Принудительный набор рабочих и реквизиция продуктов питания распространяются в первую очередь на деревни, ближе всего отстоящие от поселений белых. Сколь бы ни были осторожны и справедливы действия правительства, туземцы все равно воспринимают их как тяжелое бремя и стараются переселиться в отдаленные районы, где их оставят в покое. Поэтому в районах, населенных примитивными народами,[44] и тех, где плотность населения невелика, дома белых оказываются окруженными большими пустыми пространствами, которые с течением времени становятся все больше. Это приводит к тому, что принуждение принимает другие формы. Туземцам начинают запрещать перебираться на новые места, а отдаленные деревни получают приказ переселиться куда-нибудь в ближайшие к жилью белых районы или же в определенное указанное им место, расположенное либо на караванной дороге, либо у реки... Это необходимо, но сама необходимость подобных мер — трагична! В итоге колониальные власти сами видят, что принуждением им мало чего удастся достичь.

В Камеруне девственный лес прорезан сетью дорог, которые содержатся в отличном состоянии, очень помогают ведению торговли и вызывают восхищение у всех, кто приезжает туда из других колоний. Только не была ли эта большая работа произведена в ущерб туземному населению этих мест, не были ли попраны ею их жизненные интересы? То обстоятельство, что к работе по поддержанию дорог начали принудительно привлекать даже женщин, заставляет меня задуматься. Невозможно примириться с тем, что нередко имеет место: колония процветает, а туземное население вымирает из года в год. Настоящее покупается тогда ценою будущего, и роковые последствия этого неизбежны. Это только вопрос времени. Главной целью здравой колониальной политики должна быть забота о том, чтобы поддержать туземное население.

Наряду с проблемой рабочей силы стоит также проблема самоопределения. Полное школьное образование, на мой взгляд, само по себе не является необходимым для туземцев, принадлежащих к примитивным народам. Приобщение к культуре начинается для них не с умножения знаний, а с развития ремесел и возделывания земли, которые и становятся экономическими предпосылками повышения их культурного уровня. Но как правительство, так и торговля нуждаются в широко образованных туземцах, которых они могли бы использовать на службе в своих учреждениях и факториях. Поэтому школы должны ставить себе более серьезные цели, чем то обычно бывает, и готовить людей, которые могли бы производить сложные вычисления и легко и без ошибок писать на языке белых. Выдающиеся способности некоторых туземцев позволяют им добиться по части приобретения знаний поистине поразительных результатов. Недавно ко мне пришел один служащий Колониального управления — негр — как раз в то время, когда у меня сидел знакомый миссионер. После того как он ушел, мы сказали друг другу: «Что касается писания сочинений, то нам с вами до него далеко». Начальник этого негра поручает ему составлять труднейшие бумаги и делать сложные статистические подсчеты и получает от него всякий раз безупречно выполненную работу.

Но какова же участь этих людей? Они вырваны с корнем из родной деревни, так же как и все те, кому приходится работать в чужих краях. Живут они в факториях, постоянно подвергаясь опасностям, которые всюду подстерегают туземцев: сделаться плутами и алкоголиками. Зарабатывают они неплохо. Но так как покупать им все приходится по высокой цене и их обуревает свойственная всем неграм расточительность, им вечно не хватает денег и часто даже приходится жить в бедности. Это уже не прежние негры и вместе с тем это не белые, а нечто среднее между теми и другими. Недавно упомянутый мною служащий Колониального управления сказал жене одного миссионера:

— Ах, нам, интеллигентным неграм, живется здесь нелегко. Женщины здесь такие необразованные, что среди них не найти себе подругу жизни. Надо было бы привозить для нас женщин из благородных племен, тех, что живут, на Мадагаскаре.

Разрыв со средою у того, кто поднялся ступенью выше, — несчастье многих лучших туземцев.

Эмансипация разбогатевших не играет в этих краях никакой роли, хоть для иных колоний она и может иметь известное значение. Она еще опаснее, чем эмансипация, вызванная образованием.

Социальные проблемы возникают здесь также под влиянием Европы. В прежнее время негры занимались рядом ремесел: они неплохо вырезали из дерева разные предметы домашнего обихода, они свивали отличные веревки из древесного волокна и делали еще что-то в этом же роде. Из моря они добывали соль. Эти и другие первобытные промыслы совершенно уничтожены теперь привозом товаров, которые европейские купцы поставляют в девственный лес. Дешевый эмалированный горшок вытеснил добротное самодельное деревянное ведерко. Возле каждой негритянской деревни в траве можно увидеть целые кучи такой вот ржавой посуды. Многие полезные навыки сейчас уже наполовину забыты. Только старые негритянки умеют еще вить веревки из коры деревьев и нитки — из волокон листьев ананасного куста. Даже искусство вырубать каноэ и то приходит в упадок. Так хиреют туземные промыслы там, где умножение числа занимающихся ими людей самым надежным образом способствовало бы развитию культуры.

Социальную опасность, которую представляет сейчас привоз спиртных напитков, начинаешь понимать, когда прочтешь, сколько их привозится в год только в некоторые порты Африки на душу населения, и когда увидишь, как в деревнях маленькие дети пьют водку вместе со взрослыми. Здесь, на Огове, служащие Колониального управления, купцы, миссионеры и начальники едины в своей убежденности, что привоз водки следует запретить. Но почему же его все-таки не запрещают? Да потому, что водка приносит большие доходы таможне. Ввозная пошлина за год составляет одну из самых больших доходных статей колонии. Если статья эта отпадет, в бюджете окажется дефицит. Известно, что финансовое положение африканских колоний, независимо от того, каким государствам они принадлежат, менее всего можно назвать блестящим. Пошлина же на водку обладает одним выгодным свойством: ее каждый год можно повышать, а количество выпитой водки от этого не уменьшится ни на литр. Таким образом, положение вещей здесь, равно как и в других колониях, таково, что правительство говорит:

— Запретить ввоз алкоголя? Пожалуйста. С величайшей охотой. Лучше сделать это сегодня, чем завтра. Только скажите сначала, чем мы покроем тогда дефицит, который окажется в нашем бюджете?

И этим словам даже самые заядлые противники алкоголя не могут противопоставить никакого сколь-нибудь приемлемого предложения. Когда же мы найдем выход из этого нелепого тупика? Остается только надеяться, что, когда рано или поздно появится губернатор, для которого будущее колонии будет значить больше, чем ее теперешние финансовые нужды, он отважится управлять ею несколько лет с дефицитом в балансе и все-таки запретит ввоз водки.[45]

С моей стороны не будет нескромностью, если я скажу, что большая часть спиртных напитков для Африки поставляется... Северною Америкой.

Иногда говорят, что алкоголизм среди туземцев будет существовать, даже если в страну перестанут ввозить спиртные напитки. Это пустая болтовня. Из всех изготовляемых в стране алкогольных напитков для тропического леса существенно одно только пальмовое вино. Оно, однако, не представляет собою большой опасности. Пальмовое вино — это не что иное, как доведенный до брожения пальмовый сок. Однако буравить пальмовые деревья и подносить посуду — это нелегкий труд, если учесть, что все это происходит в лесу далеко от деревни. К тому же буравить деревья запрещено законом. Кроме того, пальмовое вино скоро портится. Оно годится разве лишь на то, чтобы жители деревни могли угощаться им по большим праздникам несколько раз в году. Постоянной опасности, как продаваемые в факториях спиртные напитки, оно не представляет. Свежее пальмовое вино имеет вкус забродившего молодого виноградного вина и может опьянить не больше, чем последнее. Но дело в том, что туземцы имеют обыкновение добавлять туда кору некоторых деревьев, и вот тогда оно действительно вызывает страшное опьянение.