницу, намного больше, чем был прежде. В этом краю теперь меньше людей, но больше больных, потому что привезенные из глубины страны лесорубы во множестве становятся жертвами непривычного климата, несвойственного им образа жизни и свирепствующих здесь болезней.

Какое это печальное зрелище, когда такие вот исхудавшие люди, в которых по характерным чертам лица узнаешь дикарей из отдаленных районов, приезжают к нам в больницу со своими жалкими узелками! Сколько бы раз ни случалось пережить это, все равно невозможно спокойно смотреть на это великое страдание. Проникаешься невыразимым сочувствием к этим несчастным. А сколько раз это сочувствие оказывается совершенно бесплодным, ибо с первого же взгляда становится ясно, что прибывшему суждено умереть здесь, вдали от близких, которые ждут его возвращения и ждут денег, которые он должен с собой привезти.